Хозяйка дневника: Клинически счастлива 
Дата создания поста: 19 декабря 2024, 01:17
Про странности... людей
... Сэлинджер, отец двух детей, уже развелся с их матерью Клэр Дуглас, когда-то очаровавшей его шестнадцатилетней девушкой.
Это история Джойс Мэйнард, юной писательницы, очерк которой поместила одна газета вместе с ее фотографией. Фотография приводится в биографическом томе. На нас смотрит почти подросток с чертами лица и улыбкой, напоминающими обаятельную Джульетту Мазину. Сэлинджер попросил у редактора адрес этой девушки-девочки и написал ей письмо. Через несколько дней Джойс получила второе письмо, затем - третье.
Началась переписка. Она знала, кто такой Сэлинджер, читала "Над пропастью во ржи" и была счастлива получать от прославленного автора пространные письма. Джойс бросила Йельский колледж, в котором училась, и приехала к пятидесятитрехлетнему Сэлинджеру, чтобы остаться у него, жить с ним. Однако их роман, длившийся около года, был внезапно для нее прекращен.
Ей пришлось уехать, и она долго и мучительно страдала. А когда узнала, что Джерри опять пишет письма какой-то юной девушке, подумала, что причина разрыва с ней в том, что она вышла из тинейджерского возраста. Может быть, мстительное чувство заставило ее сказать так.
Но что-то "набоковское" ("лолитовское") в этом во всем все-таки есть...
Исследователи пишут: "Та же (что и с Джин Миллер. - (девушкой 16 лет) модель отношений с молоденькими девушками повторяется на протяжении всей жизни писателя:
он восхищается невинностью девушек, соблазняет, - а затем бросает их.
У Сэлинджера маниакальная страсть к девушкам, приближающимся к расцвету.
Он хочет помочь им расцвести, а затем у него появляется потребность обвинить их в цветении". Странное "обвинение".
Первое время своей литературной деятельности Сэлинджер страстно хотел печататься в "Нью-Йоркере". И надо сказать, что знаменитый журнал, напечатавший "Хорошо ловится рыбка-бананка", нередко отказывался печатать другие его рассказы, находя их странными, непонятными.
Писатель А. Э. Хотчнер вспоминает: "На отказы он реагировал так: Они хотят, чтобы я писал короткие рассказы в манере О Генри, но у меня собственный голос, и им придется догонять меня. Тут я не пойду на компромисс"".
Его голос был ошеломительно нов, и он сам это понимал. Понадобилось довольно длительное время, прежде чем литературная братия (издатели и критики) его "догнали".
Интересна и неожиданна история романа "Над пропастью во ржи".
Рукопись романа вызвала очень разные реакции. "Нью-Йоркер" категорически ее отверг. Сегодня трудно представить, насколько этот роман был радикален для старой Америки, насколько революционными оказались взгляды Холдена-Сэлинджера.
Шокировала подростковая лексика, а главного героя сочли сумасшедшим.
Когда издатель спросил у Сэлинджера: "Ваш герой - псих?" - Сэлинджер заплакал. Джойс Мэйнард вспоминает слова писателя:
"Мне лучше отсидеть два часа в кресле у дантиста, чем провести хоть минуту в кабинете издателя".
Фатальным образом он сталкивался с глупостью - с требованием убрать странности ("эту раздражающую двусмысленность"), с "вежливыми просьбами внести побольше романтичности".
..
По правде говоря, его легко понять. Пошлость живуча и повсеместна. Настоящему таланту порой приходится с трудом пробивать себе дорогу к читателю.
По крайней мере, хорошо то, что с опубликованными страницами прозы уже ничего не сделаешь. (Что, например, делают эстрадные чтецы и композиторы со стихами!) Рукопись сэлинджеровского романа тщетно стучалась в очерствевшие сердца издателей.
Но нашлось издательство, которое приняло роман к публикации. В 1951 году он увидел свет, и читатель его сразу оценил. Роман стал бестселлером.
Увы, несмотря на это, через два года после опубликования он был запрещен. Школьных учителей, включавших этот роман в свою программу, увольняли. Дело было не только в языке и депрессивном настроении героя - роман был назван "антиамериканским".
Он был слишком далек от той фальшивой Америки, которую представляло телевидение. Между прочим, по опубликованной переписке Набокова с редактором его английских рассказов видно, сколько писатель натерпелся от нелепых попыток вмешательства в его тексты.
