Поздняя теплоогурцовость и тюленьеусовость блаженства.

Ассонансный Словесник написал стихотворение и рассказ про убивство, похвастался нам.
Стихотворение было чужим, красиво переписанное мелким почерком - как мышиный помет на газете.
Хорошее.  Рассказ тоже был чужим, но, переписывая его с оригинала, Кульминационный Папа Дили Тайголовой поменял слова местами, выкинул старые авторские слова и добавил свои словесности типа "ступняши", "наскоряк" и "всхрапывающие егеря".
Долго жаловался, что фокус с выкидыванием слов и перестановкой их местами в чужих стихах не канает, портятся стихотворения.
С аппетитом сгрыз две задние лосиные ноги на ужин и ушел спать рано.

Вот тут-то мы и совершили Подлог! Заменили Барбару тетей Скалкой в поганой избушке! Втолкнули Скалку, вытолкнули Барбару, снова заколотили дверь, отколотили, выхватили за хвост коня Юру, навалились на дверь. Оттуда кричали, стучали, но Барбара и конь Юра уже дышали пьяным воздухом свободы и ржали шепотом, чтоб не разбудить Властилинистого Папу.
От страха содеянного вспотели и дрожали, ликование было разлито в воздухе.

Решили, что Барбару надо закамуфлировать под Скалку, чтобы Прозорливый Словесник не заметил. Поэтому мы нарядили Контактную Барбару в рыжий парик. Ну как - в парик...Откуда тут, в тайге, парики? Я достала секретную заначку из старой жизни - оранжевые колготки, сорок ден, с шелком. Вот они-то и изображали рыжий Скалкин паричок-чок-чок. Получилось чрезвычайно похоже! Вылитая Скалка стала   Окисленноконтактная Барбара.
Но плен для нашей красавицы не прошел даром: вся какая-то покоцаная, мятая, похожая на растаявшее эскимо. Вернее, на палочку из под эскимо, с налипшей корочкой шоколадной попки на краешке деревяшки.
Я вспомнила стихотворение, которое недавно авторски переписал Шедевриальный Словесник: Была ты съедена другим, но нам досталось, нам досталось! Твоих волос стеклянный дым, их волосатая усталость.

И я с кристальной ясностью поняла, что жизни нам всем с Протагонистическим Словесником больше не будет. Уморит. Надо валить всем кагалом, сбегать всей нашей коммуной. Бросать Осоловелого Словесника.

Кто-то же нас примет?

Например, Сказочник распахнет перед нами ворота своей дачи. Там тоже есть свежий воздух, флора и фауна в виде крыжовника и кротов. Сказочник выделит нам местечко в теплице за помидорами, будет щекотать Барбару, веселить. Конь Юра в благодарность вспашет грядки под картошку.
Мы отдышимся, пролечим Барбару от глистов травками, и снова в путь!

Наверняка нас пустит на постой Федя. Найдет нам в своей квартире место на антресольках, нам же много не надо, мы привычные к тесноте. Днем мы будем сидеть тихо, а ночью, когда засыпают горожане и просыпается мафия, мы будет вылезать, шароежится, разминая затекшие члены и Барбару. Федя оставит нам на блюдечке вкусненькое и прилепит  на холодильник записку "Не топайте конем, в ванной запер пойманных мишинек,  они ободрали диван,  борщ на плите". Там мы откормим Барбару и снова труба и тревога погонят нас в дорогу.

Есть еще Макар, про которого я знаю только то, что он Зильбертруд и любит бары. С ним мы поселимся в баре, конь Юра станет Барменом, мишеньки - официантами, Барбара займется любимым делом - будет ругаться с клиентами и обсчитывать их. 
Я примусь за привычную варку самогона, а Диля сядет у окна в позу "любительницы абсента" - как реклама заведения для снующих прохожих. Там мы отпоим Барбару.

Мы будем в вечном движении, сверкать пятками и оранжевыми барбаринными колготками, но по пути от Буяна к Квакину нас настигнет Рок в виде Грозного Словесника. Настигнет и угонит обратно, в тайгу, в полон, в поганую избушку, к авторскому контенту, к "экстраважной нарелаксированности", "прямо в рот радужной рыбке горчичнику".