Маленький паша.
В бедном квартале Каира жили несчастные люди: калека-отец, слабая мать, их крошечная дочка Фатьма и сын, семилетний Мамуд. Этот мальчик был единственным работником в семье. Каждое утро он брал своего верблюда и вел его на заработок. Было странно видеть громадное неуклюжее животное, которое слушалось маленького мальчика. Мамуд всегда знал, куда ему надо идти. То он возил камни из каменоломни к строящемуся зданию, то убирал опилки с лесного двора, то доставлял в магазины сахарный тростник с плантации или еще какие-нибудь товары. Иногда он возил кататься целые семьи, усевшиеся на его верблюда в корзинах, сплетенных из пальмовых веревок. Словом, Мамуд не отказывался ни от какого дела, чтобы только заработать деньги. В Египте есть только одногорбые верблюды, поэтому их всех следовало бы называть дромадерами, но их две породы. Одних египтяне зовут джамели, других — хаджимы. Джамели высоки, замечательно сильны, ходят тяжелой поступью и используются для перевозки тяжестей. Хаджимы не так массивны, очень ловки, изумительно быстры. Арабы зовут их хаджимами, потому что на них обычно ездят пилигримы или хаджи. У Мамуда был джамель. Однажды, несмотря на все старания бедного мальчика, он не нашел работы. Ему было очень грустно, и он отправился на край города в надежде встретить там кого-нибудь, кто бы его нанял. Вдруг он услышал крик:
— Эй, уалед (погонщик), иди сюда.
Мамуд обернулся и увидел громадного негра в расшитом платье. Негр повторил:
— Эй, уалед, сюда!
Негр привел Мамуда в богатый пригород. Они остановились перед высокой садовой оградой с широкими воротами. Когда они открылись, мальчик увидел нарядный дом, перед которым расстилался зеленый луг, украшенный двумя высокими фонтанами.
— Входи, — сказал ему негр.
— Хорошо, — ответил Мамуд, — но…
И он указал на своего четвероногого громадного спутника.
— Пусть входит также он. Он — главное.
Верблюд зашагал за своим маленьким хозяином. Ворота затворились. Мамуду казалось, что он видит какой-то волшебный дворец, но это был просто загородный дом Риза-паши. Самым странным могло бы показаться, что в великолепный сад ввели скромного погонщика с его верблюдом, однако это было сделано по приказанию капризного ребёнка. У Риза был восьмилетний сын Ибрагим, мальчик испорченный и избалованный. Вероятно, его можно было бы исправить строгостью, но отец, который по делам службы часто уезжал из Каира, поручил воспитывать его матери мальчика, бабушке и теткам. Они донельзя баловали Ибрагима и со смехом называли маленьким пашой. Слуги же и невольники со страхом повторяли прозвище, так как маленький паша был довольно жестокий и за малейшую провинность больно наказывал невольников. Как большая часть детей знатных египтян, Ибрагим отлично ездил верхом на статных и красивых конях, носясь безумно быстро по дорогам, обсаженным великолепными пальмами. Потом он полюбил дромадеров-хаджимов и несколько недель только и делал, что катался на них по долинам. Вскоре и хаджимы надоели Ибрагиму. Теперь красивые ослы быстрой и мягкой рысью носили его на своих спинах, покрытых красными чепраками, вышитыми золотом. Позже он стал ездить только в экипажах и сам правил лошадьми, украшенными ожерельями из бубенчиков, или стройными мулами в уздах, увешанных красными шелковыми кистями. Наконец, все животные, на которых катаются богатые восточные люди, надоели ему. Он мечтал о единорогах, о сказочных крылатых конях и т. д. и не хотел даже смотреть на лошадей, ослов, дромадеров и мулов, которые стояли в его конюшня. В этот день, сидя на террасе, он печально смотрел в зеленую чащу своего чудного сада, мысленно называя себя самым несчастным мальчиком на свете. Вдруг он заметил Мамуда с его тяжелым джамелем, и в капризной головке маленького паши мелькнула странная мысль. Он захлопал в ладоши. На его зов пришел невольник.
— Ахмед, — сказал Ибрагим, — ты видишь этого джамеля?
Негр поднес руку к груди.
— Я хочу покататься на нем. Вели уаледу тотчас же привести его сюда.
— Хорошо, господин. — Невольник ушел.
Как только Мамуд ввел верблюда, Ибрагим сбежал с террасы. Не обращая внимания на погонщика, он подошел к животному и два раза ударил его палочкой по коленям.
