Стокгольмский синдром

По улицам ночного города шел маньяк.
Все у него было, как у нормальных маньяков: под широким прорезиненным плащом от Valentino - стринги с пикантной прорезью, в кармане лежал обоюдоострый кинжал дамасской стали, глаза прикрывали солнечные очки от Gucci (маньяк был гламурен). Поля раритетной шляпы-борсалино, купленной недавно на Сотбис, затеняли хищную усмешку. Полнолуние настало, полнолуние требовало крови. Маньяк был вполне солидарен с полнолунием.
Район, которые он выбрал для ночной охоты, был довольно далек от центра города. Но и от окраин тоже: туда не рисковал соваться ни один уважающий себя маньяк. А здесь милиции было мало, не то, что в центре, да и банды изведавших все наркотики мира маргиналов отсутствовали. Нигде в городе маньяк не чувствовал себя так вольготно, так легко и радостно, как на этих полностью принадлежавших ему в ночную пору улицах.
Луна зашла за тучку. Маньяк понял, что пришла пора выбрать место для засады. Осмотревшись, он скользнул в узкую арку между домами. И радостно отметил, что она оказалась глухой и достаточно длинной для того, чтобы затащить туда жертву и расположиться с комфортом, а также на редкость чистой и не смрадной. Маньяк был большим эстетом и не желал получать удовольствие в какой-нибудь клоаке. Он занял удобную для наблюдения позицию, слился с серой стеной здания и замер.
Стук каблучков по асфальту заставил его подобраться. Ноздри расширились, пытаясь уловить аромат приближающейся жертвы. Пальцы рук сжались и медленно разжались. Маньяк желал себе доброй охоты, а каблучки цокали все ближе и ближе. Наконец он увидел жертву.
Больше всего она напоминала бегемота-переростка, которого заставили встать на задние ноги, подставив под них две рюмочки. Непонятно, как такая туша могла не только удерживаться, но и передвигаться на каблучках, не сломав их! Ее свободная блузка развевалась вокруг необъятной талии, а три подбородка колыхались при каждом шаге. На удивление быстро переставляя толстые ноги, обтянутые короткими брючками, размахивая объемистой торбой, жертва неотвратимо приближалась к арке.
Маньяк ощутил необыкновенный подъем духа: едва дотянув до ста шестидесяти пяти сантиметров роста и пятидесяти семи килограммов веса, он питал слабость к толстым, высоким женщинам. О том, что крупногабаритная жертва может сопротивляться, он не беспокоился: обычно один вид кинжала повергал женщин в состояние полного ступора. Маньяк напряг все имеющиеся мускулы для одного-единственного, судьбоносного броска, решив использовать фактор внезапности по максимуму.
Бегемотиха поравнялась с аркой. Маньяк выскочил, обхватил жертву за шею и сделал подножку. Бегемотиха не упала, но изрядно опешила, потеряла равновесие, но маньяк ухитрился извернуться и сильно толкнуть ее прямо в арку. По инерции жертва сделала два огромных скачка и, очевидно, впечаталась в глухую стенку, потому что из темноты раздался сдавленный всхрюк. Маньяк отработанным жестом выхватил из кармана кинжал и хищно прыгнул вслед за жертвой.
- Ой, да что ж это... - плаксиво прозвучало от стенки. Маньяк сбросил плащ и с кинжалом в руке навис над копошащейся тушей. В темноте он видел великолепно, поэтому от него не ускользнули детали: разорванный на плече балахон, растрепавшиеся волосы, сломавшийся-таки каблук на правой туфле.
- Тихо! - угрожающе буркнул маньяк и повертел кинжалом. Но жертва не обладала зрением кошки и просто-напросто не разглядела грозного оружия. Зато на фоне арочного проема хорошо вырисовывался тщедушный, низенький, абсолютно безопасный мужской силуэт.
- А чего тихо? Чего тихо-то?! - взвизгнула жертва и попыталась вскочить на ноги. Но, видимо, оступилась на сломанном каблуке и упала на четвереньки.
- Раздевайся... - как-то уже менее уверенно приказал маньяк и снова повертел кинжалом.
- Тощенький какой... - вздохнула жертва, стоя на четвереньках. - Чи жинка не кормит?
- Я не женат... - автоматически ответил маньяк, но тут же опомнился и заорал: - Кому сказал, раздевайся! Вот это видела?! - и поднес кинжал одной рукой к носу жертвы, другою же чиркнул зажигалкой.
- Ножик, - резюмировала толстуха, усевшись на окорока. - И чего ты мне его тычешь? Порося под Рождество батя в деревне резал, так знаешь, какой нож был? А это ж не нож, а огузочек!
Маньяк задохнулся от великолепной наглости жертвы. А та, сняв покореженную туфлю, повертела головой, ощупала каблук, метко плюнула на него и отбросила туфлю, попав при этом в маньяка. Маньяк вздрогнул и выронил кинжал, зазвеневший по каменным плитам.
- Во! - радостно заявила бегемотиха. - Я ж и говорю, что ручки слабые, ножик удержать не можешь. Синепупый ты... - она пригорюнилась, но тут же оживилась. - А у меня ж знаешь что? У меня ж колбаса есть. И сало. И огурцы. Посылочку земляк передал с поезду, вот, домой несу... - она нашарила отлетевшую сумку. - Да запали ты зажигалку свою, не видно ни пса!
Никогда еще этому кинжалу не приходилось резать колбасу и сало! Но все когда-то бывает впервые. А поскольку в торбе оказалась каким-то чудом не разбившаяся бутыль с мутноватым самогоном, через полчаса маньяк и жертва, обнявшись, тихонько, чтобы не разбудить спящий город, выводили: "Ой то не вечер, то не ве-е-ечер..."
Раннее утро приветствовало сладко спящих маньяка и жертву возмущенными воплями дворника. Он не оценил ни плаща "от кутюр", ни коллекционного кинжала, зато заметил мусор и порванную, грязную одежду обоих участников ночного пиршества. Обозвав маньяка и жертву бомжарами погаными, дворник пинками выгнал обоих на улицу, позволив им, впрочем, забрать остатки еды и бутылку.
- Да ну и ладно! - Жертва смачно плюнула на ладони и пригладила волосы вначале себе, потом маньяку. - Тебе вообще куда? Может, пойдем ко мне, посидим? У нас вон еще сколько... - она взболтала остатки жидкости в бутыли.
- Гм... - промычал маньяк и, стесняясь, взял даму под руку. Жертва, зардевшись, повлекла кавалера к трамвайной остановке.
"А она ничего... - размышлял маньяк, искоса взглядывая на свой мощный буксир. - Только вот одежду купить трудновато, размерчик уж больно... мда. Придется везти ее к Кензо. Или к Пако Рабанну! Сошьют! Что же они, для старого друга не расстараются, что ли?!"
- Ты вот что... - маньяк впервые в жизни почувствовал, что не знает, как обращаться с женщиной. - Ты в Европу поедешь? В Париж хочешь?
- Тю! - презрительно присвистнула жертва. - Шо за Парыж такий? Мы вон к батьке лучше съездим осенью. Он жеж опять кабанчика резать будет, а ты - Парыыыж!
При слове "резать" маньяк как-то встрепенулся и почувствовал себя увереннее.
- Напиши батьке, чтобы без меня не резал! - грозным басом произнес он и сразу стал на несколько сантиметров выше. И жертва, присев в священном ужасе, с любовью заглянула ему в глаза, мелко-мелко закивав головой.