Как это все похоже на советскую идеологию, советскую школу, советские запреты! Критик Айза Капп удивлялась тому, как "оптимистичный американский читатель увлечен произведениями, проникнутыми пораженчеством, самоуничижением и нервными расстройствами"
... И добавляла: "Сам Сэлинджер упорно придерживается низкого мнения о человечестве. Если кому-то из его персонажей удается найти друга, этим избранником оказывается ребенок в возрасте от десяти до четырнадцати лет или дорогой, но уже умерший человек".
С начала 1950-х годов Сэлинджер стал отгораживаться от мира, от нагрянувшей славы. Это было наивным: он совершил революцию в литературе, и мир горячо откликнулся.
Завораживали новый звук в его прозе, новые движения души. Читатели забрасывали его письмами. Журналисты донимали вопросами.
Уильям Фолкнер говорил о том, какое сильное впечатление произвел на него этот необычный текст; Беккет писал другу, что роман понравился "сильнее, чем прочие книги, опубликованные за долгое время";
даже Набоков, критически относившийся к собратьям по перу, отозвался о нем одобрительно.
О Сэлинджере говорили: он стал знаменитостью.
Ко всеобщему удивлению, это ему не нравилось. Он пресекал всякие попытки людей к сближению. Игнорировал писательские мероприятия.
Отказывался давать интервью. Как считают биографы, Сэлинджер после войны не оправился от ее ужасов и испытывал "глубочайшую, самоубийственную депрессию".
Он нашел в себе силы передать ее своему юному герою, с которым, как сам признавался, полностью себя идентифицировал, но его отшельничество заметно прогрессировало.
Джон Ско, его коллега, свидетельствует: "Когда он 9 лет назад приехал в Корниш, он был дружелюбным, разговорчивым человеком.
Теперь, наведываясь в городок, он произносит лишь несколько слов, необходимых для того, чтобы купить продовольствие и прессу.
Посторонние люди, пытающиеся вступить в контакт с ним, в сущности, вынуждены передавать ему записки или письма, на которые он обычно не отвечает".
Все-таки, по-видимому, не только послевоенным душевным состоянием это объясняется. Тут было что-то другое, глубинное и редкое.
Обратимся к одному из сюжетов.
Рассказ Сэлинджера "И эти губы, и глаза зеленые" почти целиком состоит из ночного телефонного разговора. Он был опубликован в 1951 году. Обманутый муж звонит своему другу, чтобы излить душу: жена не явилась домой с очередной вечеринки, и ему надо с кем-то обсудить свои сомнения и волнения по этому поводу. А друг этот, держа трубку в руке, лежит в постели с его женой.
В течение долгого разговора, который перемежается предположениями, куда могла жена поехать, чтобы продолжить веселье, и утешительным враньем собеседника, выясняется картина жизни одинокого человека, неудачника, безнадежно влюбленного в свою распутную пьяницу-жену.
Он горько жалуется, говорит, что ничего хорошего в таком браке нет и быть не может, что его терпенье кончилось и он принял твердое решение расстаться, друг терпеливо и добросовестно возражает, пытается утешить беднягу, бесполезный разговор тянется и тянется.
Наконец другу удается повесить трубку. Но через несколько минут раздается повторный звонок, и муж объявляет, что жена вернулась, что она, оказывается, была у общих знакомых и все еще может быть между ними хорошо. Вот такой сюжет.
(по нему Никита Михалков снял фильм с одноименным названием)
Замечательно сделан этот телефонный разговор, замечательно неожиданным образом он кончается.
Ни одной фальшивой ноты, каждая реплика дышит безусловной правдой.
И конец вовсе не выдуман, чтобы поразить читателя, он прочувствован автором, читающим в душе несчастного бедолаги, дошедшего до края отчаяния и в испуге от этого края отбежавшего.
Дойдя до дна, человек пытается вернуться на поверхность, пытается изменить отношение к ситуации, утешает себя, уговаривает.Не хочет смотреть правде в глаза и не хочет, чтобы эту правду кто-либо видел.
При повторном звонке несчастный муж говорит: Джоанна, в сущности, не такая плохая девочка, надо переехать в деревню, купить там домик, разводить цветы, ведь она любит цветы...
Собеседник не выдерживает этих сентиментальных мечтаний, ссылается на сильную головную боль и вешает трубку.
В рассказе "Лапа-растяпа" молодая женщина, потерявшая на войне любимого, не может его забыть, раздражена и озлоблена, ничем не занята, заливает горе вином, грубо обращается с дочерью и ее нянькой, сквозь хмель понимая всю мерзость своего поведения.
А маленькая дочь Рамона фантазирует: ей представляется, что у нее есть дружок-сверстник, который с ней заодно, она называет его Джимми Джиммирино, с ним, воображаемым, гуляет, с ним ест и, когда ложится спать, отодвигается на край кровати, чтобы дать ему место. Придумать такое может только ребенок. И только Сэлинджер, который знает детей как никто.
