Он продолжал писать.

Года шли, сменяя друг друга с монотонной пунктуальностью железнодорожного расписания. Апрель 2004-го, когда мы встретились на том дурацком тренинге, давно превратился в пыльную точку на горизонте прошлого. 

А он всё писал.

Минимум два раза в год.

Как отчитывается подчинённый перед начальством.

Как сверяет часы спешащий пассажир.

Тогда, на том балконе, разделённом перегородкой, жизнь на мгновение показалась мне щедрой. Он стоял рядом — молодой, жадный до впечатлений, с тем особенным блеском в глазах, который бывает у людей, впервые почувствовавших вкус свободы вдали от дома.

— Мне ведь к тебе нельзя? — спросил он скорее утвердительно, чем вопросительно, когда мы в третий раз за ночь пытались расстаться.

— Нельзя, — ответила я, наблюдая, как на востоке поднимается солнце.

 И не из добродетели — нет. Я уже тогда понимала, что добродетель здесь ни при чём. Просто знала: если он переступит эту преграду, к утру я стану для него всего лишь главой в пошловатом романе командировочного адюльтера. И ничего, кроме стыда и вины перед своей совсем молодой женой, он ко мне чувствовать не будет. А он мне как-то очень запал в душу. И мне хотелось остаться в его памяти чем-то большим, чем женщина на одну ночь.

Мы не стали любовниками, но стали чем-то большим. Одним восходом, одним дыханием, одной бессонной ночью, когда восточное солнце застало нас всё ещё стоящими на том балконе. Мы так и не легли спать.

А утром я была похожа на сомнамбулу — тело механически выполняло задания на тренинге, а душа осталась там, в предрассветных сумерках, где мы обменялись кусочками своих душ.

Потом были звонки.

Сначала — трепетные, как первые свидания. Он звонил с вокзалов, из такси, между переговорами. Голос его звучал так, будто он боялся, что я вот-вот исчезну. Он рассказывал о своих планах с тем наивным максимализмом, который бывает только у двадцатисемилетних, внезапно осознавших, что жизнь только начинается и в ней можно всё.

Я слушала. Советовала. Вдохновляла.

Помню, как он купил квартиру. Не лучшую, не в самом престижном районе, но свою. Он позвонил мне в два часа ночи

— Ты представляешь, — говорил он в трубку, — я сегодня видел точно такой же балкон! И теперь он мой!

И мы смеялась. Мы оба знали — такого балкона больше нет нигде. И что его нельзя купить ни за какие деньги.

Потом звонки стали реже. Четыре года спустя он был проездом в моем городе и заехал ко мне, уже успешный и уверенный. Мы пили вино, вспоминали тот тренинг, смеялись.

— Как думаешь, — спросил он перед уходом, — если бы тогда... всё было бы иначе?

Я пожала плечами. Мы оба знали ответ.

Теперь он пишет.

Минимум дважды в год.

 Как часы.

Как эхо.

Вот уже двадцать один год

Я редко отвечаю.

Но каждый раз, когда приходит его сообщение, я на минуту закрываю глаза — и снова стою на том балконе, где мы так и не стали любовниками и улыбаюсь.

Некоторые истории прекрасны именно своей незавершенностью. Как тот наш рассвет - он навсегда остался утренней зарей, так и не став обычным днем. Как та ночь, что так и не наступила.

И в этом - вся ее прелесть.

Отредактировано: 31 Мар 2025, 03:42.