Венец творенья или Тараканий рай (3. 1)
Часть третья. Конец Начала.
Глава 1. Явь
Солодухин проснулся в приподнято-благожелательном настроении - бодр, весел, счастлив. Напевая под нос какую-то незатейливую мелодию, он то и дело подходил к старому трюмо, чтобы окинуть себя критическим взглядом. Как глаголило большое зерцало, критиковать особо было нечего годы милостиво отнеслись к его внешности. Еле дождавшись назначенного часа, Витек с некоторым волнением подошел к порогу соседской квартиры, и, резко выдохнув из себя нерешительность, позвонил. Вид открывшего дверь Сереги явно дал понять, что крепость придется брать штурмом.
- И чего это такие красотульки скучают в одиночестве? с лучезарной улыбкой изрек он свою любимую присказку, едва переступив порог светлой кухоньки.
- Вот уж явно не по твою честь!
- Да ладно тебе, Надюха, я ж с миром пришел. Ну, здравствуй, Любаня!
- Здравствуй, Виктор.
- Как официально! Может, еще и на Вы перейдем?
- Нет уж, на Вы мы только к уважаемым обращаемся, - съязвила Надежда.
Солодухин сдержал чуть было не слетевшую с языка колкость, затем, снова улыбнувшись, по-свойски уселся на край углового диванчика, и обратился к Любане:
- Ну как, красивая, твоя жизнь без меня, хорошего, протекает?
Надежда фыркнув начала дребезжать в раковине посудой. Любаня, опустив глаза, смущенно улыбнулась.
- Все как у всех: живу, работаю, детей воспитываю.
- Муж-то не обижает?
- Не обижает. Я в разводе.
- Во как замечательно! А то уж думал тебя у него отбивать начать.
Любаня на секунду замерла, потом резко схватив сумку выскочила в коридор и начала торопливо собираться. Надежда, бросив полный ненависти взгляд на Солодухина, кинулась за ней.
- Ты это куда, Любань? Мы ж с тобой толком и поговорить-то не успели.
- Мне пора, Надюш. Давай на следующей неделе еще встретимся. Где-нибудь в городе.
- Ну, девочки, я вовсе не хотел вам все испортить, - растеряно пролепетал Солодухин.
- Все нормально, Витюш, мне действительно пора, - попыталась было разрядить обстановку Люба, но случайно сорвавшееся с языка полузабытое "Витюш" только добавило смущения. Она так стремительно вылетела из квартиры, что никто не успел даже попрощаться.
- Ну вот ведь принесло тебя за каким-то хреном!
Это была единственная услышанная Солодухиным фраза из обрушившейся в его сторону тирады Надежды. Все остальное надежно заглушила дверь.
- Любань, подожди!
В спешке он запнулся о ступеньку, но вовремя успел ухватиться за перила. Любаня резко остановилась и прошептала надтреснутым от сдерживаемых рыданий голосом
- Ты хоть понимаешь, что всю жизнь мне исковеркал...
Солодухин исступленно замер, словно задохнувшись от прозвучавшей в ее голосе боли.
- Ты даже представить себе не можешь, как долго мне пришлось с этим справляться. Я ведь жизнь готова была отдать лишь за одну надежду. Я мир без тебя принимать не хотела. Я дышать без тебя не могла!
- Но я...
- Молчи, прошу тебя! Не надо лишних и бесполезных слов: все что ты можешь сказать сегодня уже не имеет смысла. Я научилась жить без тебя, хоть это было и непросто. И теперь я умоляю... Нет, требую - не смей бередить мою рану! В мире и так много боли. Прощай!
Решительно вскинув голову она пошла дальше.
- Любань! Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?
Она молча свернула на новый пролет.
- Неужели для меня все в этой жизни потеряно?!
Она остановилась, не успев опустить занесенную над следующей ступенькой ногу. В этот раз ее голос был холоден и спокоен.
- Не знаю, Витя. Это зависит только от тебя. И я уж точно не смогу тебе помочь. Не хочу помогать.
Стук ее каблуков постепенно растворился в гуле вечно спешащего города, а Солодухин все еще продолжал стоять на лестнице, оглушенный осознанием растворившейся в вечности возможности счастья. Затем он, едва волоча ноги, пошел домой, достал из холодильника початую вчера бутылку Беленькой, налил, выпил... Желудок было что-то буркнул, но кусок малосольного огурца быстро его успокоил. Снова наполнил стакан, вздохнул, и... замер от навалившейся невесть откуда взявшейся безысходности. Раздался стук в дверь. Солодухин продолжал сидеть уставившись в пол с полной рюмкой в тоскливо опущенной на колено руке. Стук повторился снова. И снова. Солодухин не двинулся даже от скрипа открывающейся двери.
