о волках
Я помню... день тот не забыть,
Так солнечно и радостно начавшись,
Не удалось ему под солнцем скрыть
Ту пустоту, в глазах на веки замолчавших.
Извечная война людей и зверя,
Но чем, скажите, человек-не зверь?
ОН убивает ради наслажденья,
Не испытав при этом боль потерь.
Волчице нужно убивать, чтоб жить.
Сие в крови её, иной уже не станет.
И крови человека не вкусить,
Коль он преследовать её дитя не станет.
Она же мать, хоть хищное созданье,
Ростила и ждала своё дитя,
И не восприняло её сознанье,
Что может быть такое день спустя...
Однажды, человек, затеяв спор,
Коль человеком его можно обозвать,
Сказал, что выстрелит в упор
В волчицу, а если есть щенок-забрать.
И началась охота ради смеха,
Расставили ловушки-как игра...
Безжалостному сердцу всё утеха,
А то, что жизнь отнимут-не беда.
Не знаю, как сие свершилось,
Раздались выстрелы, волненье, суета...
И от увиденного просто слов лишилась,
Не забывается такое никогда...
Спустя минуту, вынесли волчицу,
Чью шерсть залило липкое вино...
Я помню радость на глазах убийцы,
Ведь он стремился победить давно.
Она была жива. Давилась кровью...
Но всё же не могла глаза открыть.
И тут раздался вопль с истошной болью,
Она завыла... и просто перестала быть.
Когда утихли смертные страданья,
Я поняла, что вызвало тот крик.
Волчонок, что бежал без отставанья,
О мать испачкал кровью свой язык.
Он, пробежав за ней, попал в осаду,
Он заскулил, поняв, что мать-мертва.
Но поздно... Заключили уж в ограду,
Ему не выбраться. Закончена игра.
Я вспоминаю с ужасом ту сцену,
И ненавижу мысль "Я-Человек".
Зачем мы превратили жизнь в арену?
Ужасные сердца. Ужасный век.
Так солнечно и радостно начавшись,
Не удалось ему под солнцем скрыть
Ту пустоту, в глазах на веки замолчавших.
Извечная война людей и зверя,
Но чем, скажите, человек-не зверь?
ОН убивает ради наслажденья,
Не испытав при этом боль потерь.
Волчице нужно убивать, чтоб жить.
Сие в крови её, иной уже не станет.
И крови человека не вкусить,
Коль он преследовать её дитя не станет.
Она же мать, хоть хищное созданье,
Ростила и ждала своё дитя,
И не восприняло её сознанье,
Что может быть такое день спустя...
Однажды, человек, затеяв спор,
Коль человеком его можно обозвать,
Сказал, что выстрелит в упор
В волчицу, а если есть щенок-забрать.
И началась охота ради смеха,
Расставили ловушки-как игра...
Безжалостному сердцу всё утеха,
А то, что жизнь отнимут-не беда.
Не знаю, как сие свершилось,
Раздались выстрелы, волненье, суета...
И от увиденного просто слов лишилась,
Не забывается такое никогда...
Спустя минуту, вынесли волчицу,
Чью шерсть залило липкое вино...
Я помню радость на глазах убийцы,
Ведь он стремился победить давно.
Она была жива. Давилась кровью...
Но всё же не могла глаза открыть.
И тут раздался вопль с истошной болью,
Она завыла... и просто перестала быть.
Когда утихли смертные страданья,
Я поняла, что вызвало тот крик.
Волчонок, что бежал без отставанья,
О мать испачкал кровью свой язык.
Он, пробежав за ней, попал в осаду,
Он заскулил, поняв, что мать-мертва.
Но поздно... Заключили уж в ограду,
Ему не выбраться. Закончена игра.
Я вспоминаю с ужасом ту сцену,
И ненавижу мысль "Я-Человек".
Зачем мы превратили жизнь в арену?
Ужасные сердца. Ужасный век.