Фигурный вальс
Когда он собирался на эту войну, глупую и бестолковую, как и все предприятия, в которых жизнь человеческая становится разменной монетой, так вот, когда он собирался в этот поход, он еще не предполагал, какой катастрофой все закончится. Славный выпускник славного военного училища - чего же, как не славы и блеска медалей было ему ждать от этой бойни?
Перед отъездом в часть устроили бал. Смолянки, тонкие, гибкие, как апрельская верба, перехваченные в талиях атласными лентами, с хрустальным блеском в глазах, широкой рекой вливались в раскрытые двери бальной залы и тут же растекались множеством ручейков, подхваченные статными кавалерами.
Объявили фигурный вальс. Мелодия зазвенела в воздухе. Щелчок каблуков, резкий наклон головы, предложенная рука... Таким кавалером не стоит пренебрегать!
Друг к другу - друг от друга... раз - два - три...
Танец - это утверждение мужского и женского естества, и партнер - только сильный и властный, только - ведущий и никогда - подчиняющийся. Фигурный вальс горной рекой сбегал со смычков скрипок, выплескивался из-под клавиш рояля. Обманчивый, создающий вихревое кружение, завораживающий стремительной плавностью линий. Кто-то из кадетов танцевал с хорошенькой кокеткой, кто-то - со скромницей, розовеющей от чуть более упругого соприкосновения. Петр Елисеев танцевал с Агнией Александровной, как она сама себя назвала, сверкнув взглядом из-под крыльев ресниц.
Первое же касание высекло такой сноп искр, что он даже испугался. Так не бывает! Не бывает, чтобы случайная девица в случайном вальсе... В случай Елисеев верить отказывался, но в будущее свое геройство верил так истово, будто призывал в помощники всех богов, держащих в руках землю. Когда Агния, держась за его руку, начала стремительное кружение, словно огненная волна хлестнула его, всколыхнув звенящий воздух.
Первый круг вальса... Дорожка к дому, усыпанная яблоневым цветом, светящийся круг лампы в крапинках мотыльков... "Папенька, папенька-то рад будет!" - сбивающийся шепот матери у калитки.
Второй круг вальса... Леденеющие невестины руки, густая непрозрачная фата и колокольный звон... "Берешь ли ты?.." "Беру. И - уже самому себе! - никогда никому не отдам!".
Третий круг вальса... Красно-желтая резьба кленовых листьев, заколоченные ставни... "Только ты..." "В ноябре-декабре, не позже... Только ты..."
Сразу на двух скрипках оглушительным хлопком лопнули струны. Вальс оборвался. Дирижер принес извинения в глубочайшем поклоне. А через мгновение заиграли что-то другое.
Друг к другу - друг от друга... раз - два - три...
Петербург начала октября был во влажном граните, в серых завесах дождя. Думать и помнить его дома не получалось, а почту - если и была таковая - приносили ранним утром. Сегодня опять не было. Папенька глубокомысленно покашливал и пространно размышлял о стратегии, тактике и ходе военной кампании, начатой так неудачно и не в срок. Матушка длинно вздыхала и целыми днями сидела у окна с молитвословом в руках, глядя на масляно-серую Неву. Все время ощущалось, что в доме не хватает воздуху.
Накинутая перилина, незавязанные ленты капора - и вот уже мокрая мостовая словно сама несет куда-то. Агнии казалось, что если думать и помнить непрерывно, все время, каждую секунду, то человек обязательно будет... жив. И шумное возвращение - уж конечно, героя! - и слезы, и улыбки, и неразжатие рук - все будет. А еще дом с детским гомоном и обеды в родительском имении за городом, и блестящие приемы, и ночи на двоих в уснувшем доме - все-все обязательно будет!
Друг к другу - друг от друга... раз - два - три...
Агния уже давно не замечала ничего, происходящего вокруг, вся жизнь ее была сосредоточена в памяти. И, конечно, совсем не думала о том, что хоть петербургские извозчики и уступали всегда лихим московским, из любых правил бывают исключения. А какой кураж вылететь с Большой Морской на Невский и гнать, гнать так, чтоб лошадь земли не чуяла! Народу в этот час почти нет, а редкому прохожему как не услышать стремительный топот и истинно черкесское гиканье?
"Петербургские ведомости"
"Утром третьего дня на углу улицы Большой Морской и Невского проспекта по неосторожности извозчика из-за быстрой езды была сбита девица А. К.. Прибывший на место происшествия доктор засвидетельствовал мгновенную смерть потерпевшей в результате сильного повреждения головы. Извозчик взят под стражу. Полицейское управление призывает горожан быть внимательными во время прогулок".
