Лермонтов
Скоро у него день рождения. В следующем году вообще круглая дата - 200 лет. Один из любимых моих русских писателей. Надо его вспомнить :))
" У графа В... был музыкальный вечер. Первые артисты столицы платили своим искусством за честь аристократического приема; в числе гостей мелькало несколько литераторов и ученых; две или три модные красавицы; несколько барышень и старушек и один гвардейский офицер.
Около десятка доморощенных львов красовалось в дверях второй гостиной и у камина; всё шло своим чередом; было ни скучно, ни весело.
В ту самую минуту как новоприезжая певица подходила к роялю и развертывала ноты... одна молодая женщина зевнула, встала и вышла в соседнюю комнату, на это время опустевшую. На ней было черное платье, кажется по случаю придворного траура. На плече, пришпиленный к голубому банту, сверкал бриллиантовый вензель; она была среднего роста, стройна, медленна и ленива в своих движениях; черные, длинные, чудесные волосы оттеняли ее еще молодое правильное, но бледное лицо, и на этом лице сияла печать мысли.
- Здравствуйте, мсье Лугин, - сказала Минская кому-то; - я устала... скажите что-нибудь! - и она опустилась в широкое пате возле камина: тот, к кому она об-ращалась, сел против нее и ничего не отвечал. В комнате их было только
двое, и холодное молчание Лугина показывало ясно, что он не принадлежал к числу ее обожателей.
- Скучно, - сказала Минская и снова зевнула, - вы видите, я с вами не церемонюсь! - прибавила она.
- И у меня сплин! -... отвечал Лугин.
- Вам опять хочется в Италию! - сказала она после некоторого молчания. - Не правда ли?
Лугин в свою очередь не слыхал вопроса; он продолжал, положив ногу на ногу и уставя глаза безотчетливо на беломраморные плечи своей собеседницы: - Вообразите, какое со мной несчастье: что может быть хуже для человека,
который, как я, посвятил себя живописи! - вот уже две недели, как все люди мне кажутся желтыми, - и одни только люди! добро бы все предметы; тогда была бы гармония в общем колорите; я бы думал, что гуляю в галерее испанской школы.
Так нет! всё остальное как и прежде; одни лица изменились; мне иногда кажется, что у людей вместо голов лимоны.
Минская улыбнулась.
- Призовите доктора, - сказала она.
- Доктора не помогут - это сплин!
- Влюбитесь! - (Во взгляде, который сопровождал это слово, выражалось что-то похожее на следующее: "мне бы хотелось его немножко помучить!")
- В кого?
- Хоть в меня!
- Нет! Вам даже кокетничать со мною было бы скучно - и потом, скажу вам откровенно, ни одна женщина не может меня любить.
- А эта, как бишь ее, итальянская графиня, которая последовала за вами из Неаполя в Милан?..
- Вот видите, - отвечал задумчиво Лугин, - я сужу других по себе и в этом отношении, уверен, не ошибаюсь. Мне точно случалось возбуждать в иных женщинах все признаки страсти - но так как я очень знаю, что в этом обязан только искусству и привычке кстати трогать неко-торые струны человеческого
сердца, то и не радуюсь своему счастию; - я себя спрашивал, могу ли я влюбиться в дурную? - вышло нет; - я дурен, - и, следственно, женщина меня любить не может, это ясно: артистическое чувство развито в женщинах сильнее, чем в нас, они чаще и долее нас покорны первому впечатлению; если я
умел подогреть в некоторых то, что называют капризом, то это стоило мне неимоверных трудов и жертв - но так как я знал поддельность чувства, внушенного мною, и благодарил за него только себя, то и сам не мог забыться до полной, безотчетной любви; к моей страсти примешивалось всегда немного злости - всё мне грустно - а правда!..
- Какой вздор! - сказала Минская, - но, окинув его быстрым взглядом, она невольно с ним согласилась.
Наружность Лугина была в самом деле ничуть не привлекательна. Несмотря на то, что в странном выражении глаз его было много огня и остроумия, вы бы не встретили во всем его существе ни одного из тех условий., которые делают
человека приятным в обществе; он был неловко и грубо сложен; говорил резко и отрывисто; больные и редкие волосы на висках, неровный цвет лица, признаки постоянного и тайного недуга, делали его на вид старее, чем он был в самом
деле; он три года лечился в Италии от ипохондрии, - и хотя не вылечился, но по крайней мере нашел средство развлекаться с пользой; он пристрастился к живописи; природный талант, сжатый обязанностями службы, развился в нем широко и свободно под животворным небом юга, при чудных памятниках древних учителей. Он вернулся истинным художником, хотя одни только друзья имели право наслаждаться его прекрасным талантом. В его картинах дышало всегда какое-то неясное, но тяжелое чувство: на них была печать той горькой поэзии, которую наш бедный век выжимал иногда из сердца ее первых проповедников.
