Старенькое
Немцев было много, они менялись. Когда была активная фаза поиска немца, все они сливались в единый шум: профессия, имя, возраст, есть ли дети, насколько ему ненавистен факт моего наличия на этой земле, дом, федеральная земля. Платежеспособность.
Немец, с которым мы жили в Берлине, растаял, когда я была во втором или третьем классе. Тогда он приезжал. Помню, как за оставшимися вещами в Германии мы ездили куда-то "в грузовой аэропорт", - была ледяная зима, посылку вскрыли, и на сквозняке ангара трепалось мое немецкое постельное белье в динозавриках.
- Барахло чье? - спросил сотрудник.
- Ребенка, - почему-то нарочито брезгливо сказала мать, как будто отправить белье - это что-то плохое.
По ленте проплыл гроб: кто-то возвращался в российские девяностые обратно.
В посылке зачем-то были макароны.
Немцы звонили, закрывалась дверь в маленькую комнату, и слышался смех: ХАХАХХАХА. Ненавижу этот лживый смех, когда мужчина несмешно шутит, а ты не хочешь показать, что это не смешно. Потому что со своей честностью в Германию ты не уедешь. Это хахаххахаххаа вызывало у меня отвращение.
Одного мужика реально было жалко: у него был осел, и он (мужик) занимался тем, что готовил трупы к погребению. Я сразу настроилась на то, что можно будет пообщаться с живым ослом (который животное). Но мать решила, что он не будет трогать ее теми же руками, которыми трогал покойников.
Когда приезжали немцы, мне надо было демонстрировать знания языка, чтобы кандидат успокоился на мой счет: придаток жизнеспособен, справится с жизнью в капстране. Я панически боялась мужиков, а немецким со мной никто не занимался, поэтому я лажала. У матери стрелки на глазах сливались в одну.
Я должна была переходить в десятый, когда приехал очередной долгоиграющий немец. Меня поставили оттирать кафель в ванной, который не оттирался до этого никогда, - такой вековой налет из мыла и жира на голубом. В то время, пока они гуляли по Москве, я сидела на полу в комнате и смотрела УРОК ФАУСТА (Шванкмайер) по "Культуре". В руке что-то хрустнуло и на запястье появилась огромная шишка. Выяснилось в больнице, что это гигрома - от напряжения. Врач ловко ее лопнула. Это не про эксплуатацию детского труда, - мне было четырнадцать, можно и кафель оттереть, - просто я почему-то помню, как хорошо, стройно и логично безумный чех дополнил своим произведением нестройное и нелогичное безумство жизни.
Были еще ужасные совместные завтраки. Разложенная колбаса на блюдах, ветчина, хлебцы. Мы семьей никогда не завтракали вместе и никогда ничего не было у нас разложено. Пахло враньем так, что можно было вешать топор.
Когда заведут голоса непогоды
Тоскливую песню (в ней холод и страх),
Ко мне обогреться приходят уроды
И шумно галоши снимают в сенях.
Я искренне рад посетителям странным.
Поставлю им чаю, нарежу лимон,
Сажусь в их кругу за душистым стаканом
И слушаю говор их, смутный, как сон.
Даю посмотреть им гравюрные папки,
Любовно они разбирают листы,
Потом надевают промокшие шапки
И молча уходят в кромешность и стынь.В. Ковенацкий
Мне теперь 36, и я до сих пор считаю, что настоящий живой осел перевешивает многие минусы.
Немец, с которым мы жили в Берлине, растаял, когда я была во втором или третьем классе. Тогда он приезжал. Помню, как за оставшимися вещами в Германии мы ездили куда-то "в грузовой аэропорт", - была ледяная зима, посылку вскрыли, и на сквозняке ангара трепалось мое немецкое постельное белье в динозавриках.
- Барахло чье? - спросил сотрудник.
- Ребенка, - почему-то нарочито брезгливо сказала мать, как будто отправить белье - это что-то плохое.
По ленте проплыл гроб: кто-то возвращался в российские девяностые обратно.
В посылке зачем-то были макароны.
Немцы звонили, закрывалась дверь в маленькую комнату, и слышался смех: ХАХАХХАХА. Ненавижу этот лживый смех, когда мужчина несмешно шутит, а ты не хочешь показать, что это не смешно. Потому что со своей честностью в Германию ты не уедешь. Это хахаххахаххаа вызывало у меня отвращение.
Одного мужика реально было жалко: у него был осел, и он (мужик) занимался тем, что готовил трупы к погребению. Я сразу настроилась на то, что можно будет пообщаться с живым ослом (который животное). Но мать решила, что он не будет трогать ее теми же руками, которыми трогал покойников.
Когда приезжали немцы, мне надо было демонстрировать знания языка, чтобы кандидат успокоился на мой счет: придаток жизнеспособен, справится с жизнью в капстране. Я панически боялась мужиков, а немецким со мной никто не занимался, поэтому я лажала. У матери стрелки на глазах сливались в одну.
Я должна была переходить в десятый, когда приехал очередной долгоиграющий немец. Меня поставили оттирать кафель в ванной, который не оттирался до этого никогда, - такой вековой налет из мыла и жира на голубом. В то время, пока они гуляли по Москве, я сидела на полу в комнате и смотрела УРОК ФАУСТА (Шванкмайер) по "Культуре". В руке что-то хрустнуло и на запястье появилась огромная шишка. Выяснилось в больнице, что это гигрома - от напряжения. Врач ловко ее лопнула. Это не про эксплуатацию детского труда, - мне было четырнадцать, можно и кафель оттереть, - просто я почему-то помню, как хорошо, стройно и логично безумный чех дополнил своим произведением нестройное и нелогичное безумство жизни.
Были еще ужасные совместные завтраки. Разложенная колбаса на блюдах, ветчина, хлебцы. Мы семьей никогда не завтракали вместе и никогда ничего не было у нас разложено. Пахло враньем так, что можно было вешать топор.
Когда заведут голоса непогоды
Тоскливую песню (в ней холод и страх),
Ко мне обогреться приходят уроды
И шумно галоши снимают в сенях.
Я искренне рад посетителям странным.
Поставлю им чаю, нарежу лимон,
Сажусь в их кругу за душистым стаканом
И слушаю говор их, смутный, как сон.
Даю посмотреть им гравюрные папки,
Любовно они разбирают листы,
Потом надевают промокшие шапки
И молча уходят в кромешность и стынь.В. Ковенацкий
Мне теперь 36, и я до сих пор считаю, что настоящий живой осел перевешивает многие минусы.
