Женские мысли.... 30 лет
Я чуть-чуть нервничала, останавливая машину перед коваными чугунными воротами. У меня подрагивали пальцы, когда я в очередной раз перечитывала приглашение на "Ночь сказочных фантазий". Да, такое могло случиться со мной только в Марин-Каунти, шт. Калифорния. Мой друг Шарон сделал мне совершенно особенный подарок на тридцатилетний юбилей: он подарил мне сегодняшнюю ночь в обществе двух "гейш" мужского пола. Хотя я и старалась сохранять спокойствие, но каждый мой шаг ко входу отдавался биением сердца, а в горле застрял комок.
Как и было обещано, мои безымянные хозяева обозначили мне дорогу через элегантный, хотя и слегка заросший английский сад колеблющимся пламенем свеч. Я остановилась и на какое-то время застыла, очарованная открывшейся панорамой. Прямо над садом возвышался царственный профиль горы Тамельпаис. Туман, уступами спускавшийся по склонам горы, был весь расцвечен огненно-оранжевыми, розовыми и фиолетовыми отблесками в лучах столь же изысканного калифорнийского заката. Так или иначе, но я восприняла это как благословение себе на тридцатую годовщину и на предстоящий вечер. Что бы ни ждало меня впереди, это будет очень необычным празднеством.
Сразу же за грубо сработанными воротами сад взрывался изобилием цветов, являвших глазу все мыслимые цвета и оттенки. Прямо под ногами изумрудный мох, сгущаюшийся до фиолетового в умирающем свете дня, прорисовывал отпечаток времени в трещинах кирпичей. Легкий бриз был наполнен благоуханием магнолии и жимолости.
Вечер казался похожим на шелковый ковер со сложным тканым узором. Наверное, это был волшебный ковер-самолет, потому что тревога отступала с каждым вдохом, а сознание уплывало куда-то вдаль, словно увлекаемое нежным дуновением. Ветер овевал мне платье, и я непроизвольно задрожала от ласковых прикосновений ткани к ногам. Тлевшие искры разгорелись ярче и снова пронеслись вверх и вниз вдоль позвоночника. Ковер-самолет унес меня в былые декорации. Еще час тому назад я предавалась упоительному сексуальному виндсерфингу и без устали неслась на гребне волны наслаждения, направляемая жаркими губами и настойчивым языком моего возлюбленного. Воспоминания об этом мгновении всколыхнули мою матку, и капли прежней страсти заструились вниз.
Неожиданно над головой пронеслись летучие мыши. Они вывели меня из этой закатной задумчивости, и я двинулась дальще - к коттеджу, который казался таким же большим и грубоватым, как и окружавший его сад. Тихого звона дверного колокольчика оказалось достаточно, чтобы вывести меня из едва обретенного равновесия и снова ввергнуть в неопределенное состояние девственницы, которая назначена в жертву и покорно ожидает своей участи.
Двери открылись, и меня встретила освещенная свечами комната, в которой темнели силуэты двух мужчин, одетых в короткие кимоно. "Приветствуем тебя, о новорожденная!" - негромко произнесли они хором.
Я вошла внутрь, покрывалом скромности прикрывшись от их пристальных взглядов. Мне вспомнился мой любовник Фаусто и его невысказанная ревность, когда он понял, что у меня другие планы на сегодняшний вечер. Наши отношения, впрочем, были такими, какими были, в чисто калифорнийском стиле - никаких требований и никаких обещаний; так что он даже не имел права спросить, почему это вечер своего тридцатилетия я собираюсь провести без него. Но, когда он уходил, в его глазах мелькнуло самодовольное выражение, и я догадалась, что он мог подумать.
Его телепатическое послание было совершенно ясным: его абсолютно не волнует то, что я проведу сегодняшний вечер с другим мужчиной (не с другим, милый, а с двумя другими!): все равно мне никогда не удастся полностью избавиться от назойливого присутствия Фаусто. Его латиноамериканская ревность клокотала во мне, вызывая к жизни новую силу из еще не изведанного источника.
Я подняла голову и по-королевски приняла взгляды двух своих "гейш". Сегодня я - Великая Богиня во всей полноте своей власти, и эти два жреца будут служить мне со всеми ритуалами и фанфарами, которые полагаются в древнем языческом культе.
Моё божественное одеяние? Прозрачные черные чулки на черно-красном поясе, туго охватившем бедра. Черные шелковые трусики, уже мокрые от предвкушения, второй кожей облегли меня под свободным платьем в стиле тридцатых. Из глубокого выреза по центру и с боков подымаются узкие клинья. Этот черный искусственный шелк - прекрасный драматический фон для ярко подведенных красных губ. Волшебство сегодняшнего вечера оживило их, они трепещут и соблазнительно танцуют в пламени свеч. Вполне подходящее облачение для двух смертных, чьи глаза смягчаются в восхищении, когда они с двух сторон подымают мои руки к своим губам.