Лугин уже два месяца как вернулся в Петербург. Он имел независимое состояние, мало родных и несколько старинных знакомств в высшем кругу столицы, где и хотел провести зиму. Он бывал часто у Минской: ее красота, редкий ум, оригинальный взгляд на вещи должны были произвести
впечатление на человека с умом и воображением. Но любви между ними не было и в помине.
Разговор их на время прекратился, и они оба, казалось, заслушались музыки. Заезжая певица пела балладу Шуберта на стихи Гёте: "Лесной царь". Когда она кончила, Лугин встал.
- Куда вы? - спросила Минская.
- Прощайте.
- Еще рано. Он опять сел.
- Знаете ли, - сказал он с какою-то важностию, - что я начинаю сходить с ума?
- Право?
- Кроме шуток. Вам это можно сказать, вы надо мною не будете смеяться. Вот уже несколько дней, как я слышу голос. Кто-то мне твердит на ухо с утра до вечера - и как вы думаете что? - адрес: - вот и теперь слышу: в Столярном
переулке, у Кокушкина моста, дом титулярного советника Штосса, квартира номер 27. - И так шибко, шибко, - точно торопится... несносно!..
Он побледнел. Но Минская этого не заметила.
- Вы, однако, не видите того, кто говорит? - спросила она рассеянно.
- Нет. Но голос звонкий, резкий, дишкант
- Когда же это началось?
- Признаться ли? я не могу сказать наверное... не знаю... ведь это, право, презабавно! - сказал он, принужденно улыбаясь.
- У вас кровь приливает к голове, и в ушах звенит.
- Нет, нет. Научите, как мне избавиться?
- Самое лучшее средство, - сказала Минская, подумав с минуту, - идти к Кокушкину мосту, отыскать этот номер, и так как, верно, в нем живет какой-нибудь сапожник или часовой мастер, - то для приличия закажите ему работу, и, возвратясь домой, ложитесь спать, потому что... вы в самом деле нездоровы!.. - прибавила она, взглянув на его встревоженное лицо с участием.
- Вы правы, - отвечал угрюмо Лугин, - я непременно пойду.
Он встал, взял шляпу и вышел. Она посмотрела ему вослед с удивлением."
(С)
Продолжение позже.
Было изменено: 23:02 01/10/2013.
Было изменено: 23:04 01/10/2013.
" У графа В... был музыкальный вечер. Первые артисты столицы платили своим искусством за честь аристократического приема; в числе гостей мелькало несколько литераторов и ученых; две или три модные красавицы; несколько барышень и старушек и один гвардейский офицер.
Около десятка доморощенных львов красовалось в дверях второй гостиной и у камина; всё шло своим чередом; было ни скучно, ни весело.
В ту самую минуту как новоприезжая певица подходила к роялю и развертывала ноты... одна молодая женщина зевнула, встала и вышла в соседнюю комнату, на это время опустевшую. На ней было черное платье, кажется по случаю придворного траура. На плече, пришпиленный к голубому банту, сверкал бриллиантовый вензель; она была среднего роста, стройна, медленна и ленива в своих движениях; черные, длинные, чудесные волосы оттеняли ее еще молодое правильное, но бледное лицо, и на этом лице сияла печать мысли.
- Здравствуйте, мсье Лугин, - сказала Минская кому-то; - я устала... скажите что-нибудь! - и она опустилась в широкое пате возле камина: тот, к кому она об-ращалась, сел против нее и ничего не отвечал. В комнате их было только
двое, и холодное молчание Лугина показывало ясно, что он не принадлежал к числу ее обожателей.
- Скучно, - сказала Минская и снова зевнула, - вы видите, я с вами не церемонюсь! - прибавила она.
- И у меня сплин! -... отвечал Лугин.
- Вам опять хочется в Италию! - сказала она после некоторого молчания. - Не правда ли?
Лугин в свою очередь не слыхал вопроса; он продолжал, положив ногу на ногу и уставя глаза безотчетливо на беломраморные плечи своей собеседницы: - Вообразите, какое со мной несчастье: что может быть хуже для человека,
который, как я, посвятил себя живописи! - вот уже две недели, как все люди мне кажутся желтыми, - и одни только люди! добро бы все предметы; тогда была бы гармония в общем колорите; я бы думал, что гуляю в галерее испанской школы.
Так нет! всё остальное как и прежде; одни лица изменились; мне иногда кажется, что у людей вместо голов лимоны.
Минская улыбнулась.
- Призовите доктора, - сказала она.
- Доктора не помогут - это сплин!
- Влюбитесь! - (Во взгляде, который сопровождал это слово, выражалось что-то похожее на следующее: "мне бы хотелось его немножко помучить!")