Верблюд по привычке подогнул ноги, и маленький паша уселся на его спину. Тогда джамель поднялся и зашагал. Сначала все шло хорошо. Ибрагиму нравилось качаться на верблюде и смотреть, как его длинные ноги тяжело ступают по аллеям. За джамелем шла толпа слуг, готовых исполнить любое желание своего господина. На балконе дворца появились две дамы — мать и тетка Ибрагима. Они смеялись до слез, видя новую затею маленького паши. Мамуд вел верблюда. Но вскоре Ибрагиму надоело ехать медленно, и он приказал поторопить тяжелого джамеля. Мамуд ударил верблюда, тот побежал, не особенно быстро, но сильно подкидывая Ибрагима, который взлетал высоко и всякий раз падал на ковровый чепрак. Сперва маленький паша смеялся и старался поднять джамеля в галоп, думая, что это будет спокойнее, кроме того, ему хотелось ехать быстро. К несчастью, верблюд Мамуда не мог быстро бегать. Он стал только подскакивать повыше, остальное же было не в его силах. Рассерженный, весь красный и недовольный Ибрагим подгонял верблюда криками и бил его. Наконец, увидев, что ни то, ни другое не ведет ни к чему, он позвал Мамуда и с бешенством велел ему заставить животное идти галопом. Мамуд, и без того удивленный необыкновенной рысью своего верблюда, стал для вида покрикивать на него, но отлично знал, что джамель не в состоянии бежать быстрее.
— Где же твоя палка, погонщик? — закричал Ибрагим.
— Я никогда не беру ее с собой.
— Глупый бык! — прервал его маленький паша. — Какой же погонщик ходит без палки? Ну, довольно.
Вероятно, верблюд тоже подумал, что «довольно». Он стал на колени, чтобы спустить с себя, как ему казалось, несносную муху. Но эта муха была рассержена, и у нее было жало.
— Вот тебе, вот тебе, неповоротливый верблюд! — кричал Ибрагим, колотя железным острием своей палки по голове бедного животного. — А вот это тебе, — прибавил он и стал бить Мамуда, который старался защитить своего четвероногого товарища.
Маленький погонщик закрывал лицо руками, но не противился ударам. Мамуд сознавал, что он сын простого феллаха, а Ибрагим — наследник знатного турка.
— Теперь убирайся, собака! — крикнул наконец маленький паша.
Это происходило в глубине сада. Чтобы вернуться к главным воротам, Мамуду нужно было пройти по аллее мимо маленького паши. Ни верблюд, ни мальчик не хотели снова почувствовать на себе удары его палки, и ни один из них не двигался. По крайней мере так показалось Ибрагиму. Ему понравилось, что мальчик и верблюд боятся его, и он залился громким хохотом. Ибрагим отошел в сторону, чтобы пропустить Мамуда, и неожиданно кинул ему два золотых меджидье. Блестящие монеты упали в пыль. Погонщик с радостью поднял их и положил за пазуху. Несмотря на все, он был благодарен маленькому паше, так как знал, что его старуха-мать, больной отец и малютка Фатьма долго проживут на эти деньги. В саду маленького паши красовалось много лимонных, апельсиновых и других плодовых деревьев, финиковых и кокосовых пальм, бананов и т. д. Светлый ручей поил траву и цветы, и его прозрачная вода журчала по белым камешкам. В часы отдыха Ибрагим любил лежать на берегу этого ручья, слушать его журчание или дремать. В это время его рабы радовались, так как бывали избавлены от капризов избалованного мальчика. Желая отдохнуть от катанья на джамеле, Ибрагим лег под густые ветви. Вдруг он услышал шорох и поднял веки. Шагах в десяти от него стоял буйвол и пристально смотрел на него. Ибрагим изумился, не понимая, как могло это громадное животное пробраться к ручью, когда даже ему самому приходилось сгибаться до земли, чтобы пролезть под ветвями густых деревьев. И вдруг буйвол заговорил:
— Светлость, — произнес он с поклоном. — Мне нужно попросить у тебя великой милости.
Почтительно склонив голову, буйвол ждал позволения продолжать говорить. Изумленный маленький паша махнул рукой.
— Светлость, — продолжал буйвол. — Когда, бывало, я с трудом тащил тяжелый плуг, я часто имел честь видеть тебя на коне, быстром, как мысль. Мужчины и женщины восхищались искусством смелого наездника. Молодые городские беи с завистью смотрели, когда ты обгонял их, как молния обгоняет ветер…
— Правда, видел? — спросил Ибрагим. Он был очень доволен речами буйвола и даже перестал удивляться, что животное говорит по-человечески. Буйвол припал на колени и продолжал:
— Раз, когда я вез к Каиру телегу, полную нечистых остатков, я заметил твою светлость на превосходном хаджиме, стройные ноги которого поднимали легкие вихри пыли. Лучи солнца освещали твой путь, и твоя светлость пронизывала пространство, как бриллиантовая стрела.
— Продолжай! Знаешь, для буйвола ты говоришь совсем недурно.
— Раз на Муски народ теснил друг друга. Я, тяжелый, неуклюжий, никак не мог пройти вперед. Вдруг, точно по волшебству, улица очистилась, и на середине ее показался ты на белом красивом осле, покрытом блестящей золотой парчой. Все восхищались тобой и им. Я слышал, что многие знатоки оценивали его по крайней мере в четыре тысячи пиастров.
— Я этого не помню, — ответил маленький паша, — но, конечно, осел стоил столько, сколько ты говоришь.
