собака
где я был в с осени 1993 до лета 1994?
кому говорю, что в армии, а кому, что на Севере.
жена моя - моя же школьная любовь. жить начали когда были ещё отроком и отроковицею. замечал я за нею некоторые странности и злобу безпричинную, оглушающую. но - юношеская гиперсексуальность, новизна ощущений, всё сглаживали. да и воспитывался я одной матерью, от отца алименты копеечные. родни куча безпомощной. трудно было, потому феминизма мне досталось лишку. хоть и старался я не слушать, что всё в мире на женщинах держится, что им тяжело от природы, потому беречь надо особые эти создания и всё прощать, да видать где-то в подсознании засело.
что говорить - разные мы с женой были люди, вовсе разные. я всегда горячий как печка, она напротив, всё куталась во что-то, всё мёрзла, не греет, видать, голубая кровь.
и надо бы думать о себе и о жизни в целом и когда она месячные мне в компот вишнёвый подмешивала и когда глаза зелёные краснели от внезапного приступа адского гнева. а я дурааак! ну какие в наше время ведьмаки и ведьмы? всё старушечьи россказни. кстати, о старухах - её бабка четырёх мужей пережила, ох и непростая - чёртова жонка (не к ночи будь помянут!).
мой грех стал я жену иногда поколачивать. до того порой доведёт. и в самое больное место так ловко попадает и то обо мне ведает, чего я и сам-то не знал. придёт к ночи пьяная, и чувствую, что блудила да доказать не могу. да ещё смеётся и дразнит меня полунамёками. а я возьму да одной рукой её захвачу с затылка а другой пальцами нос зажму, а оставшейся рукой рот закрою, да ещё и поймаю её на выдохе. чувствую обмякает, сопротивляться перестаёт. я её отпущу на чуток. обзовёт скотиной я снова кислород перекрываю.
после она к матери уходила, а я в себя возвращался и за ней шёл. дурак. тёща грозила:
- вот устрою я тебе, гад, вот устрою!
- да что ты мне устроишь?
и действительно что? работаешь в отделе кадров, шишка, тоже мне.
ментов вызывать пыталась как-то, смешная. у меня по бизнесу с ними замечательные отношения.
а в очередной раз, под Первомай, с балкона увидел, как её нерусь какая-то до дому провожала.
- что ж ты, говорю, так тебя растак!
побежать хотел в репу сунуть аре, да не догнал.
возвращаюсь, а она мне:
- повезло тебе, что не догнал. он каратист и тебя бы так уделал!
тут уж я её уделал основательно.
ушла. напился. нет нажрался. утором пошёл к тёще, а та неожиданно ласкова:
- что зятёк, голова болит?
- болит.
- ладно уж, праздник сегодня, на-ка винца стаканчик выпей.
гляжу, вино красное, но думаю, уж эта-то свои месячные замешивать не будет откуда ей их взять, дуре климактерической?
выпил стакан, а он у меня из рук выпал. смотрю я на руки, а там лапы с шерстью и когтями, со стула на пол сполз и на четыре лапы встал. а тёща со злобой:
- собак, зятёчек не любишь? так будешь самой последней дворнягой и смеётся, мразь. веником меня за порог.
очутился на улице, вою, куда себя деть не знаю, под колёса бросаюсь, вместо слов гав один. побежал к своему гаражу, сам не знаю как. там стая бродячих собак, но настоящих. приняли меня в стаю сразу, хотя их лай я понимать так и не научился по смыслу догадывался, разум-то остался прежний.
пенсионерки кашей кормили. ничего так, если с голодухи. в помойках тоже много чего вкусного бывало. желудок собачий вещь замечательная. человеком был то и дело диарея, что ни съешь хоть чуть-чуть не такое, а тут что ни проглотил, всё в пользу. бомжа один раз загрызли. как ни голодно было, а не смог бомженину есть всё ж таки человечинка. зимой тяжело. жмёмся, дрожим. из подъездов гонят, хорошо мужик один в гараж к себе пускал в самые холодные ночи. а су**к я не разу не отымел ни одной. зато как от женщин магически прекрасно пахнет по некоторым дням. иду, бывало, как привязанный за ней, ничего вокруг не замечаю, балдею, пока не разбужусь внезапным пинком её мужчины. оно правильно, но больно.