Я наблюдаю, как они с наработанным эротизмом целуют мои пальцы, и во мне подымается нечто. Сила мое власти сегодня зависит от того, насколько я смогу вывести их из равновесия, насколько смогу управлять противоборствующими силами. Подсознательно я уже сделала первый шаг к тому, чтобы отдаться другому мужчине.
Я высвобождаю свои руки из их рук и направляюсь к бару, где в ведерке льда охлаждается бутылка шампанского. Останавливаюсь и жду, чтобы они угадывали и выполняли каждый из моих капризов. В данный момент я не собираюсь сама забираться на табурет у бара. Оба, как подстегнутые, бросаются ко мне и водружают на мой "трон". Только тогда я обращаю внимание на раздражающие звуки, которые издает стерео. Музыка была совершенно неподходящей.
- Джентельмены! Я одета для джаза. Будте так добры, Чарли Паркера или Билли Холидей.
Это приводит к новой суматохе, но в доме не оказывается ни одного альбома Бэрда. К счастью, удается отыскать Леди Дэй, и мои гейши могуть спасти лицо. Вот уже ее сладкие и печальные напевы заполняют комнату. Мои хозяева переводят дух, а я расслабляюсь и начинаю получать удовольствие - от бокала шампанского, от черного смолистого гашиша и от того, что полностью держу ситуацию в своих руках.
Теперь настает моя очередь изучать "гейш". Александер - высокий блондин, "пляжный мальчик" лет тридцати: он мускулист, но строен, с соблазнительными длинными ногами. Джереми под сорок, это - артистическая натура, невысокий брюнет, но его взгляд порой выглядит почти свирепым. У него едва намечающееся брюшко, а из-за открытых отворотов кимоно выглядывают жесткие волосы на груди. Оба они смотрят на меня оценивающими и вожделеющими взглядами, которые больше подошли бы для эротического фильма "для взрослых", чем для вечеринки по поводу дня рождения. Я смеюсь, поскольку достаточно уверена в себе и надеюсь, что им придется отойти в своем спектакле достаточно далеко от намеченного сценария.
- Ах, дорогая, - вздыхает Александер точно по тексту пьесы, - Вы просто прекрасны. Фантазия, воплощенная в реальность: прелестная незнакомка, осчастливившая своим посещением наш полный наслаждений вечер. Вы - подарок богов!
Кретин. Богиня - это я! Однако шампанское и травка уносят меня из этого храма в менее святые места. Билли Холидей все еще выпевает свои серенады, и я ощущаю себя трагической, эротичной и насквозь пропитанной джином мамашей времен этих паршивых тридцатых, в обществе двух слуг, послушно выполняющих все приказания. Мои гейши, однако, перешли уже от слов к делу. Вот Джереми массирует мне шею и плечи, а потом его пальцы легонько разминают мои затвердевшие от прикосновения соски.
Александер тем временем раздвигает мои ноги, мягко поглаживая их своими исключительно чувственными губами. Он пробует дотронуться своим колдовским языком до клитора сквозь шелк трусов. Я взлетаю на моем ковре-самолете, поднимаюсь все выше и выше над землей под этими изысканными прикосновениями его языка. Закрываю глаза и мысленно возвращаюсь к себе домой. Вот я уже сижу на софе у себя в гостиной и любуюсь, как Фаусто гладит руками мои ноги, зарывшись между ними лицом. Его карамельная кожа атласно блестит, а пахнет она эвкалиптом и морским прибоем. Он рычит, а я корчусь от наслаждения. Мое тело лишается веса, а сознание путешествует туда и обратно между моим Фаусто и этими двумя очаровательными незнакомцами.
И вот уже я снова - богиня в праздничном храме. Богиня знает, что наивысшая благодать для этих мужчин, которые, похоже, созданы для любви и ублажения женщин, так вот: наивысшая благодать для них - это омыть свои лица в соках ее вагины. И эти, высочайшего ранга посвящения, жрецы совершают свое моление моей киске! Они смакуют меня, как изысканнейшее вкусовое ощущение, как двадцатилетний коньяк или черную икру. Чуть заплесневевший запах моей матки есть первичный изначальный Эрос, и вкушая меня, они уносятся в сады Эдема. Страстно желая навсегда вернуться всем своим существом в этот рай, они способны всего лишь погрузить туда свой язык, палец или член, но и это обещает им хотя на бы миг высочайшую честь: перенестись в иные миры.
Лишь силой моего наслаждения могут эти гейши достичь удовлетворения и обрести спасение. И меня, блин, не волнует, сколько на это потребуется времени. Если я стану прятать от них свой оргазмы, они только удвоят старания. Так что я откидываюсь назад и разрешаю напряжению страсти возникнуть во мне. В конце концов, эти презренные смертные находятся здесь лишь ради ублажения моих прихотей. Если один и лишится сил - что ж, наготове всегда есть другой.
