Венец творения, или Тараканий рай (1. 3)
Часть первая. Не Конец.
3. Сон
... Ему еще предстояло преодолеть девять километров пешком по проселочной дороге. Ах, как же легко идти по укатанной автомобилями и тракторами грунтовке! Каждый шаг поднимал в воздух недолговечные облачка пыли, которые ласковой теплой пеленой оседали на его ногах. Он шел босой? Даже не заметил...
Легкий ветерок небрежно трепал ветви растущих по обочинам диких яблонь. Странно, но он был уверен, что все они давно погибли замерзли лютой зимой, еще когда он был ребенком. Новые выросли? Или оклемались? Как бы там ни было, но сейчас усыпанные белыми цветами красавицы, не обращая внимания на невинное баловство воздушного хулигана, важно перешептывались между собой, помахивая в такт разговору словно снегом припорошенными ветвями.
Вот сейчас, за пригорком, должна показаться речка. Так и есть: как и десятки лет назад она течет, лаская свои берега, и словно само время умерило свой бег, поддавшись желанию насладиться безмятежностью этой бескорыстной любви.
Именно так должно бы быть в Раю: просто, светло, легко. И обязательно знакомо, чтобы каждая малозначимая на первый взгляд деталь рождала в душе окрыляющий благоговейный трепет от соприкосновения с очевидностью непреходящих ценностей, и в то же время не отпугивала чуждостью постороннего уклада. Привычка часто обращается бичом, но лишь в неизменности привычного обретается покой.
Ах, как же давно он здесь не был! Когда-то на берегу этой самой реки он удил рыбу вместе с ватагой соседских пацанов. На этом месте и сейчас расположилась группа юных рыбаков. Двое из них сидели возле самой воды и следили за упорно нежелающими двигаться с места поплавками. Несколько ребят, усевшись в круг, азартно метали ножички. Еще один мальчуган лежал на траве, закинув ногу на ногу и накрыв широкополой шляпой лицо. Левой рукой он заменял себе подушку, правой же лениво поглаживал развалившегося рядом огромного лохматого пса. Что-то неуловимо знакомое прослеживалось в его расслабленной позе. Или все дело в собаке уж очень напоминал их дворового Полкана: тот же окрас, та же меланхолия, и, похоже, та же преданность.
Полкан был постоянным спутником его детских забав и верным охранником: ни один деревенский забияка не смел задеть его в ту пору - знали, Полкан хозяина в обиду не даст. Потом пес умер. Неизвестно отчего. Поговаривали, будто отравили. Первую потерю всегда сложно принять он и не мог: каждый раз вздрагивал, как только поблизости раздавался собачий лай. Все стихало, а на глаза наворачивались слезы с первым приходом смерти всегда сложно смириться. Еще более сложно было выносить ухмылки и колкости вечно пьяного соседа: "Ну что, собачий хвост, все носом хлюпаешь? Давно было пора твою псину замочить, чтоб людям жить не мешала! Научишься теперь, небось, людей уважать!" Так повторялось раз за разом, день за днем, месяц за месяцем. Полкан уж давно объединился с землей, а сосед все никак не успокаивался, пока однажды ночью у него не загорелся дом... Виновных не нашли, но мать отправила его "подальше от греха" в город, к сестре.
Вихрем пронесшиеся воспоминания вновь окропили глаза, а он все не мог оторвать взгляда от открывшейся ему идиллии, пока между ними не встал холм.
Деревня. Осталось пройти две улицы. Последний поворот. Вот и знакомый зеленый забор с вечно скрипящей калиткой. А вот и мама на лавочке возле уже покосившегося деревянного дома в окружении своих любимых кошек.
- Витюша, родной!
- Ну, здравствуй, мать! Как ты тут?
- Да что со мной станется! Ты то, сам, как, сынок? Случилось чего?
- Да нет, все нормально.
- Ну, слава Богу! Да чего ж я тебя на пороге держу? Ты ж, верно, голодный?
- Да, съел бы чего-нибудь.
- А я как чувствовала целую кастрюлю борща сегодня наварила. Вот сижу и думаю, куда мне столько одной-то? А тут такая радость!
В доме пахло борщом, сырой землей и еще чем-то неуловимым, но безумно родным. Тарелка наваристого борща со сметаной и кусок душистого домашнего хлеба что еще нужно для счастья? Разве только мама рядом, с ее все понимающим взором и все прощающем сердцем.
- Ну как живешь, сынок?
- Да все по-прежнему, живу - не тужу.
- Все так же бобылем? Видать, не дождаться мне внуков...
- Давай, мать, об этом не будем!
- Ладно, ладно, не будем... А у нас баба Вера померла. Помнишь ее? Все конфетами тебя баловала в детстве.
- Помню, конечно. Хорошая была.
- Теперь я в нашей деревне самая старая. Видать, скоро и мой черед придет...
- Прекрати глупости говорить!
- Да какие уж тут глупости? Чую я, пора мне уж.
Мама встала, подошла к небольшому настенному зеркалу, поправила платок.
- Мать, ты куда собралась-то?
- Пора мне.
Она направилась к двери, обула на босу ногу свои любимые выходные тапочки. Обернулась.- А ты следи за собой, Витюш. Иначе будешь УВОЛЕН!