- Витек, ты дома?
Тишина.
- Витек!
Из темноты коридора выглянула обеспокоенная физиономия Сереги.
- Вот ты где сидишь. Дверь нараспашку... Чего молчишь-то?
Серега прошлепал в стоптанных дырявых тапках до кухни, и, пододвинув табурет, сел напротив Солодухина, прямо у входа на кухню.
- Ну ты чего сник-то? Из-за Любки что ли? Вот уж никогда не поверил бы, что ты из-за бабы так расстроиться можешь!
- Она сказала, что я жизнь ей исковеркал... Может, и правда, а? Знаешь, я ж ее беременную бросил.
- Ты это... Выпей лучше. Знаю я все. Моя ж тебя потому и терпеть не может. Любка тогда еще пыталась то ли с собой покончить, то ли выкидыш домашний сделать гадости какой-то коровьей наглоталась. В коме лежала. Думали, не выживет.
- Уууу, какая же я все-таки скотина!!! Даже ни разу к ней в больницу не пришел. Вроде как надежду напрасную давать не хотел...
- Да ладно, чего уж теперь себя казнить все же образовалось. Выжила ведь!
- Выжила, образовалось... А я? Живу тут, словно сыч, как лев в клетке в этих стенах мечусь каждый день! Да уж какой там лев - шакал одинокий. Вон, у тебя Надюха есть. Стерва, конечно, но все ж не один. Сыновья опять же. А я? Помирать буду воды никто не подаст. А все свободы хотелось... Да кому она на хрен нужна, коли нет тяги к жизни!
- Да ты выпей лучше.
- А Любка-то вон какой красавицей стала. Дородная такая. А я вот только сейчас понял, как сильно любил ее! Только ее и любил в этой жизни...
- Выпей, чего зря греешь.
- Да отвали ты вместе со своей Надеждой!
Тишина заволокла темную кухоньку звенящей в ушах пустотой. Ни звука. Ни движения. Вдруг за окном сверкнула молния и, буквально через секунду, раздался громовой раскат. Серега суетливо заерзал на табурете.
- Ну, это... Я пойду... А то Надюха опять скандал подымет. Ты не раскисай, давай. Держись, жизнь-то на этом не закончилась.
Солодухин словно и не слышал его. Он и не заметил, как ушел сосед, даже не вздрогнул от хлопка входной двери. Из небытия его вывели лишь первые капли дождя, словно сотня молоточков ударившие в окно. Подняв затуманенные тяжестью дум глаза, Солодухин некоторое время смотрел на стекающих по загаженному Жизнью стеклу посланников Небес. Но что толку в открывавших путь на Волю прозрачных дорожках, если в итоге все равно остается Муть?
Солодухин со вздохом окинул взглядом мрачные стены кухоньки, старую мебель, неубранный стол... Что-то черное проскользнуло мимо полупустой бутылки. Показалось? Нет, шевелится. С третьего раза Солодухину удалось зажечь светильник. Таракан! Да какой огромный! Рука, потянувшаяся было прихлопнуть зазнавшуюся мерзость, чуть не расплескала водку из зажатого в ней стакана. Ээх... Высоко задрав голову, Солодухин опрокинул в себя ее теплое содержимое. Не пошло вывернуло, едва до мойки успел добежать. Вместе с противной склизкой жижей из растревоженного нутра на волю вырвался рык очнувшейся на миг Души. Нахлынувшие вдруг слезы застили глаза, и еще долгое время было невмочь оторваться от смердящей вчерашним счастьем раковины. Наконец от нее отделившись, Солодухин снова присел за стол и, облокотившись на локти, стал водить затуманенным от нахлынувшей горечи взглядом по его поверхности. А таракан-то никуда не исчез. Даже с места не сдвинулся! Так и стоит возле бутылки, лишь изредка поводя по сторонам своими усиками-антеннами.
- Ну чего смотришь? Шевелишь тут своими усами... Думаешь, небось, что все понимаешь. А ведь никогда тебе, букашка мерзкая, не понять боли человеческой души! Эээх...
Схватив бутылку, Солодухин резко плеснул в стакан еще секунду назад такого отвратного, но все равно безумно манящего пойла. Выпил залпом. Прошло.
- Глядишь, значит? Ну, гляди, гляди... Вот щас допью и сразу прихлопну тебя, уродца мелкого! Все равно ж никакого прока от тебя нет. И расстраиваться наверняка никто не станет.
