Без году неделя, мой свет..
Без году неделя, мой свет,
двадцать две смс назад мы еще не спали,
сорок - даже не думали, а итог - вот оно и палево,
мы в опале, и
слепой не видит, как мы попали
и какой в груди у нас кипяток.
Губы болят, потому что ты весь колючий;
больше нет ни моих друзей,
ни твоей жены;
всякий скажет, насколько это тяжелый случай и как сильно ткани поражены.
Израильтянин и палестинец, и соль и перец, слюна горька;
август-гардеробщик зажал в горсти нас, в ладони влажной, два номерка;
время шальных бессонниц, дрянных гостиниц, заговорщицкого жаргона и юморка;
два щенка, что, колечком свернувшись, спят на изумрудной траве, сомлев от жары уже;
все, что до - сплошные слепые пятна, я потом отрежу при монтаже.
Этим всем, коль будет Господня воля, я себя на старости развлеку:
вот мы не берем с собой алкоголя, чтобы все случилось по трезвяку;
между джинсами и футболкой полоска кожи, мир кренится все больше,
будто под ним домкрат;
мы с тобой отчаянно непохожи, и от этого все забавней во много крат;
волосы жестким ворсом, в постели как Мцыри с барсом, в голове бурлящий густой сироп;
думай сердцем - сдохнешь счастливым старцем, будет что рассказать сыновьям за дартсом,
прежде чем начнешь собираться в гроб.
Мальчик-билеты-в-последний-ряд, мальчик-что-за-роскошный-вид.
Мне плевать, что там о нас говорят и кто Бога из нас гневит.
Я планирую пить с тобой ром и колдрекс,
строить жизнь как комикс,
готовить тебе бифштекс;
что до тех, для кого важнее моральный кодекс - пусть имеют вечный оральный секс.
Вот же он ты - стоишь в простыне как в тоге и дурачишься, и куда я теперь уйду.
Катапульта в райские гребаные чертоги -
специально для
тех,
кто будет
гореть в аду.
(С)
двадцать две смс назад мы еще не спали,
сорок - даже не думали, а итог - вот оно и палево,
мы в опале, и
слепой не видит, как мы попали
и какой в груди у нас кипяток.
Губы болят, потому что ты весь колючий;
больше нет ни моих друзей,
ни твоей жены;
всякий скажет, насколько это тяжелый случай и как сильно ткани поражены.
Израильтянин и палестинец, и соль и перец, слюна горька;
август-гардеробщик зажал в горсти нас, в ладони влажной, два номерка;
время шальных бессонниц, дрянных гостиниц, заговорщицкого жаргона и юморка;
два щенка, что, колечком свернувшись, спят на изумрудной траве, сомлев от жары уже;
все, что до - сплошные слепые пятна, я потом отрежу при монтаже.
Этим всем, коль будет Господня воля, я себя на старости развлеку:
вот мы не берем с собой алкоголя, чтобы все случилось по трезвяку;
между джинсами и футболкой полоска кожи, мир кренится все больше,
будто под ним домкрат;
мы с тобой отчаянно непохожи, и от этого все забавней во много крат;
волосы жестким ворсом, в постели как Мцыри с барсом, в голове бурлящий густой сироп;
думай сердцем - сдохнешь счастливым старцем, будет что рассказать сыновьям за дартсом,
прежде чем начнешь собираться в гроб.
Мальчик-билеты-в-последний-ряд, мальчик-что-за-роскошный-вид.
Мне плевать, что там о нас говорят и кто Бога из нас гневит.
Я планирую пить с тобой ром и колдрекс,
строить жизнь как комикс,
готовить тебе бифштекс;
что до тех, для кого важнее моральный кодекс - пусть имеют вечный оральный секс.
Вот же он ты - стоишь в простыне как в тоге и дурачишься, и куда я теперь уйду.
Катапульта в райские гребаные чертоги -
специально для
тех,
кто будет
гореть в аду.
(С)