начало декабря - тёплая, дождливая осенЬ

Я стою у окна. Ветер бесится в диком плясе, загибает дороги в хрустящие калачи.
Я смотрю, как растёт это дерево, может, ясень. Ясень — умное дерево, ясень всегда молчит. Потому что ноябрь, и холодно, и угрюмо. И теперь только в дом, в тёплый дом, и ни шагу "из".
И торчит одинокий фонарь лошадиным грумом, на асфальт насыпая снопы золотистых искр.

Небо лики меняет стремительно, словно в клипе, протекает дождями в разношенном башмаке.
Я смотрю, как растёт это дерево, может, липа, и становится сладко от мёда на языке, и становятся веки тяжёлыми — не разлепишь, остаются такими, пока не настанет март.
И гудит самолёт, как контуженный толстый слепень, как напившийся облачных соков большой комар.

Тащат мебель (на узенькой лестнице грузный топот),
словно это пиратский улов из солёных бухт.
Я смотрю, как растёт это дерево, может, тополь, начинается лето, и в ноздри мне лезет пух. Жаркий воздух колеблется длинными лохмотами, и вагон электрички колеблется в резонанс.
И мы едем на дачу (мы искренне так считаем), потому что уверена дача, что лес она.

Я стою у окна, отучаясь быть человеком. Мои кольца годичные, тёмных морщинок сеть.
Водопад вместо жидкости красной течёт по венам,
и боюсь шелохнуться от страха зашелестеть.
На дурной голове живут галки, клесты и совы, на спине — торопливая белка и короед.
Забываю последнее имя/не помню слово.
Очень нужное слово, наверно, его и нет.

Я смотрю, как растёт это дерево, может, ива, в узких пальцах которой — блоха, акробат и вор.
И я снова рождаюсь фарфоровой и крикливой, всё умеющей и не умеющей ничего.
Я рождаюсь. Синюшной, болезненной, истончавшей, с припорошенным пластырным листиком на пупке. И храню то наследство, что мне завещала чаща — тростниковую дудку в младенческом кулачке.

(ноябрЬское..Свирельное)