Другая

На улице он сразу закурил, торопливо, жадно глотая дым. Сердце неприятно защемило, и мужчина бросил окурок в снег.
-Все! Хватит,- сказал он вслух.
Худенькая женщина неопределенного возраста, проходившая мимо, вопросительно посмотрела на него.
- Нет-нет, это я не вам, - пробормотал он. Извините.
- Вы, наверное, в зеркало не смотритесь, - заметила женщина. У вас на щеке краска...
Женщина пожала плечами и, усмехаясь каким-то своим мыслям, медленно двинулась по обледеневшему асфальту дальше. Она ставила ноги прочно, на всю ступню, широко размахивая руками это его позабавило. Женщина держала спину прямо, будто... "О, нет! подумал он, лихорадочно стирая губную помаду со щеки. Сравнение с проглоченной спицей в данном случае не подходит. Она держит спину так, будто сидит на мужчине и боится, что он проникнет слишком глубоко".
На главной улице города горели огни, светились неоновые рекламы. Навстречу ему попадались все больше молодые пары - девушки свободно, не стесняясь, прижимались к парням. Как-то незаметно, отрешенно скользили мимо одиночки. Он нахлобучил шапку на лоб - холодно! Дошел до центрального гастронома и тут вспомнил, что забыл купить хлеб.
Торопливо забежал в уютный, теплый зал, не выбирая, схватил батон, машинально расплатился, глядя на часы, - господи, как поздно, опять придется что-то придумывать, объяснять, говорить, что играл в шахматы с Димой, потом пили пиво в какой-то забегаловке, долго ждал автобуса...
Снова закурил, зябко ежась, и опять бросил окурок: "Хватит! Пора кончать, пора..."
Дина, казалось, ждала его у двери - только хотел осторожненько сунуть ключ в замок, как тот щелкнул, и дверь открылась... "Наконец-то! А я звоню-звоню на работу - молчание... Ты хоть бы предупреждал меня, что задержишься... У Димы сидел? И когда только ему поставят телефон - хоть бы спокойна была, зная, что ты у него..."
Жена обняла его, торопливо что-то говорила, а он с раздражением думал, что вот распустила телячьи нежности, а в кухне, наверное, опять пусто - придется сидеть и ждать, пока Дина приготовит хотя бы глазунью.
Он никак не мог понять, почему жена не занимается ужином, пока он не вернется домой. Может сидеть просто так на диване, уставясь на экран телевизора, или слоняться по квартире - даже пыль не вытрет, ждет, когда он придет. Бывает, сядет в кресло с новым журналом, а она зовет: "Андрей! Иди ко мне, поговорим..."
И приходится идти на кухню, невпопад говорить "да" - "нет", уткнувшись в журнал. Жена его любила, и он это знал. Только не знал, как себя вести...
И в этот раз дождался, когда поджарятся гренки, вымыл руки, ел, говорил, улыбался, намазывал на батон масло, пил чай, смотрел на руки жены, а сам думал: "Нет, это невыносимо... Надо кончать такую жизнь..."
Проснувшись ночью, он впервые после многих-многих других ночей услышал ее тело, уловил какой-то особенный, терпкий запах волос и осторожно, чтобы не разбудить, стал целовать шею, руки, грудь. И она проснулась...
"Ты что, Андрей?" - удивленно шепнула Дина, и прижала его голову к себе, и взъерошила ему волосы, и Андрею показалось: сейчас, вот-вот он заплачет...
А утром он поднял телефонную трубку, услышал знакомый голос - веселый, певучий, лукавый. Он вспомнил, как вчера она прыгнула на него, обхватила ногами поясницу и, обняв за плечи, прильнула к его груди, и тут же он почувствовал, как она по-особенному сжимает член внутри себя мышцы ( или что там у неё, о боже, что она делает?) сокращаются, всё чаще и сильнее, и он в каком-то полуобмороке прислоняет её к стене и боится только одного, как бы эта проклятая картина с идиотским пейзажем не сорвалась, как в прошлый раз, и не ударила бы её. А она смотрела прямо в его глаза, не отводя взгляда, и улыбалась весело, лукаво, зло, беспощадно.
"Нормально дошел... Все хорошо... Не знаю, Ира... Нет, Дина в ванной, говори быстрее. Конечно, не догадывается. Ты же её лучшая подруга... Ну-ну, не дуйся, зайчик... Загляну, наверное, как всегда - через день..."
Другая женщина засмеялась, он с тоской зажег сигарету и курил до тех пор, пока не обжег пальцы.