— А мулы, мулы твоей светлости! — продолжал буйвол. — Они черны, как ночь, с глазами яркими, как звезды! А экипажи твоей светлости! Кареты, коляски, виктории, привезенные из европейских стран. Ах, я очень часто видел, как ты чудесно правил лошадьми или мулами…
— Хорошо, хорошо, — сказал маленький паша, — о чем ты хочешь просить меня?
— Мне хочется поскорее высказать просьбу, а между тем я боюсь, что она, покажется тебе дерзкой, — ответил буйвол.
— Говори, говори, я расположен к тебе.
— Я некрасив, светлость…
— Правда, — со смехом сказал Ибрагим, — но ты по крайней мере скромен.
— Я должен быть скромен. Я знаю, что у меня неуклюжее тело, мозолистые ноги, ужасный горб на спине, длинные рога на сжатом черепе, глупые глаза, вечно мокрый нос. А как неприятно и сильно пахнет моя шкура… Между тем я питаю честолюбие…
— Чего ты хочешь?
— Я хочу иметь честь и счастье пронести тебя на моей спине… Ну, наконец, просьба высказана.
— Ты хочешь, чтобы я сел на тебя, буйвол? Да ты с ума сошел! — с презрением сказал маленький паша.
— Ах, — со вздохом заметил буйвол, — я должен был ждать отказа. Я заслужил его. Однако я думал…
— Что именно?
— Что милостивый паша, который, имея столько благородных животных.
соблаговолил в виде каприза сесть на горб тяжелого джамеля, может быть, решится осчастливить и бедного буйвола.
— Вот странная фраза. О каком верблюде говоришь ты?
— О джамеле Мамуда, на котором только что изволил кататься милостивый паша.
— Кататься! Он еле шел, мне пришлось исколоть ему всю голову и всю морду острой палкой, чтобы заставить обойти сад. Противное глупое животное. Ты лучше его. Правда, ты тяжел и неуклюж, зато ты умен и умеешь говорить приятные вещи… Хорошо, хорошо, я окажу тебе милость, о которой ты просишь. Только я не буду кататься долго, потому что, как ты сам сознаешься, ты не благоухаешь ароматом померанцевых цветов! — О, только круг по саду, — подходя, сказал буйвол.
— Хорошо, но как влезть на твой горб?
— Это легко, — ответил буйвол, — я поступлю, как верблюд.
Буйвол согнул колени, и маленький паша взобрался на его спину. Но едва животное поднялось, как два незамеченных мальчиком громадных крыла стали бить воздух. Буйвол взлетел в воздух и поднялся на страшную высоту. Ибрагим хотел крикнуть, но его голос замер, горло сжалось. Он с ужасом видел, как страшное животное несло его по воздуху. Однако Ибрагим отлично ездил верхом, к тому же тело буйвола оставалось совершенно спокойно, как ковер, разложенный на земле, а потому мальчик мало-помалу ободрился и наконец заговорил. Но буйвол только заревел в ответ, и маленькому паше почудилось, что животное смеется над ним. Да, теперь буйвол казался ему совсем иным. Он высоко поднимал голову, а его рога грозно врезались в лазурь, его страшные крылья шелестели и трепетали. Мальчик не понимал, где он. Вдруг широкие крылья буйвола перестали бить воздух. Слегка покачиваясь, страшное животное опускалось к земле, наконец, замерло, как бы повисло в воздухе у верхушек пальм, под которыми виднелись бедные хижины. Это была феллахская деревня. Появление воздушных путешественников нисколько не смутило жителей. Они даже не заметили их, и маленький паша понял, что он может видеть и слышать все, не привлекая внимания людей. Вдруг из одной хижины выбежал маленький мальчик, за ним выскочил другой, постарше, настиг его, повалил на землю и принялся колотить изо всех сил. На крики маленького прибежала мать обоих. Завидев ее, старший убежал.
— Что опять случилось? — спросила женщина, поднимая мальчика с посиневшим от синяков лицом.
— Он меня поколотил… Сильно, сильно.
— Кто?
— Ибрагим, маленький паша.
— Я? — с изумлением спросил Ибрагим, сидевший на летучем буйволе.
— Злой ребенок! Он каждый день обижает кого-нибудь. А за что он избил тебя, мой маленький Мюрад?
— За то, что я не хотел исполнить его приказания, и разорвал мое платье.
— Да зачем же было рвать платье?
— Мы играли с ним. Вдруг он посмотрел на меня исподлобья и сказал: «Мюрад, разорви камзол». Я спросил: «Зачем?» Он же ответил: «Мне так нравится». «Да, сказал я ему, но это не понравится нашей маме». Тогда он бросился на меня и избил.
И Мюрад залился горючими слезами. В это время из-за угла дома показался его старший брат, мальчик лет семи-восьми.
— Как он на меня походит, — прошептал Ибрагим. — Если бы он был одет не в бедное феллахское платье, его, конечно, приняли бы за меня.
Женщина тоже увидела своего старшего сына и закричала ему, показывая кулак:
— Ибрагим, злой мальчик, поди сюда.
— Ты накажешь меня, благодарю, — ответил мальчишка, собираясь броситься прочь от матери.
