.....
Она рядом, элементарно и непосредственно, как что-то вечное и само собой разумеющееся, к чему не нужно прилагать никаких усилий, кто она, почему она здесь... а разве тебе нужно знать больше? день нелепых вопросов... они похожи на мерцающие мимолетные вспышки, за них удобно цепляться взглядом, а потом медленно сползать в свободное падение, когда они сравниваются с фоном пустоты. А ты пытался когда-нибудь подумать о ней не сквозь защитные ярлыки? Она будет рядом? всегда? - возможно. Скучные вопросы, скучные ответы. Я их отпускаю, даже не дожидаясь, пока погаснут. Ты опять попытался разобрать по слогам это страшное слово. Оно уже не опасно, в тебе уже свернулась отравленная кровь из этих 6 букв. Любовь? - не помню, когда произносил это слово по назначению, откуда так много дерьма? в нем провоняет любая тщедушная попытка ощутить настоящий вкус родственного тепла, без примеси, не то, что осознать любовь. Как же тошнотворно коробит придуманный термин того, что еле дышит на самом деле, что стало растиражированной удобной игрушкой, которую можно получить в подарок, купить, обменять, выбросить, убить, но вот только уже нельзя избавиться от привычки бередить развеянный по ветру прах этого понятия, окликая его по имени.
Слишком многое можно, слишком многое уже смогли, но другие, я только ощущаю, как сдавливает размазывающийся под колесами фургона день, он такой короткий, что я не могу разглядеть, как садится солнце... когда же он кончится...
Ты бог, ты знаешь об этом, о да. Кто-то говорит тебе об этом каждый день, но лица сливаются с твоим раздражением. Все тяготит. Я хочу больше. Больше лиц, которые презираю, больше тел... снова ввертываются в реальность "... now it takes him...". Это моя новая мантра?
Я ее люблю... когда мне плохо. Хорошо и плохо теперь стали единым целым, даже больше, чем просто синонимы, я не знаю, что они значат, они для меня ничто. Глаза, они постоянно ищут набор знакомых оттенков. Ее настроения, ее ласки, ее грусти, ее касания, ее запаха, ее прохлады губ. Она сама наверно не придает значения, как меняется вся эта гамма нюансов. Неужели ты замечаешь такие вещи? Они же, как миллиарды песчинок глубоко застревают и изводят твое сознание перетертой шероховатостью, а во время бреда - превращаются в гусеницы трактора, который комкает, сминает белый лист сознания, еще до того, как на нем появятся непонятные символы. Это приближение? Или ты уже умер?
Почему у нее светлые волосы. Ты знаешь, но если позволишь сказать самому себе даже шепотом, то убьешь себя... нет, не убьешь, на мемориале твоего сознания можно прочесть, что нельзя убить то, что стало пустотой. Да, я мертв, даже сейчас, когда я ее хочу, я хочу причинить ей боль, хочу стать с ней единым целым, хочу вживить в себя этот смертельный для меня свет, ее жизнь, которая разрывает мой мозг на куски, хочу выжечь этим пламенем все захороненные неодушевленные руины, хочу чувствовать, хочу раздавить в руках всю боль, пока ее окаменелые остатки нервных окончаний снова не оживут, хочу смотреть, как мир сворачивается, сжимается до частицы небытия, в которой нет меня, нет ничего, кроме избавления.
Слишком жаркий день, слишком мало принято, раз еще осталось место для этого дерьма.
Она снова садиться на колени, в голове проносится гипнотически-издевательский, какой-то уже безнадежный голос. У нее сердце... я ее наказание... значит, она тоже не смогла... неважно, когда ее руки, ее губы скользят в надежде избавить меня от боли, которой нет, пусть весь мир катится к черту. Я буду умирать постоянно, не теряя надежды продлить секунды мнимой расправы над собственной душой, секунды, когда я начинаю верить, что это возможно.
-----
Снова дорога... между двумя серыми городами, между пропастью, по одну сторону которой твоя гениальность, а по другую - ничтожность, между пробуждающей разум прохладой ночи и жаром его тела, яростно зализывающим все твои оголившиеся на автопилоте желания. Он теперь дышит за тебя, чувствует за тебя, он сильнее, он еще способен пересказать, что такое нянчить умирающие воспоминания, которые больше не обернуть в кричащие обертки эмоций, он сильнее, проникающая в него твоя пустота не разметает его сознание в клочья, он не становится с тобой единым целым, он просто растворяется в твоей иллюзорной надежде на душевную смерть, пропитывая ее наркозом. Он улыбается.
Когда тебе кажется, что он просто умрет, если не протащит тебя через магию его наполненных ядовитой жизненной энергией краешков губ, ты перестаешь считать, что он сумасшедший. Секунда... теперь автопилот один на двоих. Минута...