А его любимый герой, его альтер эго Холден Колфилд - как бы он ни был нервозен, несправедлив в выводах и что бы ни говорили критики-современники - получил признание читателя, потому что все с ним происходящее пережито писателем. Это сам Сэлинджер - человек с обнаженными нервами, неуживчивый, ранимый, раздражительный, в вечном конфликте с окружающей средой.
Вероятно, феноменальное знание людских душ не обходится даром. Люди его раздражали. "Подделка", "фальшивка" - его словечки. Только детей он любил, пока они еще не научились лгать и притворяться. Мы, взрослые, в быту опутаны разными клише и условностями, без которых не можем обойтись.
Мы...Порой вынужденно прибегаем ко лжи и лести, ханжеству и лицемерию. "Простота хуже воровства" - гласит известная, извиняющая нас поговорка. Но все-таки почему только семейства Глассов и Колфилдов так безусловно прекрасны? Почему эти замечательные персонажи постоянно сталкиваются с людьми глупыми, корыстными и пошлыми?
Вспомним, например, грубо-настырную подружку невесты из рассказа "Выше стропила, плотники" или хитрую, хотя и умную, но беззастенчивую, коварную мисс Крофт из рассказа "Опрокинутый лес". Только братья и сестры Глассы вызывают неизменное доверие, обладают умом и разнообразными талантами, бескорыстно добры и бесконечно привязаны друг к другу. Всем остальным предоставлена незавидная роль.
А интерес к подросткам никогда его не оставлял. Девяностолетний, он посещал баскетбольные матчи девочек.
Его лучшими друзьями были дети. В интересной, содержательной статье А. М. Зверева "Сэлинджер: тоска по неподдельности" любовь Сэлинджера к детям объясняется тем, что именно в детях он находил ту неподдельность, ту подлинность чувств, которую человек часто утрачивает с годами.
Это, конечно, верно. Но ведь дети бывают разные, нередко - злые и капризные. Да и взрослые тоже не все - ханжи и лицедеи.
Тяготение Сэлинджера к детям, к подросткам, по всей видимости, объяснялось не только тем, что он умел находить среди них умных и милых. Само это умение - содержит несомненную странность.
(цитируется)
Было изменено: 10:50 19/12/2024.
Было изменено: 10:53 19/12/2024.
Было изменено: 10:54 19/12/2024.
Это история Джойс Мэйнард, юной писательницы, очерк которой поместила одна газета вместе с ее фотографией. Фотография приводится в биографическом томе. На нас смотрит почти подросток с чертами лица и улыбкой, напоминающими обаятельную Джульетту Мазину. Сэлинджер попросил у редактора адрес этой девушки-девочки и написал ей письмо. Через несколько дней Джойс получила второе письмо, затем - третье.
Началась переписка. Она знала, кто такой Сэлинджер, читала "Над пропастью во ржи" и была счастлива получать от прославленного автора пространные письма. Джойс бросила Йельский колледж, в котором училась, и приехала к пятидесятитрехлетнему Сэлинджеру, чтобы остаться у него, жить с ним. Однако их роман, длившийся около года, был внезапно для нее прекращен.
Ей пришлось уехать, и она долго и мучительно страдала. А когда узнала, что Джерри опять пишет письма какой-то юной девушке, подумала, что причина разрыва с ней в том, что она вышла из тинейджерского возраста. Может быть, мстительное чувство заставило ее сказать так.
Но что-то "набоковское" ("лолитовское") в этом во всем все-таки есть...
Исследователи пишут: "Та же (что и с Джин Миллер. - (девушкой 16 лет) модель отношений с молоденькими девушками повторяется на протяжении всей жизни писателя:
он восхищается невинностью девушек, соблазняет, - а затем бросает их.
У Сэлинджера маниакальная страсть к девушкам, приближающимся к расцвету.
Он хочет помочь им расцвести, а затем у него появляется потребность обвинить их в цветении". Странное "обвинение".
Первое время своей литературной деятельности Сэлинджер страстно хотел печататься в "Нью-Йоркере". И надо сказать, что знаменитый журнал, напечатавший "Хорошо ловится рыбка-бананка", нередко отказывался печатать другие его рассказы, находя их странными, непонятными.
Писатель А. Э. Хотчнер вспоминает: "На отказы он реагировал так: Они хотят, чтобы я писал короткие рассказы в манере О Генри, но у меня собственный голос, и им придется догонять меня. Тут я не пойду на компромисс"".