Думаю, что даже сама Билли Холидей одобрила бы мое пылкое наслаждение. И я пытаюсь продлить это мгновение, ухватиться за шелковую нить экстаза и танцую на туго натянутом канате Эроса до тех пор, пока наконец не сваливаюсь с него в глубокий оргазм. Стараюсь оставаться по мере сил безмолвной, а мускулы рук, живота, бедра и икры подрагивают каждые в своем темпе, пока наконец не начинают пульсировать в унисон. Когда взрыв внутри меня окончательно опадает, я постепенно возвращаюсь обратно в комнату, и тело снова обретает вещественность. Оказывается, я практически лежу на табурете у стойки. Мои ноги ниспадают по плечам Александера, который стоит передо мной на коленях и с выражением глубочайшего удовлетворения любуется моей промежностью. Он в последний раз ныряеи туда лицом, потом весь мокрый выныривает, чтобы глотнуть воздуха, и отдыхает, положив свою гладко выбритую щеку на внутреннюю сторону моего бедра. Только теперь я замечаю, что Джереми поддерживает мне голову и спину, чтобы я могла лежать горизонтально.
А Билли Холидей все еще поет свои серенады. Платье на мне задрано для живота, а трусики спущены до самого верха чулок. Вот Джереми помогает мне принять сидячее положение, и я с невозмутимым видом поправляю платье и прическу. Потом допиваю шампанское и холодно смотрю на них. Господи, насколько же банально это отчаянное мужское желание удостовериться в том, что я удовлетворена. Ну что ж, попробуем их удивить. Я протягиваю руку к трубке, мягко улыбаюсь и вполголоса прошу: "Будьте любезны, еще травки". Мне с трудом удается сдержать смешок, когда они начинают суетиться, выполняя мою просьбу. Ситуация совершенно абсурдна, но тем и прелестна. Стоило бы заказать для моих подруг на это представление места в партере. Хотела бы я, чтобы они полюбовались, как Александер скользит своими многоопытными руками вверх и вниз по моим ногам и аккуратно пощипывает их пальчики...
Джереми пытается изобразить влажные и страстные поцелуи, но я уворачиваюсь, охваченная острым приступом отвращения. Музыка, травка и пробуждающаяся во мне сила не оставляют места для жалости. По мне, Джереми слишком самоуверен и неуклюж по сравнению с мягкими касаниями Александера. Пусть уж лучше занимается моей левой рукой.
Следующий бокал шампанского я выпиваю в клокочущей ванне-джакузи. Александер вносит меня на руках в ванную комнату, освещенную множеством свечей, и нежно освобождает от остатков того, что было на мне надето. Его руки и губы полностью отдаются своей работе: он мягко поглаживает мне ноги и покрывает их поцелуями. Александер вполне подходит на свою роль в моей фантазии, и я милостиво разрешаю ему продолжать.
Мой "гейш" организует очередную порцию шампанского и гашиша посреди неясных отблесков свеч на кафельных плитках ванной комнаты. Когда я подымаюсь из этой роскошной пены, он мягко заворачивает меня в большое полотенце и приносит лиловое шелковое кимоно. Кажется, мы одеваемся к ужину.
Александер подхватывает меня на руки и несет обратно в гостиную. Мы уютно устраиваемся в шезлонгах. Он продолжает массировать мои ноги, и я молю бога, чтобы он никогда не остановился. Какое это блаженство: быть обласканной, возбужденной и удовлетворенной - и без всякой необходимости давать что-нибудь взамен. Вечер абсолютного эгоизма - и без долгов, которые могли бы быть потом предъявлены к оплате. Я наблюдаю, как Джереми накрывает к ужину, и на моем лице расплывается улыбка чеширского кота. Сумасшедшая семейная трапеза на троих.
Мои прислужники едва притрагиваются к своим тарелкам и покрывают меня жаркими взглядами, я же приберегаю свой жар для холодного супа из огурцов, слегка приправленного свежим укропом и мятой. Крепкое похрустывание огурцов, которые Джереми заправил сладким йогуртом, соблазняет мои вкусовые пупырышки. Я вижу, как он облегченно вздыхает и устраивается поудобнее, когда я кормлю их с Александером листьями артишока в чесночном соусе. Александер буквально звереет, когда я выдираю у него изо рта второй лист: чувственное поскрипывание на зубах, говорит он, напоминает ему то ощущение, с которым он потерял свою голову между моими ногами вскоре после того, как я появилась здесь.
Потом мы неспешно приканчиваем ногу молодого барашка под кисло-сладким соусом из можжевеловых ягод. Мясо запечено с большим искусством, и для пущего удовольствия мы рвем его розовую плоть руками. Когда Александер начинает слизывать капли мясного сока, стекающие по моим рукам, ощущения по силе уже соперничают с теми, что были в самом начале сегодняшнего вечера.
К салату мы несколько приходим в себя и степенно чавкаем зеленью и латуком. Их тонкий вкус и хрустящая фактура отрезвляют, словно купание в ледяной горной речке. Салат не только прочищает нёбо, но омывает тело и разум, освобождая место для следующей части программы, ради которой я, собственно, и согласилась принять в подарок сегодняшний вечер. Массаж в исполнении двух мужчин. Мне всегда хотелось ощутить, как четыре (а может, и больше) руки разминают мое тело целительными и успокаивающими прикосновениями.