— Тебе дали подходящее прозвище, — продолжала мать. — Ты настоящий маленький паша, маленький тиран. Еще хорошо, что ты не родился богатым и знатным. Если есть на свете у богатых такие же дети, я от души жалею их бедных невольников. Мы, твои родители, наверное, скоро умрем от печали! Да, да, делай гримасы матери, недобрый ребенок, ехиднина голова! Погоди, вот придет отец, он задаст тебе.
— Да, отец тебя поколотит, — закричал Мюрад, — погоди, злой маленький паша.
Ибрагим еле сидел на буйволе.
— Это отвратительно, — закричал он, — это нестерпимо! Буйвол, опусти меня на землю, я хочу наказать феллахов, которые позволяют себе меня оскорблять.
Но буйвол снова заревел, и маленькому паше опять показалось, что он над ним смеется. Широкие крылья забили по воздуху, и буйвол поднялся ввысь. Через несколько мгновений буйвол уже висел над полем, на котором феллах-отец и его дети собирали жатву, и жнецы не заметили волшебного животного. Наступило время отдыха. Отец сказал:
— Хорошо, Баюми, я доволен тобой. Ты отлично связывал снопы. Сала, твой серп режет прекрасно, это доказывает, что ты умеешь обращаться с ним. У тебя, маленький Касим, остается неровная солома, но для маленького человечка пяти лет ты работал недурно. Ты же…
Тут голос старого феллаха стал резок и суров. Он говорил, обращаясь к семилетнему мальчику, лежавшему в нескольких шагах от него:
— Ты же, ленивец Ибрагим, подойди сюда.
Мальчик медленно поднимался.
— Не должен ли я сам идти за тобой?.. Ах ты, маленький паша!
— Опять! — сказал Ибрагим и так сильно наклонился, что чуть не упал с буйвола на землю.
Он увидел еле прикрытого лохмотьями мальчика лет семи-восьми, который медленно шел к жнецам. С первого же взгляда он узнал свое собственное лицо, походку, все, все.
— Лентяй, хвастун, гордец, — закричал отец. — Ты спишь, когда мы работаем в жару и зной. Ты хочешь оправдать прозвище, которое тебе дали в деревне, маленький паша! Разве ты не понимаешь, что даже детям богатых стыдно лениться и отказываться учить наизусть стихи из Корана! А мы бедны, очень бедны… Ты воображаешь, что другие должны работать за тебя. Но мне это не нравится, слышишь, ты? Погоди, я покажу тебе, как нужно трудиться.
И отец погрозил сыну розгой.
— Так оскорблять меня, — закричал сын паши Ибрагим.
Он стал искать свой хлыст, но не успел еще вспомнить, что забыл его, как буйвол поднялся в воздух, и на этот раз его мычание совсем походило на насмешливый хохот. Через несколько минут, как показалось Ибрагиму, очень скоро, они очутились над громадным городом, полным дворцов и мечетей, и вскоре буйвол повис между двумя рядами террас над длинной улицей, по которой сновали прохожие. Ибрагим увидел старика, который сидел возле двери в мечеть. У него была длинная белая борода, живые темные глаза, и он, казалось, совсем не стыдился жалких лохмотьев, которые еле прикрывали его тело. Через минуту на улице показался нарядный мальчик. Взглянув на него, Ибрагим опять узнал себя, но на этот раз не рассердился, так как на нем красовалось расшитое золотом платье, его голову окружал новый тюрбан, а на его белом жилете висела золотая цепь. Он ехал шагом на великолепном вороном коне и, очевидно, не торопился, желая дать прохожим время полюбоваться собой. Когда он поравнялся со стариком, бедняк протянул руку. Сперва маленький всадник с досадой отвернулся от него, потом вынул большую монету — таларий и бросил ее старику. Монета ударилась о грудь бедняка, отскочила и упала к нему на колени. Глаза нищего сверкнули.
— Пусть на тебя падет несчастье, маленький паша, — вскрикнул он, — твоя милостыня только оскорбляет!
Приподнявшись немного и кружа рукой, как пращой, он бросил монету обратно, да с такой силой, что ее край разрезал бедро великолепного коня. Лошадь помчалась, как стрела, унося всадника через толпу. Ибрагим, сидевший на буйволе, услышал, как многие закричали от ужаса и негодования.
— Он, кажется, хочет передавить наших малюток, — раздался вопль одной женщины.
— Он не щадит бедных людей, — ответил голос мужчины.
— Да разве вы не знаете, кто это? Ведь это маленький паша.
— Он мучитель! Он бьет людей по лицу, чтобы им было больнее и обиднее…
— Он капризный гордец, ленивец, невежда.
— У него злое сердце. Он делает зло из удовольствия. Он отравляет даже милостыню, поданную им.
— Он оскорбил нищего старика, и старик пожелал ему несчастья.
— Сохрани Бог, чтобы наши дети и дети наших детей походили на него.