Его голос был ошеломительно нов, и он сам это понимал. Понадобилось довольно длительное время, прежде чем литературная братия (издатели и критики) его "догнали".
Интересна и неожиданна история романа "Над пропастью во ржи".
Рукопись романа вызвала очень разные реакции. "Нью-Йоркер" категорически ее отверг. Сегодня трудно представить, насколько этот роман был радикален для старой Америки, насколько революционными оказались взгляды Холдена-Сэлинджера.
Шокировала подростковая лексика, а главного героя сочли сумасшедшим.
Когда издатель спросил у Сэлинджера: "Ваш герой - псих?" - Сэлинджер заплакал. Джойс Мэйнард вспоминает слова писателя:
"Мне лучше отсидеть два часа в кресле у дантиста, чем провести хоть минуту в кабинете издателя".
Фатальным образом он сталкивался с глупостью - с требованием убрать странности ("эту раздражающую двусмысленность"), с "вежливыми просьбами внести побольше романтичности".
..
По правде говоря, его легко понять. Пошлость живуча и повсеместна. Настоящему таланту порой приходится с трудом пробивать себе дорогу к читателю.
По крайней мере, хорошо то, что с опубликованными страницами прозы уже ничего не сделаешь. (Что, например, делают эстрадные чтецы и композиторы со стихами!) Рукопись сэлинджеровского романа тщетно стучалась в очерствевшие сердца издателей.
Но нашлось издательство, которое приняло роман к публикации. В 1951 году он увидел свет, и читатель его сразу оценил. Роман стал бестселлером.
Увы, несмотря на это, через два года после опубликования он был запрещен. Школьных учителей, включавших этот роман в свою программу, увольняли. Дело было не только в языке и депрессивном настроении героя - роман был назван "антиамериканским".
Он был слишком далек от той фальшивой Америки, которую представляло телевидение. Между прочим, по опубликованной переписке Набокова с редактором его английских рассказов видно, сколько писатель натерпелся от нелепых попыток вмешательства в его тексты.
Как это все похоже на советскую идеологию, советскую школу, советские запреты! Критик Айза Капп удивлялась тому, как "оптимистичный американский читатель увлечен произведениями, проникнутыми пораженчеством, самоуничижением и нервными расстройствами"
... И добавляла: "Сам Сэлинджер упорно придерживается низкого мнения о человечестве. Если кому-то из его персонажей удается найти друга, этим избранником оказывается ребенок в возрасте от десяти до четырнадцати лет или дорогой, но уже умерший человек".
С начала 1950-х годов Сэлинджер стал отгораживаться от мира, от нагрянувшей славы. Это было наивным: он совершил революцию в литературе, и мир горячо откликнулся.
Завораживали новый звук в его прозе, новые движения души. Читатели забрасывали его письмами. Журналисты донимали вопросами.
Уильям Фолкнер говорил о том, какое сильное впечатление произвел на него этот необычный текст; Беккет писал другу, что роман понравился "сильнее, чем прочие книги, опубликованные за долгое время";
даже Набоков, критически относившийся к собратьям по перу, отозвался о нем одобрительно.
О Сэлинджере говорили: он стал знаменитостью.
Ко всеобщему удивлению, это ему не нравилось. Он пресекал всякие попытки людей к сближению. Игнорировал писательские мероприятия.
Отказывался давать интервью. Как считают биографы, Сэлинджер после войны не оправился от ее ужасов и испытывал "глубочайшую, самоубийственную депрессию".
Он нашел в себе силы передать ее своему юному герою, с которым, как сам признавался, полностью себя идентифицировал, но его отшельничество заметно прогрессировало.
Джон Ско, его коллега, свидетельствует: "Когда он 9 лет назад приехал в Корниш, он был дружелюбным, разговорчивым человеком.
Теперь, наведываясь в городок, он произносит лишь несколько слов, необходимых для того, чтобы купить продовольствие и прессу.
Посторонние люди, пытающиеся вступить в контакт с ним, в сущности, вынуждены передавать ему записки или письма, на которые он обычно не отвечает".
Все-таки, по-видимому, не только послевоенным душевным состоянием это объясняется. Тут было что-то другое, глубинное и редкое.
Обратимся к одному из сюжетов.
Рассказ Сэлинджера "И эти губы, и глаза зеленые" почти целиком состоит из ночного телефонного разговора. Он был опубликован в 1951 году. Обманутый муж звонит своему другу, чтобы излить душу: жена не явилась домой с очередной вечеринки, и ему надо с кем-то обсудить свои сомнения и волнения по этому поводу. А друг этот, держа трубку в руке, лежит в постели с его женой.