Друг к другу - друг от друга... раз - два - три...
Почта во время военной кампании работала плохо, с перебоями, письма часто терялись. А Петра Елисеева больше никто не ждал, хоть ему это было неизвестно. Да и кому было ждать, если Агния превратилась в земляной холмик, покрытый опавшей листвой, а родители ее в состоянии безмерного горя и себя-то забыли. И он, вспоминая тот первый их фигурный вальс, вспоминал и небольшое их общее прошлое, грезил об общем будущем. Грезы одолевали его не только ночами, но и днем, и в редких кратких сражениях, когда он, автоматически двигаясь, исполняя приказы, видел повсюду легкую улыбку Агнии. Он совершенно не заметил даже того, что после очередной стремительной атаки на поле, в ложбинке, пропитанной дождевой водой, осталось лежать тело геройски погибшего Петра Елисеева. Он тогда опять думал об Агнии.
Друг к другу - друг от друга... раз - два - три...
***
Послушник Андрий, год назад пришедший в Зеленецкий мужской монастырь, сколько помнил себя, жил словно на два сознания. Днем его некрасивое, в оспинах и редких бородавках лицо было сосредоточенно, а нескладно-долговязая фигура выражала смирение и готовность выполнять всякую по-монастырски нелегкую работу. Ночами же, после долгой коленопреклонной молитвы, сон охватывал уставшее тело, а душа легкой птицей улетала куда-то. Куда - он не мог понять. Этот большой сон снился ему уже много лет. То стремительно-легкий, влажно переливающийся вальс, то женская улыбка, то колокольный звон, то канонада пушек, то запрокинутая голова в холодной воде, то глухие звуки, словно комья земли ударяются во что-то деревянное. Андрий очень хотел понять, наконец, почему он, в жизни своей не видавший ничего кроме тусклого деревенского детства, бродяжничества и - потом уже - монастырского подворья с десятком угрюмых монахов, почему он видит этот сон. Еще и еще...
На Пасху монах, обыкновенно исполнявший послушание на кухне, заболел, да так сильно, что братия и послушники уже отчаялись попробовать на праздник куличей. Настоятель решил тогда купить куличи в женском монастыре, что в Старой Ладоге, потому как с настоятельницей того монастыря у него была давняя дружба. Матушка-настоятельница продать куличи отказалась, но обещала дать их в подарок, если только отец Алексий пришлет кого из братии за посылкой. К празднику у монахов работы сильно прибавилось, да и на молитвы уходило много времени, поэтому послушание принести их староладожского монастыря пасхальный гостинец получил Андрий. К дороге он был привычен, как раз к тому же оказия в Старую Ладогу подвернулась, а там - он знал уже - от центра до монастыря - меньше часа ходьбы.
Друг к другу - друг от друга... раз - два - три...
Когда Андрий вошел в дубовые ворота женского монастыря, у кирпичной стены его уже ждала сестрица с большой увязкой в руках. От увязки шел такой теплый и вкусный дух, что сомнений не было - пасхальный гостинец от матушки-настоятельницы. Сестрица маленькая, хрупкая, вся в черном - к Страстной Пятнице -, глаз не поднимает. Рука в кисти такая тонкая, что кажется, будто огромный тюк с куличами на веточке держится, и она вот-вот надломится. Андрий увязку у нее взял, только поблагодарить хотел и в обратный путь двинуться, как сестрица голову подняла... Слова в горле замерли и холодными комочками там застряли... Эта легкая улыбка ему каждую ночь во сне видится! Эти серые с голубой дымкой глаза каждый раз перед пушечным грохотом появляются! Эта хрупкая рука... так хотелось кому-то там, в его сне, чтобы прохладные пальцы костер пылающий в боку утишили...
Друг к другу - друг от друга... раз - два - три...
А может, и не монахиня еще, а послушница? Тогда есть обратная дрога, тогда еще оба могут черное одеяние снять... И колокольный звон, и детский гомон, и две жизни в уни сон... как одна.
"Сестрица! Сестрица Прасковья. Тебя в храме ждут..."
Она поклонилась Андрию и скоро пошла к храму. Андрий вышел из ворот, поудобнее пристроил на плечо ношу, перекрестился на храм и небыстро двинулся в обратный путь. На Старую Ладогу спускался вечер Чистого Четверга... А за вечером придет ночь, и перед Страстной Пятницей опять повторится все тот же сон: улыбка, колокола, раскаты пушек и глухая осыпь земли.