зима прошла и тут же меня взял в пару к себе профессиональный нищий. тут уж хорошо зажил. я фокусы цирковые показывал, типа пролаять столько раз, сколько на бумажке ребёнок нарисует и всё такое прочее. мне ж легко, а нищий меня кормил пристойно и в каморке своей коврик мне выделил. я уже и пообвыкся даже, хотя нет... выл я знатно, особенно в полнолуние. луна мучила и мешала. за что от нищего своего получал по печёнкам.
жизнь вновь переменилась к лучшему, когда странного вида пожилой дядюшко выкупил меня у нищего и привёл к себе домой. не то сказал, не то спросил:
- а ты ведь не собака.
я завыл горько.
- надо ещё двоих, тогда я тебе может и помогу.
загадочно, а впрочем собачья жизнь всё равно не жизнь. был бы хоть котом ещё куда ни шло.
постепенно появились ещё двое таких же горемык. а в купаловскую ночь вывел он нас на пустырь, связал хвосты, да так больно всё переломал. взошла луна, вдруг как начнёт он нас палкой по хребтинам лупасить! мы в разные стороны рванулись и из шкур собачьих выскочили. понёсся я куда глаза глядят, понёсся без разбору. принял меня наряд. объяснил кое-как, что мол, с Севера еду, ограбили, вещи украли, дайте позвонить. а сам не могу ни номер набрать ни подпись на протоколе поставить до того руки не владеют. да и говорил-то я страшно. но, кое-как в себя пришёл, друг Сашка за мной приехал и в чувство привёл.
а тёще я отомстить не успел нашли её пьяную, избитую на улице, отвезли по скорой в 36-ю больницу. вышла из разума. мычит и смеётся, кашу назад выплёвывает.
с женой бывшей видимся иногда, но в глаза друг другу не смотрим.
кому говорю, что в армии, а кому, что на Севере.
жена моя - моя же школьная любовь. жить начали когда были ещё отроком и отроковицею. замечал я за нею некоторые странности и злобу безпричинную, оглушающую. но - юношеская гиперсексуальность, новизна ощущений, всё сглаживали. да и воспитывался я одной матерью, от отца алименты копеечные. родни куча безпомощной. трудно было, потому феминизма мне досталось лишку. хоть и старался я не слушать, что всё в мире на женщинах держится, что им тяжело от природы, потому беречь надо особые эти создания и всё прощать, да видать где-то в подсознании засело.
что говорить - разные мы с женой были люди, вовсе разные. я всегда горячий как печка, она напротив, всё куталась во что-то, всё мёрзла, не греет, видать, голубая кровь.
и надо бы думать о себе и о жизни в целом и когда она месячные мне в компот вишнёвый подмешивала и когда глаза зелёные краснели от внезапного приступа адского гнева. а я дурааак! ну какие в наше время ведьмаки и ведьмы? всё старушечьи россказни. кстати, о старухах - её бабка четырёх мужей пережила, ох и непростая - чёртова жонка (не к ночи будь помянут!).
мой грех стал я жену иногда поколачивать. до того порой доведёт. и в самое больное место так ловко попадает и то обо мне ведает, чего я и сам-то не знал. придёт к ночи пьяная, и чувствую, что блудила да доказать не могу. да ещё смеётся и дразнит меня полунамёками. а я возьму да одной рукой её захвачу с затылка а другой пальцами нос зажму, а оставшейся рукой рот закрою, да ещё и поймаю её на выдохе. чувствую обмякает, сопротивляться перестаёт. я её отпущу на чуток. обзовёт скотиной я снова кислород перекрываю.
после она к матери уходила, а я в себя возвращался и за ней шёл. дурак. тёща грозила:
- вот устрою я тебе, гад, вот устрою!
- да что ты мне устроишь?