Следующая порция огненной воды разогнала по телу долгожданное тепло. Солодухин удовлетворенно крякнул, таракан слегка шевельнул усами.
- Антеннами своими тут дергаешь... А понимаешь ли ты, что я - твой Бог? Ты хоть знаешь, кто такой Бог? Это, брат, тот, кто вершит Судьбы, кто может и карать, и миловать. Вот щас прихлопну тебя, значит, судьбу твою свершу.
Плотоядно ухмыльнувшись, Солодухин налил себе очередную дозу и тут же осушил. Скривился от обжегшей горло жидкости, зажевал сморщенным огурцом. Вздрогнув на цыганский манер, он довольно хмыкнул и, приняв привычную уже сутулую позу, вновь уставился на таракана. Тот за все это время так и не сдвинулся с места.
- Да, могу казнить! А ведь могу и помиловать тебя, если захочу, конечно. Вот милую и все тут! Живи, скотина. А то ведь для вас, тараканов, небось, рая-то нет. Да и откуда ж ему взяться? Рай Бог для людей создал, чтобы после жизни трудной могли они счастьем насладиться. Вот мне сейчас плохо, а как помру хорошо будет. Он там, наверху, следит и считает мои печали. Много их у меня было. Грешил, правда, тоже, но ведь в том и каялся.
На этот раз бутылка оказалась пустой, и, печально вздохнув, Солодухин катнул ставшую бесполезной тару по полу в угол.
- А ты Рая не достоин, потому что ты не Человек, и не знаешь ни грусти, ни совести. Я же Венец Его Творенья. Он меня сотворил и любит теперь безгранично, как свое детище. А от любви, брат, никуда не деться даже ему. Оттого и сам милует, и нам велит. Вот я тебя и милую, хоть и не люблю. Да ты ж у меня уже сейчас как в раю живешь: жрешь, что найдешь, спишь, где захочешь, и без всяких мук и обязательств ничего я от тебя не требую. Вот и выходит, что я для тебя больше чем Бог. Получается, что я для тебя вроде отца родного. Так-то, братуха.
Опустив голову на сложенные руки, Солодухин еще какое-то время что-то бормотал. Пару раз он даже силился приподняться, но в конце концов засопел, успокоившись под мерный стук дождя.
Было изменено: 1:14 28/02/2010.
Глава 1. Явь
Солодухин проснулся в приподнято-благожелательном настроении - бодр, весел, счастлив. Напевая под нос какую-то незатейливую мелодию, он то и дело подходил к старому трюмо, чтобы окинуть себя критическим взглядом. Как глаголило большое зерцало, критиковать особо было нечего годы милостиво отнеслись к его внешности. Еле дождавшись назначенного часа, Витек с некоторым волнением подошел к порогу соседской квартиры, и, резко выдохнув из себя нерешительность, позвонил. Вид открывшего дверь Сереги явно дал понять, что крепость придется брать штурмом.
- И чего это такие красотульки скучают в одиночестве? с лучезарной улыбкой изрек он свою любимую присказку, едва переступив порог светлой кухоньки.
- Вот уж явно не по твою честь!
- Да ладно тебе, Надюха, я ж с миром пришел. Ну, здравствуй, Любаня!
- Здравствуй, Виктор.
- Как официально! Может, еще и на Вы перейдем?
- Нет уж, на Вы мы только к уважаемым обращаемся, - съязвила Надежда.
Солодухин сдержал чуть было не слетевшую с языка колкость, затем, снова улыбнувшись, по-свойски уселся на край углового диванчика, и обратился к Любане:
- Ну как, красивая, твоя жизнь без меня, хорошего, протекает?
Надежда фыркнув начала дребезжать в раковине посудой. Любаня, опустив глаза, смущенно улыбнулась.
- Все как у всех: живу, работаю, детей воспитываю.
- Муж-то не обижает?
- Не обижает. Я в разводе.
- Во как замечательно! А то уж думал тебя у него отбивать начать.
Любаня на секунду замерла, потом резко схватив сумку выскочила в коридор и начала торопливо собираться. Надежда, бросив полный ненависти взгляд на Солодухина, кинулась за ней.
- Ты это куда, Любань? Мы ж с тобой толком и поговорить-то не успели.
- Мне пора, Надюш. Давай на следующей неделе еще встретимся. Где-нибудь в городе.
- Ну, девочки, я вовсе не хотел вам все испортить, - растеряно пролепетал Солодухин.