Горячее скольжение становится невыносимым... хаотичный пульс задыхается в попытках поддержать сознание. Весь мир сжался до одной единственной точки, кричащей, плачущей, ликующей, бьющейся в конвульсиях мучительного экстаза, пока, наконец, не взрывающейся миллионами псевдосмертей и не выплескивающейся миллиардами псевдовозрожденных жизней.
А ты равнодушно смотришь, как они стремятся заполонить мгновениями неконтролируемой эйфории каждый уголок наглухо заколоченного мира, отчаянно раскатывая скомканное пространство, все еще передергиваемое плывущими складками послеоргазменной дрожи.
Это твой мир? Тогда размажь и его о грязную стенку туалета, пусть по ней стекает. Ты не умер в очередной раз. Ты знаешь, что ты сейчас улыбаешься, сквозь прерывистое дыхание отстраненного тела, тебе даже хорошо, лишь от того, что лень протянуть руку к сознанию, тебе лень вглядываться сквозь клубы дыма в поисках себя самого, тебе все равно как ты отпразднуешь очередное поражение. Ты просто позволяешь себя поднять, он всегда ухитряется быть сильнее.
Он... у него темные волосы, мы похожи... если бы он спросил о нас... особенно в такие моменты... я бы его убил. Все что угодно, все можно прикрыть словом нафиг, все пойдут фигня и весь мир развеется в пух и прах, слабый ты или нет, пока ты есть, пока он думает, что ты есть, ему все будет нафиг... я бы все отдал, чтобы это оказалось правдой...
Он твое отражение, ты на него смотрел, но не понимал раньше, что видишь свое чудовище, которое стало настолько родным и привычным, что вовсе не пугает, его острые клыки пронзали насквозь твое тело и душу уже столько раз, что теперь они клацают пустоту, тебе уже не больно, ты ищешь то, что способно поранить твою пустоту, или просто поглотить ее, это зыбкое для окружающих пространство, чтобы потом его уже нельзя было ничем живым заполнить, чтобы не возрождать новых чудовищ, чтобы не наблюдать, как они снова и снова раздирают твою суть на рваные куски беззащитных чувств, бьющихся в агонии неизбежной реальности.
Ты - это он, только еще живой, ведь у него еще хватает сил возрождать боль. Ты не будешь и с ним единым целым. Никогда. Если только у тебя хватит бессилия вцепиться в его сердце, разминать его в руках, захлебываться его кровью, вытаскивая наружу чеку от спящего источника, способного взорвать у него изнутри все живое, все, что когда-то чувствовало и страдало, и заполнить это пространство пустотой... пустотой твоего мертвого тела, только уже физически мертвого...
И тогда ты потеряешь единственно дорогое и значимое, заставляющее тебя открывать глаза и дышать в течение еще одной секунды между сном и имитацией сна - ты навсегда потеряешь иллюзию надежды на душевное небытие.
Слишком многое можно, слишком многое уже смогли, но другие, я только ощущаю, как сдавливает размазывающийся под колесами фургона день, он такой короткий, что я не могу разглядеть, как садится солнце... когда же он кончится...
Ты бог, ты знаешь об этом, о да. Кто-то говорит тебе об этом каждый день, но лица сливаются с твоим раздражением. Все тяготит. Я хочу больше. Больше лиц, которые презираю, больше тел... снова ввертываются в реальность "... now it takes him...". Это моя новая мантра?
Я ее люблю... когда мне плохо. Хорошо и плохо теперь стали единым целым, даже больше, чем просто синонимы, я не знаю, что они значат, они для меня ничто. Глаза, они постоянно ищут набор знакомых оттенков. Ее настроения, ее ласки, ее грусти, ее касания, ее запаха, ее прохлады губ. Она сама наверно не придает значения, как меняется вся эта гамма нюансов. Неужели ты замечаешь такие вещи? Они же, как миллиарды песчинок глубоко застревают и изводят твое сознание перетертой шероховатостью, а во время бреда - превращаются в гусеницы трактора, который комкает, сминает белый лист сознания, еще до того, как на нем появятся непонятные символы. Это приближение? Или ты уже умер?
Почему у нее светлые волосы. Ты знаешь, но если позволишь сказать самому себе даже шепотом, то убьешь себя... нет, не убьешь, на мемориале твоего сознания можно прочесть, что нельзя убить то, что стало пустотой. Да, я мертв, даже сейчас, когда я ее хочу, я хочу причинить ей боль, хочу стать с ней единым целым, хочу вживить в себя этот смертельный для меня свет, ее жизнь, которая разрывает мой мозг на куски, хочу выжечь этим пламенем все захороненные неодушевленные руины, хочу чувствовать, хочу раздавить в руках всю боль, пока ее окаменелые остатки нервных окончаний снова не оживут, хочу смотреть, как мир сворачивается, сжимается до частицы небытия, в которой нет меня, нет ничего, кроме избавления.