На этот раз Ибрагим не пожелал спуститься на землю и не стал искать хлыста, чтобы наказать дерзких. Он чувствовал себя совсем разбитым, и слезы потекли по его щекам. Небесный ветерок с наслаждением выпил их, потому что это были слезы раскаяния. Волшебный буйвол снова полетел, и смирившийся ребенок спрашивал себя, какие новые уроки он увидит еще? Вдруг он почувствовал, что буйвол сбросил его вниз. Ибрагим несколько раз перевернулся в воздухе, увидел долину, Нил, маленького феллаха, который, сидя на буйволе, ехал к берегу великой реки, и закрыл глаза, думая, что упадет в волны. Подняв веки, он увидел над собой зеленые ветви и понял, что лежит в своем саду, на том самом месте, где его нашел буйвол. Возможно, все, что случилось с маленьким пашой, был только сон, но он пошел Ибрагиму на пользу. Мальчика словно подменили — он стал добрым и справедливым.
— Эй, уалед (погонщик), иди сюда.
Мамуд обернулся и увидел громадного негра в расшитом платье. Негр повторил:
— Эй, уалед, сюда!
Негр привел Мамуда в богатый пригород. Они остановились перед высокой садовой оградой с широкими воротами. Когда они открылись, мальчик увидел нарядный дом, перед которым расстилался зеленый луг, украшенный двумя высокими фонтанами.
— Входи, — сказал ему негр.
— Хорошо, — ответил Мамуд, — но…
И он указал на своего четвероногого громадного спутника.
— Пусть входит также он. Он — главное.
Верблюд зашагал за своим маленьким хозяином. Ворота затворились. Мамуду казалось, что он видит какой-то волшебный дворец, но это был просто загородный дом Риза-паши. Самым странным могло бы показаться, что в великолепный сад ввели скромного погонщика с его верблюдом, однако это было сделано по приказанию капризного ребёнка. У Риза был восьмилетний сын Ибрагим, мальчик испорченный и избалованный. Вероятно, его можно было бы исправить строгостью, но отец, который по делам службы часто уезжал из Каира, поручил воспитывать его матери мальчика, бабушке и теткам. Они донельзя баловали Ибрагима и со смехом называли маленьким пашой. Слуги же и невольники со страхом повторяли прозвище, так как маленький паша был довольно жестокий и за малейшую провинность больно наказывал невольников. Как большая часть детей знатных египтян, Ибрагим отлично ездил верхом на статных и красивых конях, носясь безумно быстро по дорогам, обсаженным великолепными пальмами. Потом он полюбил дромадеров-хаджимов и несколько недель только и делал, что катался на них по долинам. Вскоре и хаджимы надоели Ибрагиму. Теперь красивые ослы быстрой и мягкой рысью носили его на своих спинах, покрытых красными чепраками, вышитыми золотом. Позже он стал ездить только в экипажах и сам правил лошадьми, украшенными ожерельями из бубенчиков, или стройными мулами в уздах, увешанных красными шелковыми кистями. Наконец, все животные, на которых катаются богатые восточные люди, надоели ему. Он мечтал о единорогах, о сказочных крылатых конях и т. д. и не хотел даже смотреть на лошадей, ослов, дромадеров и мулов, которые стояли в его конюшня. В этот день, сидя на террасе, он печально смотрел в зеленую чащу своего чудного сада, мысленно называя себя самым несчастным мальчиком на свете. Вдруг он заметил Мамуда с его тяжелым джамелем, и в капризной головке маленького паши мелькнула странная мысль. Он захлопал в ладоши. На его зов пришел невольник.
— Ахмед, — сказал Ибрагим, — ты видишь этого джамеля?
Негр поднес руку к груди.
— Я хочу покататься на нем. Вели уаледу тотчас же привести его сюда.
— Хорошо, господин. — Невольник ушел.
Как только Мамуд ввел верблюда, Ибрагим сбежал с террасы. Не обращая внимания на погонщика, он подошел к животному и два раза ударил его палочкой по коленям.
Верблюд по привычке подогнул ноги, и маленький паша уселся на его спину. Тогда джамель поднялся и зашагал. Сначала все шло хорошо. Ибрагиму нравилось качаться на верблюде и смотреть, как его длинные ноги тяжело ступают по аллеям. За джамелем шла толпа слуг, готовых исполнить любое желание своего господина. На балконе дворца появились две дамы — мать и тетка Ибрагима. Они смеялись до слез, видя новую затею маленького паши. Мамуд вел верблюда. Но вскоре Ибрагиму надоело ехать медленно, и он приказал поторопить тяжелого джамеля. Мамуд ударил верблюда, тот побежал, не особенно быстро, но сильно подкидывая Ибрагима, который взлетал высоко и всякий раз падал на ковровый чепрак. Сперва маленький паша смеялся и старался поднять джамеля в галоп, думая, что это будет спокойнее, кроме того, ему хотелось ехать быстро. К несчастью, верблюд Мамуда не мог быстро бегать. Он стал только подскакивать повыше, остальное же было не в его силах. Рассерженный, весь красный и недовольный Ибрагим подгонял верблюда криками и бил его. Наконец, увидев, что ни то, ни другое не ведет ни к чему, он позвал Мамуда и с бешенством велел ему заставить животное идти галопом. Мамуд, и без того удивленный необыкновенной рысью своего верблюда, стал для вида покрикивать на него, но отлично знал, что джамель не в состоянии бежать быстрее.
