Стригунковый пихтач, пышащеушиковый и охотоугодный
Наш таежный оазис, рай обетованный, земля неискушенных праведников, пополнился детками.
В понедельник отпочковался очередной мишенька, четвертый по счету, лохматокудрый и козявочноносный, а во вторник сильно колотили тяжелым изнутри поганой избушки. Мы отворили двери, и к нам вышел, покачиваясь на мосластых ножках, жалкий свежерожденный кентавренок.
Ну, кто отец - мы догадываемся, сразу назвали парня Юрьевичем.
Цельнозерновой Словесник предположил, что матерей там несколько, мол, такое бывает, и строго посмотрел на Барбару, Климентину и Родину сестрецию.
Они как раз рычали и что-то ели с пола, угрожающе скаля зубы.
Я повисла на рукаве словесникового кожушка, умоляя выпустить мою Красивую Барбару, потому что я скучаю, и Барбару давно пора расчесывать, а то потом колтуны срезать подчистую до лысого черепа, но Молодоженный Папа Дили Тайгаловой был непреклонен.
Тетя Скалка каждое утро просыпалась с девичьи завязанными бантиками на огромном ротовом отверстии, мы наслаждались ее молчанием и звуками роняемой мебели, но к обеду скалкины мощные квадратные челюсти разрывали хлипкие веревочки и ураганные крики выбивали пыль из половичков и нагар со сковородок.
В наших ушах плотно поселились бирюши, Глуховатый Папа Дили Тайголовой наслаждался общением с тетей Скалкой, засовывая в свои большие, полные седых зарослей, ухи по варежке.
А во вторник к нам приехали цыгане. Табор встал на отдалении, мы увидели крыши кибиток, торчащих из сугробов, дымок костров и рев мощного генератора.
Сам барон Квакин приехал к нам на велосипеде с визитом вежливости. За ним брел медведь с балалайкой и квинтет из длинноволосых девок в монистах с хроническим ай-нэ-нэ.
Аристократический Словесник запер нас домынька, строго-настрого запретив высовываться и пошел торговать детьми.
Монистовые девки пели "к нам приехал, к нам приехал, Словесник-барин, дорогой" и трясли цветастыми юбками. Барон Квакин сиял золотым зубом, на лбу у него висели эппловские очки виртуальной реальности, пальцы унизаны перстнями, в ушах серьга. Он торговался как бог Гермес, цыгане ушли не только с двумя мишеньками, за которых Сатурианский Словесник не получил ничего, но и с кентавренком Юрьевичем.
Кентавренка барон Квакин забрал как плату за навязанных мишинек.
После торгов с бароном Квакиным я осталась в оглушенном состоянии. Как мог Богоподобный Словесник так легко и безжалостно расстаться с кем-то из нас? Значит, когда-нибудь мы все станем ему не нужны? Он выгонить ставшую не такой красивой Барбару в сорокаградусный мороз в одних распущенных волосах, разберет меня на органы и купит новый диван за цену моего маленького, но любящего сердца. Сдаст на колбасу коня Юрия. И даже визгливую Скалку будет ждать тюрьма, сума и рабский труд в китайских пекарнях.
Как долго я буду безусловно любить Неоднозначного Словесника? Риоритческий вопрос.
Тетя Скалка орала всю ночь и шаталась по избе как будто она не худосочная угловатая женщина с дефицитом веса, а вагон дембелей.
В цыганском лагере повесили гирлянды, флажки и жарили мясо на углях.
А снег пах весной, талой водой пополам с надеждой.
В понедельник отпочковался очередной мишенька, четвертый по счету, лохматокудрый и козявочноносный, а во вторник сильно колотили тяжелым изнутри поганой избушки. Мы отворили двери, и к нам вышел, покачиваясь на мосластых ножках, жалкий свежерожденный кентавренок.
Ну, кто отец - мы догадываемся, сразу назвали парня Юрьевичем.
Цельнозерновой Словесник предположил, что матерей там несколько, мол, такое бывает, и строго посмотрел на Барбару, Климентину и Родину сестрецию.
Они как раз рычали и что-то ели с пола, угрожающе скаля зубы.
Я повисла на рукаве словесникового кожушка, умоляя выпустить мою Красивую Барбару, потому что я скучаю, и Барбару давно пора расчесывать, а то потом колтуны срезать подчистую до лысого черепа, но Молодоженный Папа Дили Тайгаловой был непреклонен.
Тетя Скалка каждое утро просыпалась с девичьи завязанными бантиками на огромном ротовом отверстии, мы наслаждались ее молчанием и звуками роняемой мебели, но к обеду скалкины мощные квадратные челюсти разрывали хлипкие веревочки и ураганные крики выбивали пыль из половичков и нагар со сковородок.
В наших ушах плотно поселились бирюши, Глуховатый Папа Дили Тайголовой наслаждался общением с тетей Скалкой, засовывая в свои большие, полные седых зарослей, ухи по варежке.
А во вторник к нам приехали цыгане. Табор встал на отдалении, мы увидели крыши кибиток, торчащих из сугробов, дымок костров и рев мощного генератора.
Сам барон Квакин приехал к нам на велосипеде с визитом вежливости. За ним брел медведь с балалайкой и квинтет из длинноволосых девок в монистах с хроническим ай-нэ-нэ.
Аристократический Словесник запер нас домынька, строго-настрого запретив высовываться и пошел торговать детьми.
Монистовые девки пели "к нам приехал, к нам приехал, Словесник-барин, дорогой" и трясли цветастыми юбками. Барон Квакин сиял золотым зубом, на лбу у него висели эппловские очки виртуальной реальности, пальцы унизаны перстнями, в ушах серьга. Он торговался как бог Гермес, цыгане ушли не только с двумя мишеньками, за которых Сатурианский Словесник не получил ничего, но и с кентавренком Юрьевичем.
Кентавренка барон Квакин забрал как плату за навязанных мишинек.
После торгов с бароном Квакиным я осталась в оглушенном состоянии. Как мог Богоподобный Словесник так легко и безжалостно расстаться с кем-то из нас? Значит, когда-нибудь мы все станем ему не нужны? Он выгонить ставшую не такой красивой Барбару в сорокаградусный мороз в одних распущенных волосах, разберет меня на органы и купит новый диван за цену моего маленького, но любящего сердца. Сдаст на колбасу коня Юрия. И даже визгливую Скалку будет ждать тюрьма, сума и рабский труд в китайских пекарнях.
Как долго я буду безусловно любить Неоднозначного Словесника? Риоритческий вопрос.
Тетя Скалка орала всю ночь и шаталась по избе как будто она не худосочная угловатая женщина с дефицитом веса, а вагон дембелей.
В цыганском лагере повесили гирлянды, флажки и жарили мясо на углях.
А снег пах весной, талой водой пополам с надеждой.
