Есть у меня буржуйская привычка - завтракать в любое время суток бутербродами с сыром. А поскольку я человек аллергичный, причем аллергия - тадаам!! - на Е-добавки, питаться абы чем я не могу. И поддерживать российского производителя тоже не могу по этой же причине. Приходится выискивать французскую, итальянскую и прочую контрабанду.Показать полностью.. Вчера встретилась мне "Швейцарская леди". Вздохнула над ценником, конечно, но что делать... Чуть позже, заглянув в сумку, я поразилась царящему в ней смраду. Странно, подумалось мне. Сумке 2 дня от роду, шоколадные конфеты вообще час назад появились, танцевальная форма, включая балетки, утром еще благополучно сохла после стирки... Нечему так смердить, по сути. И тут меня осеняет - так сыр же!! Леди эта самая!! Пришлось запеленать даму в шарфик поплотнее.
Пока донесла ее до дома обнаружила, что порвалась упаковка. Оказывается, на самом деле деликатес воняет гораздо хуже. Даже не знаю, с чем сравнить, дабы не оскорбить читателей. Скажу только, что в спортзалах пахнет гораздо приятнее, да...
На вкус тоже несколько специфично, но в целом ничего. Главное - не нюхать.
в Москве, увы, не продаётся. Его нужно носить минимум в двух полиэтиленовых пакетах. А лучше - в трёх. Есть нужно тёплым. А сладкий чай усиливает его вкус. Хотя, без сыра сладкий не люблю.
Если есть и не нюхать, то половина ощущений теряется. Или их полнота. Тогда лучше покупать "Костромской без запаха".
Сыр, как и керосин, слишком много о себе воображает. И он, видите ли, желает заполнить собой всю лодку. Он становится хозяином положения в корзине с провизией и придает запах сыра всему ее содержимому. Вы не можете сказать в точности, едите вы яблочный пирог, или сосиски с капустой, или клубнику со сливками. Все это кажется сыром. Сыр очень уж силен по части благоухания. Как-то раз один из моих друзей купил в Ливерпуле несколько головок сыра. Это был изумительный сыр, острый и со слезой, а его аромат мощностью в двести лошадиных сил действовал с ручательством в радиусе трех миль и валил человека с ног на расстоянии двухсот ярдов. Я как раз оказался в Ливерпуле, и мой друг, который должен был остаться там еще дня на два, спросил, не соглашусь ли я захватить этот сыр в Лондон.
"С удовольствием, дружище, - ответил я, - с удовольствием!"
Мне принесли сыр, и я погрузил его в кэб. Это было ветхое сооружение, влекомое беззубым и разбитым на ноги лунатиком, которого его владелец в разговоре со мной, забывшись, назвал лошадью.
Я положил сыр наверх, и мы припустились аллюром, который мог бы сделать честь самому быстрому из существующих катков для укладки асфальта, и все шло превесело, словно во время похоронной процессии, пока мы не завернули за угол. Тут ветер пахнул ароматом сыра в сторону нашего скакуна. Тот
пробудился от транса и, в ужасе всхрапнув, помчался со скоростью трех миль в час. Ветер продолжал дуть в том же направлении, и не успели мы доехать до конца улицы, как наш рысак уже несся во весь опор, развивая скорость до четырех миль в час без труда оставляя за флагом всех безногих калек и тучных леди.
Чтобы остановить его у вокзала, кучеру потребовалась помощь двух носильщиков. Им, наверно, это не удалось бы, не догадайся один из них набросить свой платок на ноздри лошади и зажечь обрывок оберточной бумаги.
запах сыра джером к джером
Я купил билет и гордо прошествовал на платформу со своим сыром, причем люди почтительно расступались перед нами. Поезд был переполнен, я попал в купе где уже было семь пассажиров. Какой-то желчный старый джентльмен попытался протестовать, но я все-таки вошел туда положив сыр в сетку для вещей, втиснулся с любезной улыбкой на диван и произнес, что сегодня довольно тепло. Прошло несколько минут, вдруг старый джентльмен начал беспокойно ерзать.
"Здесь очень спертый воздух", - сказал он.
"Отчаянно спертый", - сказал его сосед.
Тут оба стали принюхиваться и скоро напали на верный след. Не говоря ни слова они встали и вышли из купе. А потом толстая леди поднялась сказав, что стыдно так издеваться над почтенной замужней женщиной, и вышла, забрав все свои восемь пакетов и чемодан. Четверо оставшихся пассажиров
некоторое время держались, пока мужчина, который сидел в углу с торжественным видом, судя по костюму и по выражению лица, принадлежал к мастерам похоронного дела, не заметил, что это вызывает у него мысли о покойнике. Остальные трое пассажиров попытались пройти в дверь одновременно и
стукнулись лбами.
Я улыбнулся черному джентльмену предположив, что, видно, купе досталось нам двоим, и он в ответ любезно улыбнулся и сказал, что некоторые люди делают из мухи слона. Но когда поезд тронулся, он тоже впал в какое-то странное уныние, а потому, когда мы доехали до Кру, я предложил ему выйти и
промочить горло. Он согласился, мы протолкались в буфет, где нам пришлось вопить, и топать ногами, примерно с четверть часа; потом к нам подошла молодая особа и спросила, не нужно ли нам чего.