Друг к другу - друг от друга... раз - два - три...
Перед отъездом в часть устроили бал. Смолянки, тонкие, гибкие, как апрельская верба, перехваченные в талиях атласными лентами, с хрустальным блеском в глазах, широкой рекой вливались в раскрытые двери бальной залы и тут же растекались множеством ручейков, подхваченные статными кавалерами.
Объявили фигурный вальс. Мелодия зазвенела в воздухе. Щелчок каблуков, резкий наклон головы, предложенная рука... Таким кавалером не стоит пренебрегать!
Друг к другу - друг от друга... раз - два - три...
Танец - это утверждение мужского и женского естества, и партнер - только сильный и властный, только - ведущий и никогда - подчиняющийся. Фигурный вальс горной рекой сбегал со смычков скрипок, выплескивался из-под клавиш рояля. Обманчивый, создающий вихревое кружение, завораживающий стремительной плавностью линий. Кто-то из кадетов танцевал с хорошенькой кокеткой, кто-то - со скромницей, розовеющей от чуть более упругого соприкосновения. Петр Елисеев танцевал с Агнией Александровной, как она сама себя назвала, сверкнув взглядом из-под крыльев ресниц.
Первое же касание высекло такой сноп искр, что он даже испугался. Так не бывает! Не бывает, чтобы случайная девица в случайном вальсе... В случай Елисеев верить отказывался, но в будущее свое геройство верил так истово, будто призывал в помощники всех богов, держащих в руках землю. Когда Агния, держась за его руку, начала стремительное кружение, словно огненная волна хлестнула его, всколыхнув звенящий воздух.
Первый круг вальса... Дорожка к дому, усыпанная яблоневым цветом, светящийся круг лампы в крапинках мотыльков... "Папенька, папенька-то рад будет!" - сбивающийся шепот матери у калитки.
Второй круг вальса... Леденеющие невестины руки, густая непрозрачная фата и колокольный звон... "Берешь ли ты?.." "Беру. И - уже самому себе! - никогда никому не отдам!".
Третий круг вальса... Красно-желтая резьба кленовых листьев, заколоченные ставни... "Только ты..." "В ноябре-декабре, не позже... Только ты..."
Сразу на двух скрипках оглушительным хлопком лопнули струны. Вальс оборвался. Дирижер принес извинения в глубочайшем поклоне. А через мгновение заиграли что-то другое.
Друг к другу - друг от друга... раз - два - три...
Петербург начала октября был во влажном граните, в серых завесах дождя. Думать и помнить его дома не получалось, а почту - если и была таковая - приносили ранним утром. Сегодня опять не было. Папенька глубокомысленно покашливал и пространно размышлял о стратегии, тактике и ходе военной кампании, начатой так неудачно и не в срок. Матушка длинно вздыхала и целыми днями сидела у окна с молитвословом в руках, глядя на масляно-серую Неву. Все время ощущалось, что в доме не хватает воздуху.
Накинутая перилина, незавязанные ленты капора - и вот уже мокрая мостовая словно сама несет куда-то. Агнии казалось, что если думать и помнить непрерывно, все время, каждую секунду, то человек обязательно будет... жив. И шумное возвращение - уж конечно, героя! - и слезы, и улыбки, и неразжатие рук - все будет. А еще дом с детским гомоном и обеды в родительском имении за городом, и блестящие приемы, и ночи на двоих в уснувшем доме - все-все обязательно будет!
Друг к другу - друг от друга... раз - два - три...
Агния уже давно не замечала ничего, происходящего вокруг, вся жизнь ее была сосредоточена в памяти. И, конечно, совсем не думала о том, что хоть петербургские извозчики и уступали всегда лихим московским, из любых правил бывают исключения. А какой кураж вылететь с Большой Морской на Невский и гнать, гнать так, чтоб лошадь земли не чуяла! Народу в этот час почти нет, а редкому прохожему как не услышать стремительный топот и истинно черкесское гиканье?
"Петербургские ведомости"
"Утром третьего дня на углу улицы Большой Морской и Невского проспекта по неосторожности извозчика из-за быстрой езды была сбита девица А. К.. Прибывший на место происшествия доктор засвидетельствовал мгновенную смерть потерпевшей в результате сильного повреждения головы. Извозчик взят под стражу. Полицейское управление призывает горожан быть внимательными во время прогулок".