— Где же твоя палка, погонщик? — закричал Ибрагим.
— Я никогда не беру ее с собой.
— Глупый бык! — прервал его маленький паша. — Какой же погонщик ходит без палки? Ну, довольно.
Вероятно, верблюд тоже подумал, что «довольно». Он стал на колени, чтобы спустить с себя, как ему казалось, несносную муху. Но эта муха была рассержена, и у нее было жало.
— Вот тебе, вот тебе, неповоротливый верблюд! — кричал Ибрагим, колотя железным острием своей палки по голове бедного животного. — А вот это тебе, — прибавил он и стал бить Мамуда, который старался защитить своего четвероногого товарища.
Маленький погонщик закрывал лицо руками, но не противился ударам. Мамуд сознавал, что он сын простого феллаха, а Ибрагим — наследник знатного турка.
— Теперь убирайся, собака! — крикнул наконец маленький паша.
Это происходило в глубине сада. Чтобы вернуться к главным воротам, Мамуду нужно было пройти по аллее мимо маленького паши. Ни верблюд, ни мальчик не хотели снова почувствовать на себе удары его палки, и ни один из них не двигался. По крайней мере так показалось Ибрагиму. Ему понравилось, что мальчик и верблюд боятся его, и он залился громким хохотом. Ибрагим отошел в сторону, чтобы пропустить Мамуда, и неожиданно кинул ему два золотых меджидье. Блестящие монеты упали в пыль. Погонщик с радостью поднял их и положил за пазуху. Несмотря на все, он был благодарен маленькому паше, так как знал, что его старуха-мать, больной отец и малютка Фатьма долго проживут на эти деньги. В саду маленького паши красовалось много лимонных, апельсиновых и других плодовых деревьев, финиковых и кокосовых пальм, бананов и т. д. Светлый ручей поил траву и цветы, и его прозрачная вода журчала по белым камешкам. В часы отдыха Ибрагим любил лежать на берегу этого ручья, слушать его журчание или дремать. В это время его рабы радовались, так как бывали избавлены от капризов избалованного мальчика. Желая отдохнуть от катанья на джамеле, Ибрагим лег под густые ветви. Вдруг он услышал шорох и поднял веки. Шагах в десяти от него стоял буйвол и пристально смотрел на него. Ибрагим изумился, не понимая, как могло это громадное животное пробраться к ручью, когда даже ему самому приходилось сгибаться до земли, чтобы пролезть под ветвями густых деревьев. И вдруг буйвол заговорил:
— Светлость, — произнес он с поклоном. — Мне нужно попросить у тебя великой милости.
Почтительно склонив голову, буйвол ждал позволения продолжать говорить. Изумленный маленький паша махнул рукой.
— Светлость, — продолжал буйвол. — Когда, бывало, я с трудом тащил тяжелый плуг, я часто имел честь видеть тебя на коне, быстром, как мысль. Мужчины и женщины восхищались искусством смелого наездника. Молодые городские беи с завистью смотрели, когда ты обгонял их, как молния обгоняет ветер…
— Правда, видел? — спросил Ибрагим. Он был очень доволен речами буйвола и даже перестал удивляться, что животное говорит по-человечески. Буйвол припал на колени и продолжал:
— Раз, когда я вез к Каиру телегу, полную нечистых остатков, я заметил твою светлость на превосходном хаджиме, стройные ноги которого поднимали легкие вихри пыли. Лучи солнца освещали твой путь, и твоя светлость пронизывала пространство, как бриллиантовая стрела.
— Продолжай! Знаешь, для буйвола ты говоришь совсем недурно.
— Раз на Муски народ теснил друг друга. Я, тяжелый, неуклюжий, никак не мог пройти вперед. Вдруг, точно по волшебству, улица очистилась, и на середине ее показался ты на белом красивом осле, покрытом блестящей золотой парчой. Все восхищались тобой и им. Я слышал, что многие знатоки оценивали его по крайней мере в четыре тысячи пиастров.
— Я этого не помню, — ответил маленький паша, — но, конечно, осел стоил столько, сколько ты говоришь.
— А мулы, мулы твоей светлости! — продолжал буйвол. — Они черны, как ночь, с глазами яркими, как звезды! А экипажи твоей светлости! Кареты, коляски, виктории, привезенные из европейских стран. Ах, я очень часто видел, как ты чудесно правил лошадьми или мулами…
— Хорошо, хорошо, — сказал маленький паша, — о чем ты хочешь просить меня?
— Мне хочется поскорее высказать просьбу, а между тем я боюсь, что она, покажется тебе дерзкой, — ответил буйвол.
— Говори, говори, я расположен к тебе.
— Я некрасив, светлость…
— Правда, — со смехом сказал Ибрагим, — но ты по крайней мере скромен.
— Я должен быть скромен. Я знаю, что у меня неуклюжее тело, мозолистые ноги, ужасный горб на спине, длинные рога на сжатом черепе, глупые глаза, вечно мокрый нос. А как неприятно и сильно пахнет моя шкура… Между тем я питаю честолюбие…
— Чего ты хочешь?