В течение долгого разговора, который перемежается предположениями, куда могла жена поехать, чтобы продолжить веселье, и утешительным враньем собеседника, выясняется картина жизни одинокого человека, неудачника, безнадежно влюбленного в свою распутную пьяницу-жену.
Он горько жалуется, говорит, что ничего хорошего в таком браке нет и быть не может, что его терпенье кончилось и он принял твердое решение расстаться, друг терпеливо и добросовестно возражает, пытается утешить беднягу, бесполезный разговор тянется и тянется.
Наконец другу удается повесить трубку. Но через несколько минут раздается повторный звонок, и муж объявляет, что жена вернулась, что она, оказывается, была у общих знакомых и все еще может быть между ними хорошо. Вот такой сюжет.
(по нему Никита Михалков снял фильм с одноименным названием)
Замечательно сделан этот телефонный разговор, замечательно неожиданным образом он кончается.
Ни одной фальшивой ноты, каждая реплика дышит безусловной правдой.
И конец вовсе не выдуман, чтобы поразить читателя, он прочувствован автором, читающим в душе несчастного бедолаги, дошедшего до края отчаяния и в испуге от этого края отбежавшего.
Дойдя до дна, человек пытается вернуться на поверхность, пытается изменить отношение к ситуации, утешает себя, уговаривает.Не хочет смотреть правде в глаза и не хочет, чтобы эту правду кто-либо видел.
При повторном звонке несчастный муж говорит: Джоанна, в сущности, не такая плохая девочка, надо переехать в деревню, купить там домик, разводить цветы, ведь она любит цветы...
Собеседник не выдерживает этих сентиментальных мечтаний, ссылается на сильную головную боль и вешает трубку.
В рассказе "Лапа-растяпа" молодая женщина, потерявшая на войне любимого, не может его забыть, раздражена и озлоблена, ничем не занята, заливает горе вином, грубо обращается с дочерью и ее нянькой, сквозь хмель понимая всю мерзость своего поведения.
А маленькая дочь Рамона фантазирует: ей представляется, что у нее есть дружок-сверстник, который с ней заодно, она называет его Джимми Джиммирино, с ним, воображаемым, гуляет, с ним ест и, когда ложится спать, отодвигается на край кровати, чтобы дать ему место. Придумать такое может только ребенок. И только Сэлинджер, который знает детей как никто.
А его любимый герой, его альтер эго Холден Колфилд - как бы он ни был нервозен, несправедлив в выводах и что бы ни говорили критики-современники - получил признание читателя, потому что все с ним происходящее пережито писателем. Это сам Сэлинджер - человек с обнаженными нервами, неуживчивый, ранимый, раздражительный, в вечном конфликте с окружающей средой.
Вероятно, феноменальное знание людских душ не обходится даром. Люди его раздражали. "Подделка", "фальшивка" - его словечки. Только детей он любил, пока они еще не научились лгать и притворяться. Мы, взрослые, в быту опутаны разными клише и условностями, без которых не можем обойтись.
Мы...Порой вынужденно прибегаем ко лжи и лести, ханжеству и лицемерию. "Простота хуже воровства" - гласит известная, извиняющая нас поговорка. Но все-таки почему только семейства Глассов и Колфилдов так безусловно прекрасны? Почему эти замечательные персонажи постоянно сталкиваются с людьми глупыми, корыстными и пошлыми?
Вспомним, например, грубо-настырную подружку невесты из рассказа "Выше стропила, плотники" или хитрую, хотя и умную, но беззастенчивую, коварную мисс Крофт из рассказа "Опрокинутый лес". Только братья и сестры Глассы вызывают неизменное доверие, обладают умом и разнообразными талантами, бескорыстно добры и бесконечно привязаны друг к другу. Всем остальным предоставлена незавидная роль.
А интерес к подросткам никогда его не оставлял. Девяностолетний, он посещал баскетбольные матчи девочек.
Его лучшими друзьями были дети. В интересной, содержательной статье А. М. Зверева "Сэлинджер: тоска по неподдельности" любовь Сэлинджера к детям объясняется тем, что именно в детях он находил ту неподдельность, ту подлинность чувств, которую человек часто утрачивает с годами.
Это, конечно, верно. Но ведь дети бывают разные, нередко - злые и капризные. Да и взрослые тоже не все - ханжи и лицедеи.
Тяготение Сэлинджера к детям, к подросткам, по всей видимости, объяснялось не только тем, что он умел находить среди них умных и милых. Само это умение - содержит несомненную странность.
(цитируется)
Было изменено: 10:50 19/12/2024.
Было изменено: 10:53 19/12/2024.
Было изменено: 10:54 19/12/2024.