Александер ведет меня в спальню, которую освещает мерцание стольких свеч, что с иого места, где я стою, все четыре стены напоминают Млечный Путь в миниатюре. Радостные и ритмичные любовные гимны Персии создают сверхъестественное настроение, словно бы тени великих любовников древности явились сюда, чтобы лицезреть сегодняшнее действо. Быть может, каждый маленький огонек - это душа великого и страстного любовника. И вскоре я уже плыву; я возношусь к небу под прикосновениями четырех рук, которые умело снимают всякое напряжение. Я настолько отдаюсь этим мягким и искусным прикосновениям своих гейш, что становится уже трудно скрывать свое наслаждение.
Пока Александер продолжает свой массаж, долгожданная очередь вылизывать меня доходит наконец и до Джереми. Несмотря на самоуверенность, он полон технического совершенства и знает все тропы по холмам и долам моей вагины. Тело напрягается для нового взрыва, но волею богини он будет сокрыт. Джереми никогда не узнает. Я полностью удерживаю оргазм в себе, и фейерверк рассыпает искры с беззвучностью снегопада.
Я исчерпана. Три раза за вечер плюс массаж - этого достаточно, чтобы повергнуть меня в сон. Мне хотелось бы прямо сейчас вернуться домой: однако шампанского и гашиша было слишком много, чтобы я могла сесть за руль. Как бы все-таки встать, одеться и поскорее сказать adieu своим хозяевам? Это, впрочем, слишком сложно, и мое сознание уплывает дальше, наслаждаясь массажем. Но все-такия еще не настолько уснула, чтобы не почувствовать, как входит в меня член Александера.
- Стоп!
Эротическое напряжение спадает, и два эрегированных члена безвольно обмякают, как будто их погрузили в ледяную воду.
- Джентльмены, мне надо вставить колпачок.
- О, не беспокойтесь, - отвечает Джереми с такой интоницией, словно ему даровано высшее знание. - Мы тантристы.
Я недоверчиво смотрю ему в глаза.
- Мы не станем кончать в Вас.
Подобное заверение могло бы сойти для богини, но не для женщины из плоти и крови. И я вставляю себе колпачок, одновременно любуясь моими гейшами, застывшими в ожидании. Когда дело сделано, они нападают на меня и покрывают мое тело одеялом из поцелуев и долгих любовных поглаживаний языками.
Но колдовские чары уже развеялись. Я до боли жажду электрических прикосновений, я просто не могу без них. Я схожу с ума, и мне начинает казаться, что в комнате еще кто-то есть. Это присутствие и знакомо, и одновременно незнакомо. Меня бросает в дрожь. Я закрываю глаза и вижу над собой Фаусто. На его лице - противоречивая смесь ревности и возбуждения. Он горячо и глубоко целует меня, и я чувствую, как остывший, спящий вулкан вдруг просыпается и извергается, заливая меня жидким огнем вплоть до кончиков пальцев ног. Мое изголодавшееся тело бьется и извивается. Фаусто отстраняется, улыбается и треплет мне волосы.
Открыв глаза, я наблюдаю, как Джереми и Алексанлер массируют меня, и забываю о присутствии Фаусто. Но стоит лишь закрыть глаза, и он растворяет меня новым поцелуем, который вонзается мне в матку. Я вся - жидкая и донельзя восприимчивая. Он снова отстраняется, любуясь моей восхитительной агонией, а я выгибаюсь в отчаянной попытке не оторваться от его губ.
- Ради бога, еще!
Новый, еще более глубокий и наэлектризованный поцелуй - и мое дыхание тяжелеет, а глаза наполняются влагой. Его рот соскальзывает вниз по моей шее к тому месту, которое он однажды окрестил "горячим пятном". Вот это - действительно моя ахиллесова пята. Фаусто - единственный мужчина, который знает, насколько чувствительно это место, и я - раба его страстных прикосновений. Он мягко покусывает меня вокруг этого пятна, и дрязнящий чувственный танец заставляет кровь вздыматься в моих венах, сердце - неистово колотиться, а все мышцы - самопроизвольно содрогаться. Ритм его губ и зубов на моей шее совпадает с ритмом члена Александера, который теперь элегантно скользит туда и обратно внутри меня.
- Еще, еще! Все, что угоно, только не останавливайтесь!
Фаусто в сочетании с Александером - это больше, чем я в состоянии вынести. Размеренный ритм члена Александера, который теперь взмывает вверх и наружу, а потом пикирует вниз и вовнутрь, соединяется с мелодичными прикосновениями и шипящими поцелуями Фаусто, превращая меня в оргазмическую бабочку. Каждый сон и каждая задержка дыхания - как трепетание моих крыльев, которые подымают меня вверх, все выше и выше, пока наконец я не уплываю к звездам, увлекаемая космическими волнами. Дрожь наслаждения проникает в каждое волоконце, каждую пору и щелку моего тела.