- Все нормально, Витюш, мне действительно пора, - попыталась было разрядить обстановку Люба, но случайно сорвавшееся с языка полузабытое "Витюш" только добавило смущения. Она так стремительно вылетела из квартиры, что никто не успел даже попрощаться.
- Ну вот ведь принесло тебя за каким-то хреном!
Это была единственная услышанная Солодухиным фраза из обрушившейся в его сторону тирады Надежды. Все остальное надежно заглушила дверь.
- Любань, подожди!
В спешке он запнулся о ступеньку, но вовремя успел ухватиться за перила. Любаня резко остановилась и прошептала надтреснутым от сдерживаемых рыданий голосом
- Ты хоть понимаешь, что всю жизнь мне исковеркал...
Солодухин исступленно замер, словно задохнувшись от прозвучавшей в ее голосе боли.
- Ты даже представить себе не можешь, как долго мне пришлось с этим справляться. Я ведь жизнь готова была отдать лишь за одну надежду. Я мир без тебя принимать не хотела. Я дышать без тебя не могла!
- Но я...
- Молчи, прошу тебя! Не надо лишних и бесполезных слов: все что ты можешь сказать сегодня уже не имеет смысла. Я научилась жить без тебя, хоть это было и непросто. И теперь я умоляю... Нет, требую - не смей бередить мою рану! В мире и так много боли. Прощай!
Решительно вскинув голову она пошла дальше.
- Любань! Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?
Она молча свернула на новый пролет.
- Неужели для меня все в этой жизни потеряно?!
Она остановилась, не успев опустить занесенную над следующей ступенькой ногу. В этот раз ее голос был холоден и спокоен.
- Не знаю, Витя. Это зависит только от тебя. И я уж точно не смогу тебе помочь. Не хочу помогать.
Стук ее каблуков постепенно растворился в гуле вечно спешащего города, а Солодухин все еще продолжал стоять на лестнице, оглушенный осознанием растворившейся в вечности возможности счастья. Затем он, едва волоча ноги, пошел домой, достал из холодильника початую вчера бутылку Беленькой, налил, выпил... Желудок было что-то буркнул, но кусок малосольного огурца быстро его успокоил. Снова наполнил стакан, вздохнул, и... замер от навалившейся невесть откуда взявшейся безысходности. Раздался стук в дверь. Солодухин продолжал сидеть уставившись в пол с полной рюмкой в тоскливо опущенной на колено руке. Стук повторился снова. И снова. Солодухин не двинулся даже от скрипа открывающейся двери.
- Витек, ты дома?
Тишина.
- Витек!
Из темноты коридора выглянула обеспокоенная физиономия Сереги.
- Вот ты где сидишь. Дверь нараспашку... Чего молчишь-то?
Серега прошлепал в стоптанных дырявых тапках до кухни, и, пододвинув табурет, сел напротив Солодухина, прямо у входа на кухню.
- Ну ты чего сник-то? Из-за Любки что ли? Вот уж никогда не поверил бы, что ты из-за бабы так расстроиться можешь!
- Она сказала, что я жизнь ей исковеркал... Может, и правда, а? Знаешь, я ж ее беременную бросил.
- Ты это... Выпей лучше. Знаю я все. Моя ж тебя потому и терпеть не может. Любка тогда еще пыталась то ли с собой покончить, то ли выкидыш домашний сделать гадости какой-то коровьей наглоталась. В коме лежала. Думали, не выживет.
- Уууу, какая же я все-таки скотина!!! Даже ни разу к ней в больницу не пришел. Вроде как надежду напрасную давать не хотел...
- Да ладно, чего уж теперь себя казнить все же образовалось. Выжила ведь!
- Выжила, образовалось... А я? Живу тут, словно сыч, как лев в клетке в этих стенах мечусь каждый день! Да уж какой там лев - шакал одинокий. Вон, у тебя Надюха есть. Стерва, конечно, но все ж не один. Сыновья опять же. А я? Помирать буду воды никто не подаст. А все свободы хотелось... Да кому она на хрен нужна, коли нет тяги к жизни!
- Да ты выпей лучше.
- А Любка-то вон какой красавицей стала. Дородная такая. А я вот только сейчас понял, как сильно любил ее! Только ее и любил в этой жизни...
- Выпей, чего зря греешь.
- Да отвали ты вместе со своей Надеждой!
Тишина заволокла темную кухоньку звенящей в ушах пустотой. Ни звука. Ни движения. Вдруг за окном сверкнула молния и, буквально через секунду, раздался громовой раскат. Серега суетливо заерзал на табурете.
- Ну, это... Я пойду... А то Надюха опять скандал подымет. Ты не раскисай, давай. Держись, жизнь-то на этом не закончилась.
