Хозяин
Первый раз он не ударил даже - толкнул.
И хоть она отлетела к двери, ударилась головой о косяк и потеряла сознание, но это еще можно было списать на гнев и неосторожность. А раскаяние его было так очевидно, так мучительно для него самого, что жалеть - нужно было его.
Потом стало хуже. Очевидней. Она прятала черные кровоподтеки, она пережидала черные дни, она хотела помнить лишь его горе - после приступов бешенства, чай, что он нес ей в постель, и нежность, с которой он целовал ее ступни, укутывая их пледом.
Но однажды смерть заглянула ей в лицо, сказала: "Скоро. Могу дать фору. Есть силы? Беги".
И она - убежала. От любви, смерти, побоев, ослепительной нежности, от пыток и поцелуев.
И стала жить... жить... жить... день за днем, один серый день за другим серым днем. Постепенно ее прошлое стало известно, но теперь это не играло большой роли. Только тихое сочувственное:
- Какой ужас...
Но это и все.
Ведь - давно.
А что давно - того не было.
Она вышла замуж, родила мальчика, потом девочку, располнела, стала сытой, спокойной, веселой, завела собаку, купила дом за городом, стала сажать тюльпаны и ирисы, вся ушла в изучение кривых уродливых клубней...
А однажды встретила его.
Вечером он позвонил. Спросил:
- Когда бы нам увидеться?
- Зачем?
- Ты не хочешь? - в голосе его прозвучала та знакомая интонация, от которой у нее подогнулись колени.
- Почему... я этого не сказала...
Он назначил день.
Он назначил час.
Она пошла в церковь, но не смогла молиться.
Она пошла к подруге, но не смогла признаться.
Она пошла к сестре.
- Не ходи, - сказала сестра. - Я не пущу, привяжу тебя к батарее.
- Брось, - усмехнулась. - К батарее привязывать - это его методы.
И сестра отвернулась. Вспомнила, как однажды он привязал ее к батарее, избил и так оставил до вечера. Сказала только:
- Как же ты можешь? если все понимаешь?
Не держал муж, не держали дети, не держала сестра, подруга, Бог, страх смерти. Не было любви - была лишь обреченность коровы, которую ведут на бойню.
В свой последний свободный день она сходила на рынок, купила продуктов, как обычно, на несколько дней, сварила суп, нажарила котлет. Вымыла пол на кухне... Приняла душ. Последней ее мыслью было: хорошо, что я купила новое белье. Почему-то розовые бантики ее успокоили. Спрашивается: неужели в стареньких стираных кружевах ты не могла умереть?
И хоть она отлетела к двери, ударилась головой о косяк и потеряла сознание, но это еще можно было списать на гнев и неосторожность. А раскаяние его было так очевидно, так мучительно для него самого, что жалеть - нужно было его.
Потом стало хуже. Очевидней. Она прятала черные кровоподтеки, она пережидала черные дни, она хотела помнить лишь его горе - после приступов бешенства, чай, что он нес ей в постель, и нежность, с которой он целовал ее ступни, укутывая их пледом.
Но однажды смерть заглянула ей в лицо, сказала: "Скоро. Могу дать фору. Есть силы? Беги".
И она - убежала. От любви, смерти, побоев, ослепительной нежности, от пыток и поцелуев.
И стала жить... жить... жить... день за днем, один серый день за другим серым днем. Постепенно ее прошлое стало известно, но теперь это не играло большой роли. Только тихое сочувственное:
- Какой ужас...
Но это и все.
Ведь - давно.
А что давно - того не было.
Она вышла замуж, родила мальчика, потом девочку, располнела, стала сытой, спокойной, веселой, завела собаку, купила дом за городом, стала сажать тюльпаны и ирисы, вся ушла в изучение кривых уродливых клубней...
А однажды встретила его.
Вечером он позвонил. Спросил:
- Когда бы нам увидеться?
- Зачем?
- Ты не хочешь? - в голосе его прозвучала та знакомая интонация, от которой у нее подогнулись колени.
- Почему... я этого не сказала...
Он назначил день.
Он назначил час.
Она пошла в церковь, но не смогла молиться.
Она пошла к подруге, но не смогла признаться.
Она пошла к сестре.
- Не ходи, - сказала сестра. - Я не пущу, привяжу тебя к батарее.
- Брось, - усмехнулась. - К батарее привязывать - это его методы.
И сестра отвернулась. Вспомнила, как однажды он привязал ее к батарее, избил и так оставил до вечера. Сказала только:
- Как же ты можешь? если все понимаешь?
Не держал муж, не держали дети, не держала сестра, подруга, Бог, страх смерти. Не было любви - была лишь обреченность коровы, которую ведут на бойню.
В свой последний свободный день она сходила на рынок, купила продуктов, как обычно, на несколько дней, сварила суп, нажарила котлет. Вымыла пол на кухне... Приняла душ. Последней ее мыслью было: хорошо, что я купила новое белье. Почему-то розовые бантики ее успокоили. Спрашивается: неужели в стареньких стираных кружевах ты не могла умереть?