Друг к другу - друг от друга... раз - два - три...
Почта во время военной кампании работала плохо, с перебоями, письма часто терялись. А Петра Елисеева больше никто не ждал, хоть ему это было неизвестно. Да и кому было ждать, если Агния превратилась в земляной холмик, покрытый опавшей листвой, а родители ее в состоянии безмерного горя и себя-то забыли. И он, вспоминая тот первый их фигурный вальс, вспоминал и небольшое их общее прошлое, грезил об общем будущем. Грезы одолевали его не только ночами, но и днем, и в редких кратких сражениях, когда он, автоматически двигаясь, исполняя приказы, видел повсюду легкую улыбку Агнии. Он совершенно не заметил даже того, что после очередной стремительной атаки на поле, в ложбинке, пропитанной дождевой водой, осталось лежать тело геройски погибшего Петра Елисеева. Он тогда опять думал об Агнии.
Друг к другу - друг от друга... раз - два - три...
***
Послушник Андрий, год назад пришедший в Зеленецкий мужской монастырь, сколько помнил себя, жил словно на два сознания. Днем его некрасивое, в оспинах и редких бородавках лицо было сосредоточенно, а нескладно-долговязая фигура выражала смирение и готовность выполнять всякую по-монастырски нелегкую работу. Ночами же, после долгой коленопреклонной молитвы, сон охватывал уставшее тело, а душа легкой птицей улетала куда-то. Куда - он не мог понять. Этот большой сон снился ему уже много лет. То стремительно-легкий, влажно переливающийся вальс, то женская улыбка, то колокольный звон, то канонада пушек, то запрокинутая голова в холодной воде, то глухие звуки, словно комья земли ударяются во что-то деревянное. Андрий очень хотел понять, наконец, почему он, в жизни своей не видавший ничего кроме тусклого деревенского детства, бродяжничества и - потом уже - монастырского подворья с десятком угрюмых монахов, почему он видит этот сон. Еще и еще...
На Пасху монах, обыкновенно исполнявший послушание на кухне, заболел, да так сильно, что братия и послушники уже отчаялись попробовать на праздник куличей. Настоятель решил тогда купить куличи в женском монастыре, что в Старой Ладоге, потому как с настоятельницей того монастыря у него была давняя дружба. Матушка-настоятельница продать куличи отказалась, но обещала дать их в подарок, если только отец Алексий пришлет кого из братии за посылкой. К празднику у монахов работы сильно прибавилось, да и на молитвы уходило много времени, поэтому послушание принести их староладожского монастыря пасхальный гостинец получил Андрий. К дороге он был привычен, как раз к тому же оказия в Старую Ладогу подвернулась, а там - он знал уже - от центра до монастыря - меньше часа ходьбы.
Друг к другу - друг от друга... раз - два - три...
Когда Андрий вошел в дубовые ворота женского монастыря, у кирпичной стены его уже ждала сестрица с большой увязкой в руках. От увязки шел такой теплый и вкусный дух, что сомнений не было - пасхальный гостинец от матушки-настоятельницы. Сестрица маленькая, хрупкая, вся в черном - к Страстной Пятнице -, глаз не поднимает. Рука в кисти такая тонкая, что кажется, будто огромный тюк с куличами на веточке держится, и она вот-вот надломится. Андрий увязку у нее взял, только поблагодарить хотел и в обратный путь двинуться, как сестрица голову подняла... Слова в горле замерли и холодными комочками там застряли... Эта легкая улыбка ему каждую ночь во сне видится! Эти серые с голубой дымкой глаза каждый раз перед пушечным грохотом появляются! Эта хрупкая рука... так хотелось кому-то там, в его сне, чтобы прохладные пальцы костер пылающий в боку утишили...
Друг к другу - друг от друга... раз - два - три...
А может, и не монахиня еще, а послушница? Тогда есть обратная дрога, тогда еще оба могут черное одеяние снять... И колокольный звон, и детский гомон, и две жизни в уни сон... как одна.
"Сестрица! Сестрица Прасковья. Тебя в храме ждут..."
Она поклонилась Андрию и скоро пошла к храму. Андрий вышел из ворот, поудобнее пристроил на плечо ношу, перекрестился на храм и небыстро двинулся в обратный путь. На Старую Ладогу спускался вечер Чистого Четверга... А за вечером придет ночь, и перед Страстной Пятницей опять повторится все тот же сон: улыбка, колокола, раскаты пушек и глухая осыпь земли.
Друг к другу - друг от друга... раз - два - три...
