Дорога с билетом в один конец
В женщинах, тронутых развратом, всегда есть тонкий привкус пряной сладости надкушенного и забродившего от укуса фрукта.
Пьянящая сладость. Они полны усталой обреченности - их не ждет счастливая старость с внуками и они об этом прекрасно знают, знают, что бабушка с пакета молока "Домик в деревне" не про них - и вырастающая из этой обреченности решимость. Местами стальная, пугающая решимость. Как у исламских террористов-смертников.
Вглядевшись в их глаза, можно заметить отблеск стального взгляда смерти, смертности, которого нет у обычных порядочных женщин, растворенных в полном жизненной свежести семейном уюте. Глядя в их глаза, ты глядишь в бездну, в Великое Ничто, придающее их поцелуям - когда они целуют тебя не за рабочие деньги, но из внезапно пробудившегося желания вобрать, вожрать тебя, растворить и поглотить в своем мареве небытия- ледяной, леденящий оттенок посмертной тоски. Это очень сильное чувство - когда ты понимаешь, чем тебя целует сама Смерть и когда твой затылок свинцовой, липкой тяжестью от ужаса осознания близости небытия, шуршашего сзади стремительно леденеющими, покрывающимися инеем простынями.
Само собой, что хоть раз переспав со Смертью, хоть раз испытав предельный ужас, сумерки души, ощущение гаснущего внутри тебя света, который замирает, растворяется в чернильной тьме и не хочет разгораться вновь, и не разгорается вновь, и не горит, и ночь, и мрак, и мрак - ты уже не можешь не смотреть на обычных добрых хороших женщин, из которых прет и прет похожая на патоку жизнь, без легкой сардонической улыбки мертвеца.
Пьянящая сладость. Они полны усталой обреченности - их не ждет счастливая старость с внуками и они об этом прекрасно знают, знают, что бабушка с пакета молока "Домик в деревне" не про них - и вырастающая из этой обреченности решимость. Местами стальная, пугающая решимость. Как у исламских террористов-смертников.
Вглядевшись в их глаза, можно заметить отблеск стального взгляда смерти, смертности, которого нет у обычных порядочных женщин, растворенных в полном жизненной свежести семейном уюте. Глядя в их глаза, ты глядишь в бездну, в Великое Ничто, придающее их поцелуям - когда они целуют тебя не за рабочие деньги, но из внезапно пробудившегося желания вобрать, вожрать тебя, растворить и поглотить в своем мареве небытия- ледяной, леденящий оттенок посмертной тоски. Это очень сильное чувство - когда ты понимаешь, чем тебя целует сама Смерть и когда твой затылок свинцовой, липкой тяжестью от ужаса осознания близости небытия, шуршашего сзади стремительно леденеющими, покрывающимися инеем простынями.
Само собой, что хоть раз переспав со Смертью, хоть раз испытав предельный ужас, сумерки души, ощущение гаснущего внутри тебя света, который замирает, растворяется в чернильной тьме и не хочет разгораться вновь, и не разгорается вновь, и не горит, и ночь, и мрак, и мрак - ты уже не можешь не смотреть на обычных добрых хороших женщин, из которых прет и прет похожая на патоку жизнь, без легкой сардонической улыбки мертвеца.