Без названия
Она казалась девочкой, с огромным белым бантом на макушке, и ножки у нее были стройные, правда их было шесть, но именно это сводило его с ума. Он давно хотел её отыметь, но она носилась слишком быстро, прям как реактивная, не получалось у него её настичь. Все дело в том, что пару недель назад ему крылышко враги попортили. Сбить пытались на лету. Еле увернулся. А с ней еще такого не приключалось. И слава богу. Впрочем, может и не слава. Ведь если бы ей тоже крылышко попортили, то она бы летала помедленней, и у него б тогда уж, конечно уж, был бы хоть какой-то шанс.
А так у него шанса не было.
С завистью, вовсе не белой, а черной, как её сердцевидное брюшко, наблюдал он ежедневно как его любимая занимается совокуплением со многочисленными его соплеменниками прямо на кухонном столе, растопыривая нежные крылышки и подгибая заднюю пару тоненьких мохнатеньких ножек. Тосковал, печалился, уж и не надеялся, но всё ж болезненно о ней мечтал, и от этих навязчивых мечт из его миниатюрной попки время от времени высовывался остренький микрохотный штырёчек и зудел. Увы, несмотря на то, что у неё было, как и у него, не пара, а сто пар зорких радужных очей, она не замечала всех этих его романтических страданий. А если замечала, то тогщда еще большее увы. Получается, что игнорировала.
Однажды хозяйка дома, та самая стерва, врагиня, которая две недели тому назад подговорила своего мужа, вражища, вооружиться мухобойкой и погоняться за беззащитными летунами, притащила в дом липкую ленту. Повесила её под люстрой и ушла.
Пуганный Кондор, именно так звали его, романтика с поврежденным крылышком, почувствовал подвох и старался держаться подальше от липкой ленты. А вот непуганая Чайка, именно так звали его возлюбленную, заинтересовалась новой вещью и первая из всех соплеменников к ней прилепилась. Кондор заметил это.
Заметив, что случилось с дамой его сердца, Кондор на минуту призадумался. Он догадывался, что со всяким крылатым, посмевшим приблизиться к свисающей с потолка сопле, пожалуй, случится то же самое, что и с чайкой, так что рисковать может и не стоит. Надо бы воздержаться. Но его крошечное сердце, и не только сердце, но и тот штырёк подсказывали ему другое решение. И вот он подумал:
- Будь что будет, мой час настал.
И, отважно взмахнув крылами, непроизвольно выпятив штырёк он устремился к люстре, к ленте, к прилипшей прекрасной соплеменнице, которая трепыхалась и беспокойно жужжала, не в силах вызволиться из плена.
Подлетев к ней совсем близко он сделал последний смелый и решительный, неосторожный рывок припал к ней чешуйчатой серенькой грудью и всеми шестью лапками. Чайка вся уже была липкая, Кондор понял, что тоже теперь влип.
Понял, что пути назад нет. Понял, что жить осталось не долго. И единственное, что он теперь может успеть, так это осуществить свою заветную и страстную мечту.
Он напряг все свои мускулы, с усилием оторвал от её бедра прилипший зад, передвинул его чуть вправо и пристроил его так, чтоб Чайкино отверствие находилось как раз параллельно и перпендикулярно по отношению к его наружной мужской гениталии.
А так у него шанса не было.
С завистью, вовсе не белой, а черной, как её сердцевидное брюшко, наблюдал он ежедневно как его любимая занимается совокуплением со многочисленными его соплеменниками прямо на кухонном столе, растопыривая нежные крылышки и подгибая заднюю пару тоненьких мохнатеньких ножек. Тосковал, печалился, уж и не надеялся, но всё ж болезненно о ней мечтал, и от этих навязчивых мечт из его миниатюрной попки время от времени высовывался остренький микрохотный штырёчек и зудел. Увы, несмотря на то, что у неё было, как и у него, не пара, а сто пар зорких радужных очей, она не замечала всех этих его романтических страданий. А если замечала, то тогщда еще большее увы. Получается, что игнорировала.
Однажды хозяйка дома, та самая стерва, врагиня, которая две недели тому назад подговорила своего мужа, вражища, вооружиться мухобойкой и погоняться за беззащитными летунами, притащила в дом липкую ленту. Повесила её под люстрой и ушла.
Пуганный Кондор, именно так звали его, романтика с поврежденным крылышком, почувствовал подвох и старался держаться подальше от липкой ленты. А вот непуганая Чайка, именно так звали его возлюбленную, заинтересовалась новой вещью и первая из всех соплеменников к ней прилепилась. Кондор заметил это.
Заметив, что случилось с дамой его сердца, Кондор на минуту призадумался. Он догадывался, что со всяким крылатым, посмевшим приблизиться к свисающей с потолка сопле, пожалуй, случится то же самое, что и с чайкой, так что рисковать может и не стоит. Надо бы воздержаться. Но его крошечное сердце, и не только сердце, но и тот штырёк подсказывали ему другое решение. И вот он подумал:
- Будь что будет, мой час настал.
И, отважно взмахнув крылами, непроизвольно выпятив штырёк он устремился к люстре, к ленте, к прилипшей прекрасной соплеменнице, которая трепыхалась и беспокойно жужжала, не в силах вызволиться из плена.
Подлетев к ней совсем близко он сделал последний смелый и решительный, неосторожный рывок припал к ней чешуйчатой серенькой грудью и всеми шестью лапками. Чайка вся уже была липкая, Кондор понял, что тоже теперь влип.
Понял, что пути назад нет. Понял, что жить осталось не долго. И единственное, что он теперь может успеть, так это осуществить свою заветную и страстную мечту.
Он напряг все свои мускулы, с усилием оторвал от её бедра прилипший зад, передвинул его чуть вправо и пристроил его так, чтоб Чайкино отверствие находилось как раз параллельно и перпендикулярно по отношению к его наружной мужской гениталии.