- Фаусто!
Его имя эхом отдается у меня в голове, это одновременно - вопль и молитва; я проламываюсь наконец сквозь мучительный барьер и - вся в поту и без сил - затихаю.
Как и было обещано, мои безымянные хозяева обозначили мне дорогу через элегантный, хотя и слегка заросший английский сад колеблющимся пламенем свеч. Я остановилась и на какое-то время застыла, очарованная открывшейся панорамой. Прямо над садом возвышался царственный профиль горы Тамельпаис. Туман, уступами спускавшийся по склонам горы, был весь расцвечен огненно-оранжевыми, розовыми и фиолетовыми отблесками в лучах столь же изысканного калифорнийского заката. Так или иначе, но я восприняла это как благословение себе на тридцатую годовщину и на предстоящий вечер. Что бы ни ждало меня впереди, это будет очень необычным празднеством.
Сразу же за грубо сработанными воротами сад взрывался изобилием цветов, являвших глазу все мыслимые цвета и оттенки. Прямо под ногами изумрудный мох, сгущаюшийся до фиолетового в умирающем свете дня, прорисовывал отпечаток времени в трещинах кирпичей. Легкий бриз был наполнен благоуханием магнолии и жимолости.
Вечер казался похожим на шелковый ковер со сложным тканым узором. Наверное, это был волшебный ковер-самолет, потому что тревога отступала с каждым вдохом, а сознание уплывало куда-то вдаль, словно увлекаемое нежным дуновением. Ветер овевал мне платье, и я непроизвольно задрожала от ласковых прикосновений ткани к ногам. Тлевшие искры разгорелись ярче и снова пронеслись вверх и вниз вдоль позвоночника. Ковер-самолет унес меня в былые декорации. Еще час тому назад я предавалась упоительному сексуальному виндсерфингу и без устали неслась на гребне волны наслаждения, направляемая жаркими губами и настойчивым языком моего возлюбленного. Воспоминания об этом мгновении всколыхнули мою матку, и капли прежней страсти заструились вниз.
Неожиданно над головой пронеслись летучие мыши. Они вывели меня из этой закатной задумчивости, и я двинулась дальще - к коттеджу, который казался таким же большим и грубоватым, как и окружавший его сад. Тихого звона дверного колокольчика оказалось достаточно, чтобы вывести меня из едва обретенного равновесия и снова ввергнуть в неопределенное состояние девственницы, которая назначена в жертву и покорно ожидает своей участи.
Двери открылись, и меня встретила освещенная свечами комната, в которой темнели силуэты двух мужчин, одетых в короткие кимоно. "Приветствуем тебя, о новорожденная!" - негромко произнесли они хором.
Я вошла внутрь, покрывалом скромности прикрывшись от их пристальных взглядов. Мне вспомнился мой любовник Фаусто и его невысказанная ревность, когда он понял, что у меня другие планы на сегодняшний вечер. Наши отношения, впрочем, были такими, какими были, в чисто калифорнийском стиле - никаких требований и никаких обещаний; так что он даже не имел права спросить, почему это вечер своего тридцатилетия я собираюсь провести без него. Но, когда он уходил, в его глазах мелькнуло самодовольное выражение, и я догадалась, что он мог подумать.
Его телепатическое послание было совершенно ясным: его абсолютно не волнует то, что я проведу сегодняшний вечер с другим мужчиной (не с другим, милый, а с двумя другими!): все равно мне никогда не удастся полностью избавиться от назойливого присутствия Фаусто. Его латиноамериканская ревность клокотала во мне, вызывая к жизни новую силу из еще не изведанного источника.
Я подняла голову и по-королевски приняла взгляды двух своих "гейш". Сегодня я - Великая Богиня во всей полноте своей власти, и эти два жреца будут служить мне со всеми ритуалами и фанфарами, которые полагаются в древнем языческом культе.
Моё божественное одеяние? Прозрачные черные чулки на черно-красном поясе, туго охватившем бедра. Черные шелковые трусики, уже мокрые от предвкушения, второй кожей облегли меня под свободным платьем в стиле тридцатых. Из глубокого выреза по центру и с боков подымаются узкие клинья. Этот черный искусственный шелк - прекрасный драматический фон для ярко подведенных красных губ. Волшебство сегодняшнего вечера оживило их, они трепещут и соблазнительно танцуют в пламени свеч. Вполне подходящее облачение для двух смертных, чьи глаза смягчаются в восхищении, когда они с двух сторон подымают мои руки к своим губам.
Я наблюдаю, как они с наработанным эротизмом целуют мои пальцы, и во мне подымается нечто. Сила мое власти сегодня зависит от того, насколько я смогу вывести их из равновесия, насколько смогу управлять противоборствующими силами. Подсознательно я уже сделала первый шаг к тому, чтобы отдаться другому мужчине.