Солодухин словно и не слышал его. Он и не заметил, как ушел сосед, даже не вздрогнул от хлопка входной двери. Из небытия его вывели лишь первые капли дождя, словно сотня молоточков ударившие в окно. Подняв затуманенные тяжестью дум глаза, Солодухин некоторое время смотрел на стекающих по загаженному Жизнью стеклу посланников Небес. Но что толку в открывавших путь на Волю прозрачных дорожках, если в итоге все равно остается Муть?
Солодухин со вздохом окинул взглядом мрачные стены кухоньки, старую мебель, неубранный стол... Что-то черное проскользнуло мимо полупустой бутылки. Показалось? Нет, шевелится. С третьего раза Солодухину удалось зажечь светильник. Таракан! Да какой огромный! Рука, потянувшаяся было прихлопнуть зазнавшуюся мерзость, чуть не расплескала водку из зажатого в ней стакана. Ээх... Высоко задрав голову, Солодухин опрокинул в себя ее теплое содержимое. Не пошло вывернуло, едва до мойки успел добежать. Вместе с противной склизкой жижей из растревоженного нутра на волю вырвался рык очнувшейся на миг Души. Нахлынувшие вдруг слезы застили глаза, и еще долгое время было невмочь оторваться от смердящей вчерашним счастьем раковины. Наконец от нее отделившись, Солодухин снова присел за стол и, облокотившись на локти, стал водить затуманенным от нахлынувшей горечи взглядом по его поверхности. А таракан-то никуда не исчез. Даже с места не сдвинулся! Так и стоит возле бутылки, лишь изредка поводя по сторонам своими усиками-антеннами.
- Ну чего смотришь? Шевелишь тут своими усами... Думаешь, небось, что все понимаешь. А ведь никогда тебе, букашка мерзкая, не понять боли человеческой души! Эээх...
Схватив бутылку, Солодухин резко плеснул в стакан еще секунду назад такого отвратного, но все равно безумно манящего пойла. Выпил залпом. Прошло.
- Глядишь, значит? Ну, гляди, гляди... Вот щас допью и сразу прихлопну тебя, уродца мелкого! Все равно ж никакого прока от тебя нет. И расстраиваться наверняка никто не станет.
Следующая порция огненной воды разогнала по телу долгожданное тепло. Солодухин удовлетворенно крякнул, таракан слегка шевельнул усами.
- Антеннами своими тут дергаешь... А понимаешь ли ты, что я - твой Бог? Ты хоть знаешь, кто такой Бог? Это, брат, тот, кто вершит Судьбы, кто может и карать, и миловать. Вот щас прихлопну тебя, значит, судьбу твою свершу.
Плотоядно ухмыльнувшись, Солодухин налил себе очередную дозу и тут же осушил. Скривился от обжегшей горло жидкости, зажевал сморщенным огурцом. Вздрогнув на цыганский манер, он довольно хмыкнул и, приняв привычную уже сутулую позу, вновь уставился на таракана. Тот за все это время так и не сдвинулся с места.
- Да, могу казнить! А ведь могу и помиловать тебя, если захочу, конечно. Вот милую и все тут! Живи, скотина. А то ведь для вас, тараканов, небось, рая-то нет. Да и откуда ж ему взяться? Рай Бог для людей создал, чтобы после жизни трудной могли они счастьем насладиться. Вот мне сейчас плохо, а как помру хорошо будет. Он там, наверху, следит и считает мои печали. Много их у меня было. Грешил, правда, тоже, но ведь в том и каялся.
На этот раз бутылка оказалась пустой, и, печально вздохнув, Солодухин катнул ставшую бесполезной тару по полу в угол.
- А ты Рая не достоин, потому что ты не Человек, и не знаешь ни грусти, ни совести. Я же Венец Его Творенья. Он меня сотворил и любит теперь безгранично, как свое детище. А от любви, брат, никуда не деться даже ему. Оттого и сам милует, и нам велит. Вот я тебя и милую, хоть и не люблю. Да ты ж у меня уже сейчас как в раю живешь: жрешь, что найдешь, спишь, где захочешь, и без всяких мук и обязательств ничего я от тебя не требую. Вот и выходит, что я для тебя больше чем Бог. Получается, что я для тебя вроде отца родного. Так-то, братуха.
Опустив голову на сложенные руки, Солодухин еще какое-то время что-то бормотал. Пару раз он даже силился приподняться, но в конце концов засопел, успокоившись под мерный стук дождя.
Было изменено: 1:14 28/02/2010.
