место в истории...
В истории остается мясо. Без тухлятины и прогорклости. Не пересоленное и не переперченое.
Три четверти века Камю и Кафка были великими писателями XX века. Имели место в истории. Похоже, это место
растворяется. Ограниченность мысли, монотонная скудость стиля, серость изображения, бессмысленность и безнадежность как жизненный принцип, возведенный в ранг эстетического так выдыхается вино в уксус, а уксус
в невкусную и никчемную водичку. Коньяку мне! В истории остается живая жизнь.
Нервное напряжение. Блеск и чистота стиля. Бесстрашная острота и глубина мысли. Буйство страстей и великие свершения. Любовь и ненависть, рождение и смерть, смех и слезы, кровь и пот, розы и морозы, и хоть вы тресните старые песни о главном.
Примитивно писавший Жюль Верн остался в истории, а несравненно выше ценимый критиками и знатоками Сент-Бев только в учебниках. Понятия не имею, надолго ли останется в истории живописец Илья Глазунов мне это не интересно; но сегодня он в истории. В отличие от многих ценимых критиками художников, которых и
сегодня не разглядишь невооруженным глазом.
Занятое кем-чем либо место в Истории это часть нашего социокультурного пространства, весьма жестко
структурированного. Заполнено оно в основном мифологизированными знаками. Чтобы такой знак возник достаточно шума, моды, созданного общественного мнения, вкуса эпохи. Но чтобы такой знак укоренился и со
сменой моды и эпохи не исчез необходимо, чтобы в основе его лежал, почвой и постаментом ему служил креативный витальный акт. Чтобы живая кровь жизни пульсировала в произведении искусства. Чтобы глаза
загорелись, дух захватило, слеза подступила к горлу.
О прозе Лермонтова прижизненная критика слова доброго не сказала. Ничего. Мы сегодня скажем.
Высоцкий для критики не существовал зато для народа был его неотторжимой частью, и его место в истории было
осознано народом в миг, когда узнали об его смерти.
О да много писала критика о Ван-Гоге. Зато много писала об Одоевском и Боборыкине, правда, в другой стране.
Стивен Кинг сам, без помощи критики, создал свой миф, мир и знак. Хоть навозом назовите а в истории находится. А масса нобелевских лауреатов по литературе и сегодня мало кому известна и на фиг не нужна дополитиканствовался и доинтриговался нобелевский комитет.
"Тарзана" за искусство не считают а из истории пока не выковыривается. А вот помнят и ни с чем не перепутают.
Снобизм критики служит дурную службу массам: они не различают Юлиана Семенова и несуществующего Евгения
Сухова, под маркой которого поставляют криминальную графоманию для дебилов.
В истории остается то, что нужно людям надолго. И только. Как банальны истины... как редко понимают их в их простоте... (с)
Было изменено: 12:10 15/12/2012.
Три четверти века Камю и Кафка были великими писателями XX века. Имели место в истории. Похоже, это место
растворяется. Ограниченность мысли, монотонная скудость стиля, серость изображения, бессмысленность и безнадежность как жизненный принцип, возведенный в ранг эстетического так выдыхается вино в уксус, а уксус
в невкусную и никчемную водичку. Коньяку мне! В истории остается живая жизнь.
Нервное напряжение. Блеск и чистота стиля. Бесстрашная острота и глубина мысли. Буйство страстей и великие свершения. Любовь и ненависть, рождение и смерть, смех и слезы, кровь и пот, розы и морозы, и хоть вы тресните старые песни о главном.
Примитивно писавший Жюль Верн остался в истории, а несравненно выше ценимый критиками и знатоками Сент-Бев только в учебниках. Понятия не имею, надолго ли останется в истории живописец Илья Глазунов мне это не интересно; но сегодня он в истории. В отличие от многих ценимых критиками художников, которых и
сегодня не разглядишь невооруженным глазом.
Занятое кем-чем либо место в Истории это часть нашего социокультурного пространства, весьма жестко
структурированного. Заполнено оно в основном мифологизированными знаками. Чтобы такой знак возник достаточно шума, моды, созданного общественного мнения, вкуса эпохи. Но чтобы такой знак укоренился и со
сменой моды и эпохи не исчез необходимо, чтобы в основе его лежал, почвой и постаментом ему служил креативный витальный акт. Чтобы живая кровь жизни пульсировала в произведении искусства. Чтобы глаза
загорелись, дух захватило, слеза подступила к горлу.
О прозе Лермонтова прижизненная критика слова доброго не сказала. Ничего. Мы сегодня скажем.
Высоцкий для критики не существовал зато для народа был его неотторжимой частью, и его место в истории было
осознано народом в миг, когда узнали об его смерти.
О да много писала критика о Ван-Гоге. Зато много писала об Одоевском и Боборыкине, правда, в другой стране.
Стивен Кинг сам, без помощи критики, создал свой миф, мир и знак. Хоть навозом назовите а в истории находится. А масса нобелевских лауреатов по литературе и сегодня мало кому известна и на фиг не нужна дополитиканствовался и доинтриговался нобелевский комитет.
"Тарзана" за искусство не считают а из истории пока не выковыривается. А вот помнят и ни с чем не перепутают.
Снобизм критики служит дурную службу массам: они не различают Юлиана Семенова и несуществующего Евгения
Сухова, под маркой которого поставляют криминальную графоманию для дебилов.
В истории остается то, что нужно людям надолго. И только. Как банальны истины... как редко понимают их в их простоте... (с)
Было изменено: 12:10 15/12/2012.
