Иногда...
Созвучно, тоненько так и одновременно пронзительно до такой степени, что не хочется дышать, затаившись в глубине своей вырытой норки... где незаметно, истонченным импульсом бьётся пульс твоей несчастной нитяной судьбы. Понимаешь.Что хочется кричать истошно, зажав рот ладонями, чтобы не разбудить в ночи свой же истошный колосок жизни.
Чиорт! Пойбери. Всиё.
Как того котёнка, что разжав детские пальцы, спустила с пятиэтажья чёрнолестничного хода. А потом молись-не молись. А было. Сделала вполне осознанно.
Как та собака, что умела говорить: Ма-ма, улыбаясь одновременно всей пастью.
И тот мальчик, кому она безмерно доверяла и считала своим защитником-хозяином, оставил её в чужом вагонном пространстве, пропахшем жуткой вонючей человечьей блевотиной и табачной смрадиной. За закрывающимися стремительно дверями и непонятно что до боли постоянно повторяющим этим самым человечьим ли голосом осторожно ли закрывающимися дверями до тех пор пока тяжёлый сапог не выпнет со всего размаха дрожащее тельце на стылый перрон без судьбы без начала её и без конца.
Господи! Да простишь ли ты нас когда-нибудь за это?
Чиорт! Пойбери. Всиё.
Как того котёнка, что разжав детские пальцы, спустила с пятиэтажья чёрнолестничного хода. А потом молись-не молись. А было. Сделала вполне осознанно.
Как та собака, что умела говорить: Ма-ма, улыбаясь одновременно всей пастью.
И тот мальчик, кому она безмерно доверяла и считала своим защитником-хозяином, оставил её в чужом вагонном пространстве, пропахшем жуткой вонючей человечьей блевотиной и табачной смрадиной. За закрывающимися стремительно дверями и непонятно что до боли постоянно повторяющим этим самым человечьим ли голосом осторожно ли закрывающимися дверями до тех пор пока тяжёлый сапог не выпнет со всего размаха дрожащее тельце на стылый перрон без судьбы без начала её и без конца.
Господи! Да простишь ли ты нас когда-нибудь за это?
