Я иногда вспоминаю.
Вот, например, когда влюблялась в актера, то всегда чувствовала его одиночество и непонятость, такую знаете ли чужеродность от всех для кого он собственно и имеет место.Такие вот они мои влюбленности-Олег Янковский, Олег Даль... в этом месте странно сознавать не только одинаковость имён, но и почти тщедушное телосложение на фоне которого особенно доминировала сила.
Джек Николсон... о, это особый шедевр. Я иногда ненавидела его, иногда презирала за излишнее фиглярство, но всегда помнила, что вот та, что его ненавидит сейчас-это не я, а я всегда та, что чувствует его недосягаемую противоречивость, его иррациональный натурализм.
И конечно, грёзы юности моей-Чарльз Бронсон-вечный ковбой, рыцарь прерий и юных и не очень дев, не особо думающих, но всегда готовых. Он всех их брал легко и свободно, как и подобает мужчине, ни на йоту не останавливаясь и не спешиваясь. Картинки, красивые меняющиеся путевые картинки на пути к великим свершениям.
Мужчины покадровых моих воспоминаний отступают перед воспоминанием простого деревенского супчика, который готовила бабушка на примусе.
Раскрывалась коробка (именно так-коробка, а не банка) мясной тушёнки, выскребалось всё это в кипящую воду с уже почти сваренной порезанной картошкой, выкопанной в огороде (первой в сезоне), морковкой и луком, лавровым листом, укропом и молотым черным перцем.
Всё булькало ещё минут 10 и разливалось по тарелкам.
Я отрывала от буханки краюху черного хлеба-хрустящую и ароматную корочку (до сих пор обожаю горбушки), брала большую ложку и зачерпывала первую порцию, которая нередко обжигала мне верхнее нёбо своей не отошедшей от кипения жгучестью. Потом дула и дула в тарелку, чтобы быстрее остудить вкуснющий суп, потому как в животе уже давно урчало от голода, брала из алюминевой помятой с одного бока кружки крупную, слегка серую соль и густо посыпала горбушку хлеба, хватала белую, очищенную от верхнего слоя луковой шелухи головку с зелеными нарядными перьями и... с хрустом и брызгами сока и пощёлкиванием солевых камешков на зубах всё это заправляла душистым наваристым и таким незамысловатым и уже смирившимся деревенским супом.
Может быть, когда-нибудь, мы будем...
Джек Николсон... о, это особый шедевр. Я иногда ненавидела его, иногда презирала за излишнее фиглярство, но всегда помнила, что вот та, что его ненавидит сейчас-это не я, а я всегда та, что чувствует его недосягаемую противоречивость, его иррациональный натурализм.
И конечно, грёзы юности моей-Чарльз Бронсон-вечный ковбой, рыцарь прерий и юных и не очень дев, не особо думающих, но всегда готовых. Он всех их брал легко и свободно, как и подобает мужчине, ни на йоту не останавливаясь и не спешиваясь. Картинки, красивые меняющиеся путевые картинки на пути к великим свершениям.
Мужчины покадровых моих воспоминаний отступают перед воспоминанием простого деревенского супчика, который готовила бабушка на примусе.
Раскрывалась коробка (именно так-коробка, а не банка) мясной тушёнки, выскребалось всё это в кипящую воду с уже почти сваренной порезанной картошкой, выкопанной в огороде (первой в сезоне), морковкой и луком, лавровым листом, укропом и молотым черным перцем.
Всё булькало ещё минут 10 и разливалось по тарелкам.
Я отрывала от буханки краюху черного хлеба-хрустящую и ароматную корочку (до сих пор обожаю горбушки), брала большую ложку и зачерпывала первую порцию, которая нередко обжигала мне верхнее нёбо своей не отошедшей от кипения жгучестью. Потом дула и дула в тарелку, чтобы быстрее остудить вкуснющий суп, потому как в животе уже давно урчало от голода, брала из алюминевой помятой с одного бока кружки крупную, слегка серую соль и густо посыпала горбушку хлеба, хватала белую, очищенную от верхнего слоя луковой шелухи головку с зелеными нарядными перьями и... с хрустом и брызгами сока и пощёлкиванием солевых камешков на зубах всё это заправляла душистым наваристым и таким незамысловатым и уже смирившимся деревенским супом.
Может быть, когда-нибудь, мы будем...
