Генрих Белль. Глазами клоуна

В последний месяц я не делал даже самой необходимой гимнастики - гимнастики лицевых мускулов, Клоун, у которого весь эффект построен на том, что его лицо неподвижно, должен очень следить за подвижностью лица. Первое время я начинал упражнения с того, что показывал себе язык; я как бы приближал свое лицо к себе, чтобы потом отдалить его. Впоследствии я отказался от этого, я просто смотрел на себя в зеркало, не делая никаких гримас, по полчаса каждый день; смотрел до тех пор, пока не терял ощущение собственного "я"; но я не Нарцисс, не склонен к самолюбованию, поэтому мне иногда казалось, что я схожу с ума. Я просто
забывал, что это я и что я вижу собственное лицо; кончая упражнения, я
поворачивал зеркало к стене, а потом среди дня, проходя случайно мимо
зеркала в ванной или в передней, каждый раз пугался: на меня смотрел
совершенно незнакомый человек, человек, о котором я не мог сказать,
серьезен он или дурачится - длинноносый белый призрак... И я со всех ног
мчался к Марии, чтобы увидеть себя в ее глазах. С тех пор как Мария ушла,
я не могу делать гимнастики лицевых мускулов - боюсь сойти с ума. Кончив
упражнения, я всегда подходил к Марии совсем близко, и в ее зрачках снова
находил себя - крохотное, немного искаженное лицо, но все же я его
узнавал: это было мое лицо, то самое, которого я пугался в зеркале. Но как
объяснить Цонереру, что без Марии я не могу репетировать перед зеркалом?
Теперь я наблюдал себя за едой; мне было не страшно, а просто грустно. Я
отчетливо видел ложку, фасоль с кусочками яичного белка и желтка, ломоть хлеба, который становился все меньше. Зеркало показало мне печальную действительность: пустую тарелку, ломоть хлеба, который становился все меньше, и слегка испачканный рот, я вытер его рукавом пиджака. Сейчас я не репетировал. Не было человека, который мог бы вернуть меня самому себе. Я медленно побрел опять в столовую.