Слишком жаркий день, слишком мало принято, раз еще осталось место для этого дерьма.
Она снова садиться на колени, в голове проносится гипнотически-издевательский, какой-то уже безнадежный голос. У нее сердце... я ее наказание... значит, она тоже не смогла... неважно, когда ее руки, ее губы скользят в надежде избавить меня от боли, которой нет, пусть весь мир катится к черту. Я буду умирать постоянно, не теряя надежды продлить секунды мнимой расправы над собственной душой, секунды, когда я начинаю верить, что это возможно.
-----
Снова дорога... между двумя серыми городами, между пропастью, по одну сторону которой твоя гениальность, а по другую - ничтожность, между пробуждающей разум прохладой ночи и жаром его тела, яростно зализывающим все твои оголившиеся на автопилоте желания. Он теперь дышит за тебя, чувствует за тебя, он сильнее, он еще способен пересказать, что такое нянчить умирающие воспоминания, которые больше не обернуть в кричащие обертки эмоций, он сильнее, проникающая в него твоя пустота не разметает его сознание в клочья, он не становится с тобой единым целым, он просто растворяется в твоей иллюзорной надежде на душевную смерть, пропитывая ее наркозом. Он улыбается.
Когда тебе кажется, что он просто умрет, если не протащит тебя через магию его наполненных ядовитой жизненной энергией краешков губ, ты перестаешь считать, что он сумасшедший. Секунда... теперь автопилот один на двоих. Минута...
Горячее скольжение становится невыносимым... хаотичный пульс задыхается в попытках поддержать сознание. Весь мир сжался до одной единственной точки, кричащей, плачущей, ликующей, бьющейся в конвульсиях мучительного экстаза, пока, наконец, не взрывающейся миллионами псевдосмертей и не выплескивающейся миллиардами псевдовозрожденных жизней.
А ты равнодушно смотришь, как они стремятся заполонить мгновениями неконтролируемой эйфории каждый уголок наглухо заколоченного мира, отчаянно раскатывая скомканное пространство, все еще передергиваемое плывущими складками послеоргазменной дрожи.
Это твой мир? Тогда размажь и его о грязную стенку туалета, пусть по ней стекает. Ты не умер в очередной раз. Ты знаешь, что ты сейчас улыбаешься, сквозь прерывистое дыхание отстраненного тела, тебе даже хорошо, лишь от того, что лень протянуть руку к сознанию, тебе лень вглядываться сквозь клубы дыма в поисках себя самого, тебе все равно как ты отпразднуешь очередное поражение. Ты просто позволяешь себя поднять, он всегда ухитряется быть сильнее.
Он... у него темные волосы, мы похожи... если бы он спросил о нас... особенно в такие моменты... я бы его убил. Все что угодно, все можно прикрыть словом нафиг, все пойдут фигня и весь мир развеется в пух и прах, слабый ты или нет, пока ты есть, пока он думает, что ты есть, ему все будет нафиг... я бы все отдал, чтобы это оказалось правдой...
Он твое отражение, ты на него смотрел, но не понимал раньше, что видишь свое чудовище, которое стало настолько родным и привычным, что вовсе не пугает, его острые клыки пронзали насквозь твое тело и душу уже столько раз, что теперь они клацают пустоту, тебе уже не больно, ты ищешь то, что способно поранить твою пустоту, или просто поглотить ее, это зыбкое для окружающих пространство, чтобы потом его уже нельзя было ничем живым заполнить, чтобы не возрождать новых чудовищ, чтобы не наблюдать, как они снова и снова раздирают твою суть на рваные куски беззащитных чувств, бьющихся в агонии неизбежной реальности.
Ты - это он, только еще живой, ведь у него еще хватает сил возрождать боль. Ты не будешь и с ним единым целым. Никогда. Если только у тебя хватит бессилия вцепиться в его сердце, разминать его в руках, захлебываться его кровью, вытаскивая наружу чеку от спящего источника, способного взорвать у него изнутри все живое, все, что когда-то чувствовало и страдало, и заполнить это пространство пустотой... пустотой твоего мертвого тела, только уже физически мертвого...
И тогда ты потеряешь единственно дорогое и значимое, заставляющее тебя открывать глаза и дышать в течение еще одной секунды между сном и имитацией сна - ты навсегда потеряешь иллюзию надежды на душевное небытие.