Я высвобождаю свои руки из их рук и направляюсь к бару, где в ведерке льда охлаждается бутылка шампанского. Останавливаюсь и жду, чтобы они угадывали и выполняли каждый из моих капризов. В данный момент я не собираюсь сама забираться на табурет у бара. Оба, как подстегнутые, бросаются ко мне и водружают на мой "трон". Только тогда я обращаю внимание на раздражающие звуки, которые издает стерео. Музыка была совершенно неподходящей.
- Джентельмены! Я одета для джаза. Будте так добры, Чарли Паркера или Билли Холидей.
Это приводит к новой суматохе, но в доме не оказывается ни одного альбома Бэрда. К счастью, удается отыскать Леди Дэй, и мои гейши могуть спасти лицо. Вот уже ее сладкие и печальные напевы заполняют комнату. Мои хозяева переводят дух, а я расслабляюсь и начинаю получать удовольствие - от бокала шампанского, от черного смолистого гашиша и от того, что полностью держу ситуацию в своих руках.
Теперь настает моя очередь изучать "гейш". Александер - высокий блондин, "пляжный мальчик" лет тридцати: он мускулист, но строен, с соблазнительными длинными ногами. Джереми под сорок, это - артистическая натура, невысокий брюнет, но его взгляд порой выглядит почти свирепым. У него едва намечающееся брюшко, а из-за открытых отворотов кимоно выглядывают жесткие волосы на груди. Оба они смотрят на меня оценивающими и вожделеющими взглядами, которые больше подошли бы для эротического фильма "для взрослых", чем для вечеринки по поводу дня рождения. Я смеюсь, поскольку достаточно уверена в себе и надеюсь, что им придется отойти в своем спектакле достаточно далеко от намеченного сценария.
- Ах, дорогая, - вздыхает Александер точно по тексту пьесы, - Вы просто прекрасны. Фантазия, воплощенная в реальность: прелестная незнакомка, осчастливившая своим посещением наш полный наслаждений вечер. Вы - подарок богов!
Кретин. Богиня - это я! Однако шампанское и травка уносят меня из этого храма в менее святые места. Билли Холидей все еще выпевает свои серенады, и я ощущаю себя трагической, эротичной и насквозь пропитанной джином мамашей времен этих паршивых тридцатых, в обществе двух слуг, послушно выполняющих все приказания. Мои гейши, однако, перешли уже от слов к делу. Вот Джереми массирует мне шею и плечи, а потом его пальцы легонько разминают мои затвердевшие от прикосновения соски.
Александер тем временем раздвигает мои ноги, мягко поглаживая их своими исключительно чувственными губами. Он пробует дотронуться своим колдовским языком до клитора сквозь шелк трусов. Я взлетаю на моем ковре-самолете, поднимаюсь все выше и выше над землей под этими изысканными прикосновениями его языка. Закрываю глаза и мысленно возвращаюсь к себе домой. Вот я уже сижу на софе у себя в гостиной и любуюсь, как Фаусто гладит руками мои ноги, зарывшись между ними лицом. Его карамельная кожа атласно блестит, а пахнет она эвкалиптом и морским прибоем. Он рычит, а я корчусь от наслаждения. Мое тело лишается веса, а сознание путешествует туда и обратно между моим Фаусто и этими двумя очаровательными незнакомцами.
И вот уже я снова - богиня в праздничном храме. Богиня знает, что наивысшая благодать для этих мужчин, которые, похоже, созданы для любви и ублажения женщин, так вот: наивысшая благодать для них - это омыть свои лица в соках ее вагины. И эти, высочайшего ранга посвящения, жрецы совершают свое моление моей киске! Они смакуют меня, как изысканнейшее вкусовое ощущение, как двадцатилетний коньяк или черную икру. Чуть заплесневевший запах моей матки есть первичный изначальный Эрос, и вкушая меня, они уносятся в сады Эдема. Страстно желая навсегда вернуться всем своим существом в этот рай, они способны всего лишь погрузить туда свой язык, палец или член, но и это обещает им хотя на бы миг высочайшую честь: перенестись в иные миры.
Лишь силой моего наслаждения могут эти гейши достичь удовлетворения и обрести спасение. И меня, блин, не волнует, сколько на это потребуется времени. Если я стану прятать от них свой оргазмы, они только удвоят старания. Так что я откидываюсь назад и разрешаю напряжению страсти возникнуть во мне. В конце концов, эти презренные смертные находятся здесь лишь ради ублажения моих прихотей. Если один и лишится сил - что ж, наготове всегда есть другой.