— Я хочу иметь честь и счастье пронести тебя на моей спине… Ну, наконец, просьба высказана.
— Ты хочешь, чтобы я сел на тебя, буйвол? Да ты с ума сошел! — с презрением сказал маленький паша.
— Ах, — со вздохом заметил буйвол, — я должен был ждать отказа. Я заслужил его. Однако я думал…
— Что именно?
— Что милостивый паша, который, имея столько благородных животных.
соблаговолил в виде каприза сесть на горб тяжелого джамеля, может быть, решится осчастливить и бедного буйвола.
— Вот странная фраза. О каком верблюде говоришь ты?
— О джамеле Мамуда, на котором только что изволил кататься милостивый паша.
— Кататься! Он еле шел, мне пришлось исколоть ему всю голову и всю морду острой палкой, чтобы заставить обойти сад. Противное глупое животное. Ты лучше его. Правда, ты тяжел и неуклюж, зато ты умен и умеешь говорить приятные вещи… Хорошо, хорошо, я окажу тебе милость, о которой ты просишь. Только я не буду кататься долго, потому что, как ты сам сознаешься, ты не благоухаешь ароматом померанцевых цветов! — О, только круг по саду, — подходя, сказал буйвол.
— Хорошо, но как влезть на твой горб?
— Это легко, — ответил буйвол, — я поступлю, как верблюд.
Буйвол согнул колени, и маленький паша взобрался на его спину. Но едва животное поднялось, как два незамеченных мальчиком громадных крыла стали бить воздух. Буйвол взлетел в воздух и поднялся на страшную высоту. Ибрагим хотел крикнуть, но его голос замер, горло сжалось. Он с ужасом видел, как страшное животное несло его по воздуху. Однако Ибрагим отлично ездил верхом, к тому же тело буйвола оставалось совершенно спокойно, как ковер, разложенный на земле, а потому мальчик мало-помалу ободрился и наконец заговорил. Но буйвол только заревел в ответ, и маленькому паше почудилось, что животное смеется над ним. Да, теперь буйвол казался ему совсем иным. Он высоко поднимал голову, а его рога грозно врезались в лазурь, его страшные крылья шелестели и трепетали. Мальчик не понимал, где он. Вдруг широкие крылья буйвола перестали бить воздух. Слегка покачиваясь, страшное животное опускалось к земле, наконец, замерло, как бы повисло в воздухе у верхушек пальм, под которыми виднелись бедные хижины. Это была феллахская деревня. Появление воздушных путешественников нисколько не смутило жителей. Они даже не заметили их, и маленький паша понял, что он может видеть и слышать все, не привлекая внимания людей. Вдруг из одной хижины выбежал маленький мальчик, за ним выскочил другой, постарше, настиг его, повалил на землю и принялся колотить изо всех сил. На крики маленького прибежала мать обоих. Завидев ее, старший убежал.
— Что опять случилось? — спросила женщина, поднимая мальчика с посиневшим от синяков лицом.
— Он меня поколотил… Сильно, сильно.
— Кто?
— Ибрагим, маленький паша.
— Я? — с изумлением спросил Ибрагим, сидевший на летучем буйволе.
— Злой ребенок! Он каждый день обижает кого-нибудь. А за что он избил тебя, мой маленький Мюрад?
— За то, что я не хотел исполнить его приказания, и разорвал мое платье.
— Да зачем же было рвать платье?
— Мы играли с ним. Вдруг он посмотрел на меня исподлобья и сказал: «Мюрад, разорви камзол». Я спросил: «Зачем?» Он же ответил: «Мне так нравится». «Да, сказал я ему, но это не понравится нашей маме». Тогда он бросился на меня и избил.
И Мюрад залился горючими слезами. В это время из-за угла дома показался его старший брат, мальчик лет семи-восьми.
— Как он на меня походит, — прошептал Ибрагим. — Если бы он был одет не в бедное феллахское платье, его, конечно, приняли бы за меня.
Женщина тоже увидела своего старшего сына и закричала ему, показывая кулак:
— Ибрагим, злой мальчик, поди сюда.
— Ты накажешь меня, благодарю, — ответил мальчишка, собираясь броситься прочь от матери.
— Тебе дали подходящее прозвище, — продолжала мать. — Ты настоящий маленький паша, маленький тиран. Еще хорошо, что ты не родился богатым и знатным. Если есть на свете у богатых такие же дети, я от души жалею их бедных невольников. Мы, твои родители, наверное, скоро умрем от печали! Да, да, делай гримасы матери, недобрый ребенок, ехиднина голова! Погоди, вот придет отец, он задаст тебе.
— Да, отец тебя поколотит, — закричал Мюрад, — погоди, злой маленький паша.
Ибрагим еле сидел на буйволе.
— Это отвратительно, — закричал он, — это нестерпимо! Буйвол, опусти меня на землю, я хочу наказать феллахов, которые позволяют себе меня оскорблять.
