Его страхи. Или-брось сигарету!
Он снова и снова пытался прикурить несчастный вымученный до него кем-то бычок папироски, найденным им в темном проходе какого-то неизвестного серого и промозглого города.
Этот проход был похож одновременно на арку в старом заброшенном людьми доме и по носившимся вместе с ветром наперегонки амбре, напоминавшие ему те отрывочные школьные знания по строению человеческого тела в том самом длинном и заполненном всяческими ненужными уже никому образованиями месте-толстую кишку.
Наконец, ему удалось прикурить от последней не сломанной в борьбе за огонь, спички этот вонючий кусок счастья курильщика. И тут он поперхнулся дымом и кашлянул. Кусок слюны напополам с лёгочным гноем, торпедой дальнего поражения вырвался из его горла и шлепнулся на краснеющий в сумеречном воздухе огонек тлеющего бычка. И погасил его.
Он чертыхнулся и поплёлся дальше.
Он не знал сколько времени уже прошло с тех самых пор, когда он вдруг решил резко изменить свою жизнь и выбрался из палаты, повиснув на водосточной трубе исхудавшим от болезни телом. Это его и спасло. Он не обрушился вместе с оторвавшимся куском трубы с высоты четвертого этажа, а плавно соскользнул вниз, как будто кем-то поддерживаемый сзади.
Странно, но на всем протяжении пути никто ему так и не встретился. Ни охрана у ворот больничного комплекса. Ни запоздавшие парочки, провожающие друг друга до одури домой. Никого и ничего.
В редких горящих неоновыми огнями ночных разухабистых заведениях он не увидел на входе ни одной живой души, вышедшей на свежий воздух отдышаться от прокуренной гремящей повторяющейся незамысловатой ритмикой тьмы с той же сигаретой во рту.
А ему, как назло так хотелось курить. И за сигарету он отдал бы сейчас пол царства. Но, похоже, в этом незнакомом вдруг городе некому дать прикурить. И ровным счетом без надобности эти его жалкие пол царства в виде одного не потерянного при спуске сланца на левой ноге и несвежей пижаме неприятного фиолетового цвета.
Никто ему не сказал-Эй, мужик, у тебя с головой всё в порядке?
Он шёл уже который час переставляя без устали худые ноги. Правая нога без сланца должна бы истереться по колено о пыльный асфальт. Но этого не происходило.
Он шёл и шёл по направлению, как ему казалось, к дому. Он твёрдо решил уехать из этого города. В тихий провинциальный городок. Жить неспешной жизнью в деревянном домике на крутом берегу реки. С садом и почему-то обязательно козой. Да, не почему-то. Он знал, что козье молоко именно то, что может сохранить его остатки в грудной клетке, которые назывались лёгкими.
И чтобы малиновый закат. И медовый спас. И грустный перезвон колоколов маленькой белой церквушки. В которую он обязательно сходит. Наверное, сходит. Не сразу, Соберется с духом и подойдет к старому священнику и посмотрит на образ Спасителя и захочет заплакать. Впервые за всю жизнь.
Он шёл и шёл. И не было рассвета.
В серой мгле ему померещилась фигура, стоявшая и как будто кого-то поджидающая.
Он прибавил ходу. И через примерно час утомительного пути приблизился к незнакомцу.
Лица его не было видно из-за шляпы, надвинутые на самые брови. Он был высок. Даже слишком высок. Чёрный длинный плащ скрывал его очертания.
-Извините,-спросил он- вы не подскажите, где мой дом? Я кажется заблудился.
-Конечно, подскажу-незнакомец даже не повернув головы в его сторону- здесь и есть твой дом. Добро пожаловать, новорожденный.
-Нет, вы шутите, мне очень нужно найти мой дом, чтобы уехать. Понимаете, я так решил
-А что тут не понятного? Решили. Многие решают. Или, как им кажется, решают. Вы хотите курить?
-Да, очень. Вы не угостите сигаретой?
-У нас не курят-в усмешке незнакомца явно слышалась издёвка- пройдите в следующую палату.
Непонятный ужас безысходности наполнил его сердце.
Время смерти- 1 час 15 минут -устало сказал реаниматолог.