и действительно что? работаешь в отделе кадров, шишка, тоже мне.
ментов вызывать пыталась как-то, смешная. у меня по бизнесу с ними замечательные отношения.
а в очередной раз, под Первомай, с балкона увидел, как её нерусь какая-то до дому провожала.
- что ж ты, говорю, так тебя растак!
побежать хотел в репу сунуть аре, да не догнал.
возвращаюсь, а она мне:
- повезло тебе, что не догнал. он каратист и тебя бы так уделал!
тут уж я её уделал основательно.
ушла. напился. нет нажрался. утором пошёл к тёще, а та неожиданно ласкова:
- что зятёк, голова болит?
- болит.
- ладно уж, праздник сегодня, на-ка винца стаканчик выпей.
гляжу, вино красное, но думаю, уж эта-то свои месячные замешивать не будет откуда ей их взять, дуре климактерической?
выпил стакан, а он у меня из рук выпал. смотрю я на руки, а там лапы с шерстью и когтями, со стула на пол сполз и на четыре лапы встал. а тёща со злобой:
- собак, зятёчек не любишь? так будешь самой последней дворнягой и смеётся, мразь. веником меня за порог.
очутился на улице, вою, куда себя деть не знаю, под колёса бросаюсь, вместо слов гав один. побежал к своему гаражу, сам не знаю как. там стая бродячих собак, но настоящих. приняли меня в стаю сразу, хотя их лай я понимать так и не научился по смыслу догадывался, разум-то остался прежний.
пенсионерки кашей кормили. ничего так, если с голодухи. в помойках тоже много чего вкусного бывало. желудок собачий вещь замечательная. человеком был то и дело диарея, что ни съешь хоть чуть-чуть не такое, а тут что ни проглотил, всё в пользу. бомжа один раз загрызли. как ни голодно было, а не смог бомженину есть всё ж таки человечинка. зимой тяжело. жмёмся, дрожим. из подъездов гонят, хорошо мужик один в гараж к себе пускал в самые холодные ночи. а су**к я не разу не отымел ни одной. зато как от женщин магически прекрасно пахнет по некоторым дням. иду, бывало, как привязанный за ней, ничего вокруг не замечаю, балдею, пока не разбужусь внезапным пинком её мужчины. оно правильно, но больно.
зима прошла и тут же меня взял в пару к себе профессиональный нищий. тут уж хорошо зажил. я фокусы цирковые показывал, типа пролаять столько раз, сколько на бумажке ребёнок нарисует и всё такое прочее. мне ж легко, а нищий меня кормил пристойно и в каморке своей коврик мне выделил. я уже и пообвыкся даже, хотя нет... выл я знатно, особенно в полнолуние. луна мучила и мешала. за что от нищего своего получал по печёнкам.
жизнь вновь переменилась к лучшему, когда странного вида пожилой дядюшко выкупил меня у нищего и привёл к себе домой. не то сказал, не то спросил:
- а ты ведь не собака.
я завыл горько.
- надо ещё двоих, тогда я тебе может и помогу.
загадочно, а впрочем собачья жизнь всё равно не жизнь. был бы хоть котом ещё куда ни шло.
постепенно появились ещё двое таких же горемык. а в купаловскую ночь вывел он нас на пустырь, связал хвосты, да так больно всё переломал. взошла луна, вдруг как начнёт он нас палкой по хребтинам лупасить! мы в разные стороны рванулись и из шкур собачьих выскочили. понёсся я куда глаза глядят, понёсся без разбору. принял меня наряд. объяснил кое-как, что мол, с Севера еду, ограбили, вещи украли, дайте позвонить. а сам не могу ни номер набрать ни подпись на протоколе поставить до того руки не владеют. да и говорил-то я страшно. но, кое-как в себя пришёл, друг Сашка за мной приехал и в чувство привёл.
а тёще я отомстить не успел нашли её пьяную, избитую на улице, отвезли по скорой в 36-ю больницу. вышла из разума. мычит и смеётся, кашу назад выплёвывает.
с женой бывшей видимся иногда, но в глаза друг другу не смотрим.
