Он простил бы замужество, но не стихи для другого...
Он войдёт... И задержится молча, не выдав себя,
в полуночных стихах, как в намоленных нежностью храмах...
То ли верой своей поверяет мне сердце, любя,
то ли верой моей исцеляет неспящие раны...
Он войдёт и задержится молча...
/Я это пойму.../
Взвесит в зале Двух Истин - пером - душу каждого слова...
И вопросом вдруг выльется сладкая горечь - "Кому?..."
Он простил бы замужество,
но не стихи для другого...
Он войдёт и задержится
в сумраке мягких лампад,
осторожно держась за соломинку ломкого слога...
Может, строчки молитв нелегко отличить от баллад...
Может, храм невелик, но любовь здесь становится Богом...
Он войдёт...
В сотый раз оробев у начала пути...
Хоть и кажется всё наизусть и до боли знакомым...
Может, кто-то из нас /кто смелее/ предложит войти...
Но не в храмы стихов, а в прихожую нашего дома...(с)
в полуночных стихах, как в намоленных нежностью храмах...
То ли верой своей поверяет мне сердце, любя,
то ли верой моей исцеляет неспящие раны...
Он войдёт и задержится молча...
/Я это пойму.../
Взвесит в зале Двух Истин - пером - душу каждого слова...
И вопросом вдруг выльется сладкая горечь - "Кому?..."
Он простил бы замужество,
но не стихи для другого...
Он войдёт и задержится
в сумраке мягких лампад,
осторожно держась за соломинку ломкого слога...
Может, строчки молитв нелегко отличить от баллад...
Может, храм невелик, но любовь здесь становится Богом...
Он войдёт...
В сотый раз оробев у начала пути...
Хоть и кажется всё наизусть и до боли знакомым...
Может, кто-то из нас /кто смелее/ предложит войти...
Но не в храмы стихов, а в прихожую нашего дома...(с)