"Что вы будете пить?" - спросил я, обращаясь к своему новому другу.
"Прошу вас, мисс, на полкроны чистого бренди", - сказал он.
Он выпил бренди и тотчас же удрал перебравшись в другое купе, что было уже просто бесчестно.
Начиная от Кру купе было предоставлено полностью в мое распоряжение, хотя поезд был битком набит. На всех станциях публика, видя безлюдное купе, устремлялась к нему. "Мария, сюда! Скорей! Здесь совсем пусто!" - "Давай сюда, Том!" - кричали они. Они бежали по платформе, таща тяжелые чемоданы толкаясь, чтобы скорее занять место. Когда кто-нибудь первым открывал дверь, и поднимался по ступенькам, отшатывался и падал в объятия следующего за ним пассажира; они входили один за другим, принюхивались, и вылетали пулей втискиваясь в другие купе или доплачивали, чтобы ехать первым классом.
запах сыра джером к джером
С Юстонского вокзала я отвез сыр в дом моего друга. Когда его жена переступила порог гостиной, она остановилась, нюхая воздух. Потом она спросила:
"Что это? Не скрывайте от меня ничего".
Я сказал:
"Это сыр. Том купил его в Ливерпуле и просил отвезти вам".
Я добавил, что она, надеюсь, понимает, что я тут ни при чем. Она сказала, что в этом не сомневается, но, когда Том вернется, у нее еще будет с ним
разговор.
Мой приятель задержался в Ливерпуле несколько дольше, чем ожидал; и через три дня, когда его все еще не было, меня посетила его жена.
Она спросила:
"Что вам говорил Том насчет этого сыра?"
Я ответил, что он велел держать его в прохладном месте и просил, чтобы никто к нему не притрагивался.
Она сказала:
"Никто и не думает притрагиваться. Том его нюхал?"
Я ответил, что, по-видимому, да, и прибавил, что ему этот сыр как будто пришелся очень по душе.
"А как вы считаете, - осведомилась она, - Том будет очень расстроен, если я дам дворнику соверен, чтобы он забрал этот сыр и закопал его?"
Я ответил, что после такого прискорбного события вряд ли на лице Тома когда-нибудь вновь засияет улыбка.
Вдруг ее осенила мысль. Она сказала:
"Может быть, вы возьметесь сохранить сыр? Я пришлю его к вам".
"Сударыня, - ответил я, - лично мне нравится запах сыра, и поездку с ним из Ливерпуля я всегда буду вспоминать как чудесное завершение приятного отдыха. Но в сем грешном мире мы должны считаться с окружающими. Леди, под чьим кровом я имею честь проживать, - вдова, и к тому же, насколько я
могу судить, сирота. Она решительно, я бы даже сказал - красноречиво, возражает против того, чтобы ее, как она говорит,-водили за нос". Мне подсказывает интуиция, что присутствие в ее доме сыра, принадлежащего вашему мужу, она расценит как то, что ее водят за нос". А я не могу позволить, чтобы обо мне говорили, будто я вожу за нос вдов и сирот".
"Ну что ж, - сказала жена моего приятеля, - видно, мне ничего другого не остается, как взять детей и поселиться в гостинице, пока этот сыр не будет съеден. Я ни одной минуты не стану жить с ним под одной крышей".
Она сдержала слово, оставив дом на попечение горничной, которая, когда ее спросили, сможет ли она выдержать этот запах, переспросила: "Какой запах?", а когда ее подвели к сыру вплотную и велели как следует понюхать, сказала, что чувствует слабый аромат дыни.
Отсюда было сделано заключение, что создавшаяся атмосфера сравнительно безвредна для этой особы, и ее решили оставить при квартире.
За номер в гостинице пришлось заплатить пятнадцать гиней; и мой друг, подведя общий итог, сосчитал, что сыр обошелся ему по восемь шиллингов и шесть пенсов за фунт. Он сказал, что хотя очень любит полакомиться кусочком сыра, но этот ему не по карману; поэтому он решил отделаться от своей покупки. Он бросил сыр в канал, но его пришлось выловить оттуда, потому что лодочники с барж стали жаловаться начальству лодочной станции. У них начались головокружения и обмороки. Тогда мой приятель в одну темную ночь прокрался в покойницкую приходской церкви и подбросил сыр туда. Но следователь, производящий дознание в случаях скоропостижной смерти обнаружил сыр и страшно расшумелся. Он заявил, что под него подкапываются и что кто-то вздумал воскрешать покойников с целью добиться его отставки.
В конце концов моему другу удалось избавиться от сыра, увезя его в один приморский городок и закопав его на берегу. Городок тотчас же после этого приобрел большую известность. Приезжие говорили, что никогда раньше не замечали, какой тут здоровый воздух - просто дух захватывает, - и еще многие годы слабогрудые и чахоточные наводняли этот курорт.