Думаю, что даже сама Билли Холидей одобрила бы мое пылкое наслаждение. И я пытаюсь продлить это мгновение, ухватиться за шелковую нить экстаза и танцую на туго натянутом канате Эроса до тех пор, пока наконец не сваливаюсь с него в глубокий оргазм. Стараюсь оставаться по мере сил безмолвной, а мускулы рук, живота, бедра и икры подрагивают каждые в своем темпе, пока наконец не начинают пульсировать в унисон. Когда взрыв внутри меня окончательно опадает, я постепенно возвращаюсь обратно в комнату, и тело снова обретает вещественность. Оказывается, я практически лежу на табурете у стойки. Мои ноги ниспадают по плечам Александера, который стоит передо мной на коленях и с выражением глубочайшего удовлетворения любуется моей промежностью. Он в последний раз ныряеи туда лицом, потом весь мокрый выныривает, чтобы глотнуть воздуха, и отдыхает, положив свою гладко выбритую щеку на внутреннюю сторону моего бедра. Только теперь я замечаю, что Джереми поддерживает мне голову и спину, чтобы я могла лежать горизонтально.
А Билли Холидей все еще поет свои серенады. Платье на мне задрано для живота, а трусики спущены до самого верха чулок. Вот Джереми помогает мне принять сидячее положение, и я с невозмутимым видом поправляю платье и прическу. Потом допиваю шампанское и холодно смотрю на них. Господи, насколько же банально это отчаянное мужское желание удостовериться в том, что я удовлетворена. Ну что ж, попробуем их удивить. Я протягиваю руку к трубке, мягко улыбаюсь и вполголоса прошу: "Будьте любезны, еще травки". Мне с трудом удается сдержать смешок, когда они начинают суетиться, выполняя мою просьбу. Ситуация совершенно абсурдна, но тем и прелестна. Стоило бы заказать для моих подруг на это представление места в партере. Хотела бы я, чтобы они полюбовались, как Александер скользит своими многоопытными руками вверх и вниз по моим ногам и аккуратно пощипывает их пальчики...
Джереми пытается изобразить влажные и страстные поцелуи, но я уворачиваюсь, охваченная острым приступом отвращения. Музыка, травка и пробуждающаяся во мне сила не оставляют места для жалости. По мне, Джереми слишком самоуверен и неуклюж по сравнению с мягкими касаниями Александера. Пусть уж лучше занимается моей левой рукой.
Следующий бокал шампанского я выпиваю в клокочущей ванне-джакузи. Александер вносит меня на руках в ванную комнату, освещенную множеством свечей, и нежно освобождает от остатков того, что было на мне надето. Его руки и губы полностью отдаются своей работе: он мягко поглаживает мне ноги и покрывает их поцелуями. Александер вполне подходит на свою роль в моей фантазии, и я милостиво разрешаю ему продолжать.
Мой "гейш" организует очередную порцию шампанского и гашиша посреди неясных отблесков свеч на кафельных плитках ванной комнаты. Когда я подымаюсь из этой роскошной пены, он мягко заворачивает меня в большое полотенце и приносит лиловое шелковое кимоно. Кажется, мы одеваемся к ужину.
Александер подхватывает меня на руки и несет обратно в гостиную. Мы уютно устраиваемся в шезлонгах. Он продолжает массировать мои ноги, и я молю бога, чтобы он никогда не остановился. Какое это блаженство: быть обласканной, возбужденной и удовлетворенной - и без всякой необходимости давать что-нибудь взамен. Вечер абсолютного эгоизма - и без долгов, которые могли бы быть потом предъявлены к оплате. Я наблюдаю, как Джереми накрывает к ужину, и на моем лице расплывается улыбка чеширского кота. Сумасшедшая семейная трапеза на троих.
Мои прислужники едва притрагиваются к своим тарелкам и покрывают меня жаркими взглядами, я же приберегаю свой жар для холодного супа из огурцов, слегка приправленного свежим укропом и мятой. Крепкое похрустывание огурцов, которые Джереми заправил сладким йогуртом, соблазняет мои вкусовые пупырышки. Я вижу, как он облегченно вздыхает и устраивается поудобнее, когда я кормлю их с Александером листьями артишока в чесночном соусе. Александер буквально звереет, когда я выдираю у него изо рта второй лист: чувственное поскрипывание на зубах, говорит он, напоминает ему то ощущение, с которым он потерял свою голову между моими ногами вскоре после того, как я появилась здесь.
Потом мы неспешно приканчиваем ногу молодого барашка под кисло-сладким соусом из можжевеловых ягод. Мясо запечено с большим искусством, и для пущего удовольствия мы рвем его розовую плоть руками. Когда Александер начинает слизывать капли мясного сока, стекающие по моим рукам, ощущения по силе уже соперничают с теми, что были в самом начале сегодняшнего вечера.
К салату мы несколько приходим в себя и степенно чавкаем зеленью и латуком. Их тонкий вкус и хрустящая фактура отрезвляют, словно купание в ледяной горной речке. Салат не только прочищает нёбо, но омывает тело и разум, освобождая место для следующей части программы, ради которой я, собственно, и согласилась принять в подарок сегодняшний вечер. Массаж в исполнении двух мужчин. Мне всегда хотелось ощутить, как четыре (а может, и больше) руки разминают мое тело целительными и успокаивающими прикосновениями.