- В кого?
- Хоть в меня!
- Нет! Вам даже кокетничать со мною было бы скучно - и потом, скажу вам откровенно, ни одна женщина не может меня любить.
- А эта, как бишь ее, итальянская графиня, которая последовала за вами из Неаполя в Милан?..
- Вот видите, - отвечал задумчиво Лугин, - я сужу других по себе и в этом отношении, уверен, не ошибаюсь. Мне точно случалось возбуждать в иных женщинах все признаки страсти - но так как я очень знаю, что в этом обязан только искусству и привычке кстати трогать неко-торые струны человеческого
сердца, то и не радуюсь своему счастию; - я себя спрашивал, могу ли я влюбиться в дурную? - вышло нет; - я дурен, - и, следственно, женщина меня любить не может, это ясно: артистическое чувство развито в женщинах сильнее, чем в нас, они чаще и долее нас покорны первому впечатлению; если я
умел подогреть в некоторых то, что называют капризом, то это стоило мне неимоверных трудов и жертв - но так как я знал поддельность чувства, внушенного мною, и благодарил за него только себя, то и сам не мог забыться до полной, безотчетной любви; к моей страсти примешивалось всегда немного злости - всё мне грустно - а правда!..
- Какой вздор! - сказала Минская, - но, окинув его быстрым взглядом, она невольно с ним согласилась.
Наружность Лугина была в самом деле ничуть не привлекательна. Несмотря на то, что в странном выражении глаз его было много огня и остроумия, вы бы не встретили во всем его существе ни одного из тех условий., которые делают
человека приятным в обществе; он был неловко и грубо сложен; говорил резко и отрывисто; больные и редкие волосы на висках, неровный цвет лица, признаки постоянного и тайного недуга, делали его на вид старее, чем он был в самом
деле; он три года лечился в Италии от ипохондрии, - и хотя не вылечился, но по крайней мере нашел средство развлекаться с пользой; он пристрастился к живописи; природный талант, сжатый обязанностями службы, развился в нем широко и свободно под животворным небом юга, при чудных памятниках древних учителей. Он вернулся истинным художником, хотя одни только друзья имели право наслаждаться его прекрасным талантом. В его картинах дышало всегда какое-то неясное, но тяжелое чувство: на них была печать той горькой поэзии, которую наш бедный век выжимал иногда из сердца ее первых проповедников.
Лугин уже два месяца как вернулся в Петербург. Он имел независимое состояние, мало родных и несколько старинных знакомств в высшем кругу столицы, где и хотел провести зиму. Он бывал часто у Минской: ее красота, редкий ум, оригинальный взгляд на вещи должны были произвести
впечатление на человека с умом и воображением. Но любви между ними не было и в помине.
Разговор их на время прекратился, и они оба, казалось, заслушались музыки. Заезжая певица пела балладу Шуберта на стихи Гёте: "Лесной царь". Когда она кончила, Лугин встал.
- Куда вы? - спросила Минская.
- Прощайте.
- Еще рано. Он опять сел.
- Знаете ли, - сказал он с какою-то важностию, - что я начинаю сходить с ума?
- Право?
- Кроме шуток. Вам это можно сказать, вы надо мною не будете смеяться. Вот уже несколько дней, как я слышу голос. Кто-то мне твердит на ухо с утра до вечера - и как вы думаете что? - адрес: - вот и теперь слышу: в Столярном
переулке, у Кокушкина моста, дом титулярного советника Штосса, квартира номер 27. - И так шибко, шибко, - точно торопится... несносно!..
Он побледнел. Но Минская этого не заметила.
- Вы, однако, не видите того, кто говорит? - спросила она рассеянно.
- Нет. Но голос звонкий, резкий, дишкант
- Когда же это началось?
- Признаться ли? я не могу сказать наверное... не знаю... ведь это, право, презабавно! - сказал он, принужденно улыбаясь.
- У вас кровь приливает к голове, и в ушах звенит.
- Нет, нет. Научите, как мне избавиться?
- Самое лучшее средство, - сказала Минская, подумав с минуту, - идти к Кокушкину мосту, отыскать этот номер, и так как, верно, в нем живет какой-нибудь сапожник или часовой мастер, - то для приличия закажите ему работу, и, возвратясь домой, ложитесь спать, потому что... вы в самом деле нездоровы!.. - прибавила она, взглянув на его встревоженное лицо с участием.
- Вы правы, - отвечал угрюмо Лугин, - я непременно пойду.
Он встал, взял шляпу и вышел. Она посмотрела ему вослед с удивлением."
(С)
Продолжение позже.
Было изменено: 23:02 01/10/2013.
Было изменено: 23:04 01/10/2013.