Было изменено: 19:41 22/02/2010.
3. Сон
... Ему еще предстояло преодолеть девять километров пешком по проселочной дороге. Ах, как же легко идти по укатанной автомобилями и тракторами грунтовке! Каждый шаг поднимал в воздух недолговечные облачка пыли, которые ласковой теплой пеленой оседали на его ногах. Он шел босой? Даже не заметил...
Легкий ветерок небрежно трепал ветви растущих по обочинам диких яблонь. Странно, но он был уверен, что все они давно погибли замерзли лютой зимой, еще когда он был ребенком. Новые выросли? Или оклемались? Как бы там ни было, но сейчас усыпанные белыми цветами красавицы, не обращая внимания на невинное баловство воздушного хулигана, важно перешептывались между собой, помахивая в такт разговору словно снегом припорошенными ветвями.
Вот сейчас, за пригорком, должна показаться речка. Так и есть: как и десятки лет назад она течет, лаская свои берега, и словно само время умерило свой бег, поддавшись желанию насладиться безмятежностью этой бескорыстной любви.
Именно так должно бы быть в Раю: просто, светло, легко. И обязательно знакомо, чтобы каждая малозначимая на первый взгляд деталь рождала в душе окрыляющий благоговейный трепет от соприкосновения с очевидностью непреходящих ценностей, и в то же время не отпугивала чуждостью постороннего уклада. Привычка часто обращается бичом, но лишь в неизменности привычного обретается покой.
Ах, как же давно он здесь не был! Когда-то на берегу этой самой реки он удил рыбу вместе с ватагой соседских пацанов. На этом месте и сейчас расположилась группа юных рыбаков. Двое из них сидели возле самой воды и следили за упорно нежелающими двигаться с места поплавками. Несколько ребят, усевшись в круг, азартно метали ножички. Еще один мальчуган лежал на траве, закинув ногу на ногу и накрыв широкополой шляпой лицо. Левой рукой он заменял себе подушку, правой же лениво поглаживал развалившегося рядом огромного лохматого пса. Что-то неуловимо знакомое прослеживалось в его расслабленной позе. Или все дело в собаке уж очень напоминал их дворового Полкана: тот же окрас, та же меланхолия, и, похоже, та же преданность.
Полкан был постоянным спутником его детских забав и верным охранником: ни один деревенский забияка не смел задеть его в ту пору - знали, Полкан хозяина в обиду не даст. Потом пес умер. Неизвестно отчего. Поговаривали, будто отравили. Первую потерю всегда сложно принять он и не мог: каждый раз вздрагивал, как только поблизости раздавался собачий лай. Все стихало, а на глаза наворачивались слезы с первым приходом смерти всегда сложно смириться. Еще более сложно было выносить ухмылки и колкости вечно пьяного соседа: "Ну что, собачий хвост, все носом хлюпаешь? Давно было пора твою псину замочить, чтоб людям жить не мешала! Научишься теперь, небось, людей уважать!" Так повторялось раз за разом, день за днем, месяц за месяцем. Полкан уж давно объединился с землей, а сосед все никак не успокаивался, пока однажды ночью у него не загорелся дом... Виновных не нашли, но мать отправила его "подальше от греха" в город, к сестре.
Вихрем пронесшиеся воспоминания вновь окропили глаза, а он все не мог оторвать взгляда от открывшейся ему идиллии, пока между ними не встал холм.
Деревня. Осталось пройти две улицы. Последний поворот. Вот и знакомый зеленый забор с вечно скрипящей калиткой. А вот и мама на лавочке возле уже покосившегося деревянного дома в окружении своих любимых кошек.
- Витюша, родной!
- Ну, здравствуй, мать! Как ты тут?
- Да что со мной станется! Ты то, сам, как, сынок? Случилось чего?
- Да нет, все нормально.
- Ну, слава Богу! Да чего ж я тебя на пороге держу? Ты ж, верно, голодный?
- Да, съел бы чего-нибудь.
- А я как чувствовала целую кастрюлю борща сегодня наварила. Вот сижу и думаю, куда мне столько одной-то? А тут такая радость!
В доме пахло борщом, сырой землей и еще чем-то неуловимым, но безумно родным. Тарелка наваристого борща со сметаной и кусок душистого домашнего хлеба что еще нужно для счастья? Разве только мама рядом, с ее все понимающим взором и все прощающем сердцем.
- Ну как живешь, сынок?
- Да все по-прежнему, живу - не тужу.
- Все так же бобылем? Видать, не дождаться мне внуков...
- Давай, мать, об этом не будем!
- Ладно, ладно, не будем... А у нас баба Вера померла. Помнишь ее? Все конфетами тебя баловала в детстве.
- Помню, конечно. Хорошая была.
- Теперь я в нашей деревне самая старая. Видать, скоро и мой черед придет...
- Прекрати глупости говорить!
- Да какие уж тут глупости? Чую я, пора мне уж.
Мама встала, подошла к небольшому настенному зеркалу, поправила платок.
- Мать, ты куда собралась-то?
- Пора мне.
Она направилась к двери, обула на босу ногу свои любимые выходные тапочки. Обернулась.- А ты следи за собой, Витюш. Иначе будешь УВОЛЕН!
Было изменено: 19:41 22/02/2010.