Александер ведет меня в спальню, которую освещает мерцание стольких свеч, что с иого места, где я стою, все четыре стены напоминают Млечный Путь в миниатюре. Радостные и ритмичные любовные гимны Персии создают сверхъестественное настроение, словно бы тени великих любовников древности явились сюда, чтобы лицезреть сегодняшнее действо. Быть может, каждый маленький огонек - это душа великого и страстного любовника. И вскоре я уже плыву; я возношусь к небу под прикосновениями четырех рук, которые умело снимают всякое напряжение. Я настолько отдаюсь этим мягким и искусным прикосновениям своих гейш, что становится уже трудно скрывать свое наслаждение.
Пока Александер продолжает свой массаж, долгожданная очередь вылизывать меня доходит наконец и до Джереми. Несмотря на самоуверенность, он полон технического совершенства и знает все тропы по холмам и долам моей вагины. Тело напрягается для нового взрыва, но волею богини он будет сокрыт. Джереми никогда не узнает. Я полностью удерживаю оргазм в себе, и фейерверк рассыпает искры с беззвучностью снегопада.
Я исчерпана. Три раза за вечер плюс массаж - этого достаточно, чтобы повергнуть меня в сон. Мне хотелось бы прямо сейчас вернуться домой: однако шампанского и гашиша было слишком много, чтобы я могла сесть за руль. Как бы все-таки встать, одеться и поскорее сказать adieu своим хозяевам? Это, впрочем, слишком сложно, и мое сознание уплывает дальше, наслаждаясь массажем. Но все-такия еще не настолько уснула, чтобы не почувствовать, как входит в меня член Александера.
- Стоп!
Эротическое напряжение спадает, и два эрегированных члена безвольно обмякают, как будто их погрузили в ледяную воду.
- Джентльмены, мне надо вставить колпачок.
- О, не беспокойтесь, - отвечает Джереми с такой интоницией, словно ему даровано высшее знание. - Мы тантристы.
Я недоверчиво смотрю ему в глаза.
- Мы не станем кончать в Вас.
Подобное заверение могло бы сойти для богини, но не для женщины из плоти и крови. И я вставляю себе колпачок, одновременно любуясь моими гейшами, застывшими в ожидании. Когда дело сделано, они нападают на меня и покрывают мое тело одеялом из поцелуев и долгих любовных поглаживаний языками.
Но колдовские чары уже развеялись. Я до боли жажду электрических прикосновений, я просто не могу без них. Я схожу с ума, и мне начинает казаться, что в комнате еще кто-то есть. Это присутствие и знакомо, и одновременно незнакомо. Меня бросает в дрожь. Я закрываю глаза и вижу над собой Фаусто. На его лице - противоречивая смесь ревности и возбуждения. Он горячо и глубоко целует меня, и я чувствую, как остывший, спящий вулкан вдруг просыпается и извергается, заливая меня жидким огнем вплоть до кончиков пальцев ног. Мое изголодавшееся тело бьется и извивается. Фаусто отстраняется, улыбается и треплет мне волосы.
Открыв глаза, я наблюдаю, как Джереми и Алексанлер массируют меня, и забываю о присутствии Фаусто. Но стоит лишь закрыть глаза, и он растворяет меня новым поцелуем, который вонзается мне в матку. Я вся - жидкая и донельзя восприимчивая. Он снова отстраняется, любуясь моей восхитительной агонией, а я выгибаюсь в отчаянной попытке не оторваться от его губ.
- Ради бога, еще!
Новый, еще более глубокий и наэлектризованный поцелуй - и мое дыхание тяжелеет, а глаза наполняются влагой. Его рот соскальзывает вниз по моей шее к тому месту, которое он однажды окрестил "горячим пятном". Вот это - действительно моя ахиллесова пята. Фаусто - единственный мужчина, который знает, насколько чувствительно это место, и я - раба его страстных прикосновений. Он мягко покусывает меня вокруг этого пятна, и дрязнящий чувственный танец заставляет кровь вздыматься в моих венах, сердце - неистово колотиться, а все мышцы - самопроизвольно содрогаться. Ритм его губ и зубов на моей шее совпадает с ритмом члена Александера, который теперь элегантно скользит туда и обратно внутри меня.
- Еще, еще! Все, что угоно, только не останавливайтесь!
Фаусто в сочетании с Александером - это больше, чем я в состоянии вынести. Размеренный ритм члена Александера, который теперь взмывает вверх и наружу, а потом пикирует вниз и вовнутрь, соединяется с мелодичными прикосновениями и шипящими поцелуями Фаусто, превращая меня в оргазмическую бабочку. Каждый сон и каждая задержка дыхания - как трепетание моих крыльев, которые подымают меня вверх, все выше и выше, пока наконец я не уплываю к звездам, увлекаемая космическими волнами. Дрожь наслаждения проникает в каждое волоконце, каждую пору и щелку моего тела.
- Фаусто!
Его имя эхом отдается у меня в голове, это одновременно - вопль и молитва; я проламываюсь наконец сквозь мучительный барьер и - вся в поту и без сил - затихаю.