Но буйвол снова заревел, и маленькому паше опять показалось, что он над ним смеется. Широкие крылья забили по воздуху, и буйвол поднялся ввысь. Через несколько мгновений буйвол уже висел над полем, на котором феллах-отец и его дети собирали жатву, и жнецы не заметили волшебного животного. Наступило время отдыха. Отец сказал:
— Хорошо, Баюми, я доволен тобой. Ты отлично связывал снопы. Сала, твой серп режет прекрасно, это доказывает, что ты умеешь обращаться с ним. У тебя, маленький Касим, остается неровная солома, но для маленького человечка пяти лет ты работал недурно. Ты же…
Тут голос старого феллаха стал резок и суров. Он говорил, обращаясь к семилетнему мальчику, лежавшему в нескольких шагах от него:
— Ты же, ленивец Ибрагим, подойди сюда.
Мальчик медленно поднимался.
— Не должен ли я сам идти за тобой?.. Ах ты, маленький паша!
— Опять! — сказал Ибрагим и так сильно наклонился, что чуть не упал с буйвола на землю.
Он увидел еле прикрытого лохмотьями мальчика лет семи-восьми, который медленно шел к жнецам. С первого же взгляда он узнал свое собственное лицо, походку, все, все.
— Лентяй, хвастун, гордец, — закричал отец. — Ты спишь, когда мы работаем в жару и зной. Ты хочешь оправдать прозвище, которое тебе дали в деревне, маленький паша! Разве ты не понимаешь, что даже детям богатых стыдно лениться и отказываться учить наизусть стихи из Корана! А мы бедны, очень бедны… Ты воображаешь, что другие должны работать за тебя. Но мне это не нравится, слышишь, ты? Погоди, я покажу тебе, как нужно трудиться.
И отец погрозил сыну розгой.
— Так оскорблять меня, — закричал сын паши Ибрагим.
Он стал искать свой хлыст, но не успел еще вспомнить, что забыл его, как буйвол поднялся в воздух, и на этот раз его мычание совсем походило на насмешливый хохот. Через несколько минут, как показалось Ибрагиму, очень скоро, они очутились над громадным городом, полным дворцов и мечетей, и вскоре буйвол повис между двумя рядами террас над длинной улицей, по которой сновали прохожие. Ибрагим увидел старика, который сидел возле двери в мечеть. У него была длинная белая борода, живые темные глаза, и он, казалось, совсем не стыдился жалких лохмотьев, которые еле прикрывали его тело. Через минуту на улице показался нарядный мальчик. Взглянув на него, Ибрагим опять узнал себя, но на этот раз не рассердился, так как на нем красовалось расшитое золотом платье, его голову окружал новый тюрбан, а на его белом жилете висела золотая цепь. Он ехал шагом на великолепном вороном коне и, очевидно, не торопился, желая дать прохожим время полюбоваться собой. Когда он поравнялся со стариком, бедняк протянул руку. Сперва маленький всадник с досадой отвернулся от него, потом вынул большую монету — таларий и бросил ее старику. Монета ударилась о грудь бедняка, отскочила и упала к нему на колени. Глаза нищего сверкнули.
— Пусть на тебя падет несчастье, маленький паша, — вскрикнул он, — твоя милостыня только оскорбляет!
Приподнявшись немного и кружа рукой, как пращой, он бросил монету обратно, да с такой силой, что ее край разрезал бедро великолепного коня. Лошадь помчалась, как стрела, унося всадника через толпу. Ибрагим, сидевший на буйволе, услышал, как многие закричали от ужаса и негодования.
— Он, кажется, хочет передавить наших малюток, — раздался вопль одной женщины.
— Он не щадит бедных людей, — ответил голос мужчины.
— Да разве вы не знаете, кто это? Ведь это маленький паша.
— Он мучитель! Он бьет людей по лицу, чтобы им было больнее и обиднее…
— Он капризный гордец, ленивец, невежда.
— У него злое сердце. Он делает зло из удовольствия. Он отравляет даже милостыню, поданную им.
— Он оскорбил нищего старика, и старик пожелал ему несчастья.
— Сохрани Бог, чтобы наши дети и дети наших детей походили на него.
На этот раз Ибрагим не пожелал спуститься на землю и не стал искать хлыста, чтобы наказать дерзких. Он чувствовал себя совсем разбитым, и слезы потекли по его щекам. Небесный ветерок с наслаждением выпил их, потому что это были слезы раскаяния. Волшебный буйвол снова полетел, и смирившийся ребенок спрашивал себя, какие новые уроки он увидит еще? Вдруг он почувствовал, что буйвол сбросил его вниз. Ибрагим несколько раз перевернулся в воздухе, увидел долину, Нил, маленького феллаха, который, сидя на буйволе, ехал к берегу великой реки, и закрыл глаза, думая, что упадет в волны. Подняв веки, он увидел над собой зеленые ветви и понял, что лежит в своем саду, на том самом месте, где его нашел буйвол. Возможно, все, что случилось с маленьким пашой, был только сон, но он пошел Ибрагиму на пользу. Мальчика словно подменили — он стал добрым и справедливым.