Верочка, заварите-ка чайку. Что-то страшно разболелась голова.
Этот проход был похож одновременно на арку в старом заброшенном людьми доме и по носившимся вместе с ветром наперегонки амбре, напоминавшие ему те отрывочные школьные знания по строению человеческого тела в том самом длинном и заполненном всяческими ненужными уже никому образованиями месте-толстую кишку.
Наконец, ему удалось прикурить от последней не сломанной в борьбе за огонь, спички этот вонючий кусок счастья курильщика. И тут он поперхнулся дымом и кашлянул. Кусок слюны напополам с лёгочным гноем, торпедой дальнего поражения вырвался из его горла и шлепнулся на краснеющий в сумеречном воздухе огонек тлеющего бычка. И погасил его.
Он чертыхнулся и поплёлся дальше.
Он не знал сколько времени уже прошло с тех самых пор, когда он вдруг решил резко изменить свою жизнь и выбрался из палаты, повиснув на водосточной трубе исхудавшим от болезни телом. Это его и спасло. Он не обрушился вместе с оторвавшимся куском трубы с высоты четвертого этажа, а плавно соскользнул вниз, как будто кем-то поддерживаемый сзади.
Странно, но на всем протяжении пути никто ему так и не встретился. Ни охрана у ворот больничного комплекса. Ни запоздавшие парочки, провожающие друг друга до одури домой. Никого и ничего.
В редких горящих неоновыми огнями ночных разухабистых заведениях он не увидел на входе ни одной живой души, вышедшей на свежий воздух отдышаться от прокуренной гремящей повторяющейся незамысловатой ритмикой тьмы с той же сигаретой во рту.
А ему, как назло так хотелось курить. И за сигарету он отдал бы сейчас пол царства. Но, похоже, в этом незнакомом вдруг городе некому дать прикурить. И ровным счетом без надобности эти его жалкие пол царства в виде одного не потерянного при спуске сланца на левой ноге и несвежей пижаме неприятного фиолетового цвета.
Никто ему не сказал-Эй, мужик, у тебя с головой всё в порядке?
Он шёл уже который час переставляя без устали худые ноги. Правая нога без сланца должна бы истереться по колено о пыльный асфальт. Но этого не происходило.
Он шёл и шёл по направлению, как ему казалось, к дому. Он твёрдо решил уехать из этого города. В тихий провинциальный городок. Жить неспешной жизнью в деревянном домике на крутом берегу реки. С садом и почему-то обязательно козой. Да, не почему-то. Он знал, что козье молоко именно то, что может сохранить его остатки в грудной клетке, которые назывались лёгкими.
И чтобы малиновый закат. И медовый спас. И грустный перезвон колоколов маленькой белой церквушки. В которую он обязательно сходит. Наверное, сходит. Не сразу, Соберется с духом и подойдет к старому священнику и посмотрит на образ Спасителя и захочет заплакать. Впервые за всю жизнь.
Он шёл и шёл. И не было рассвета.
В серой мгле ему померещилась фигура, стоявшая и как будто кого-то поджидающая.
Он прибавил ходу. И через примерно час утомительного пути приблизился к незнакомцу.
Лица его не было видно из-за шляпы, надвинутые на самые брови. Он был высок. Даже слишком высок. Чёрный длинный плащ скрывал его очертания.
-Извините,-спросил он- вы не подскажите, где мой дом? Я кажется заблудился.
-Конечно, подскажу-незнакомец даже не повернув головы в его сторону- здесь и есть твой дом. Добро пожаловать, новорожденный.
-Нет, вы шутите, мне очень нужно найти мой дом, чтобы уехать. Понимаете, я так решил
-А что тут не понятного? Решили. Многие решают. Или, как им кажется, решают. Вы хотите курить?
-Да, очень. Вы не угостите сигаретой?
-У нас не курят-в усмешке незнакомца явно слышалась издёвка- пройдите в следующую палату.
Непонятный ужас безысходности наполнил его сердце.
Время смерти- 1 час 15 минут -устало сказал реаниматолог.
Верочка, заварите-ка чайку. Что-то страшно разболелась голова.
