Безвременье.
Он слышал слова анестезиолога: считайте до десяти.И он послушно начал свой отсчет. Как оказалось-вечный.
Он летал в дальних мирах. Настолько фантастических, что не хватало его мозгового воображения постичь их сущность.
Но, как ни странно, его там понимали. И он понимал тех, кто с ним общался.
И даже не удивлялся их внешней оболочке. Он просто общался. И всегда думал о той, что осталась где-то далеко. Так далеко, что он уже не мог вспомнить где это происходило.
Но он точно знал: Это было не во сне. Она была реальной.
Он помнил её памятью сердца.
И это её сердечное изображение показывал во всех мирах, встреченных ему на пути великого путешествия.
Но все, кто бы ни взглянул на неё, отводили в сторону свои чувственные образы и кратким молчанием давали ему понять, что нет, не видели и не знают в какой стороне её искать.
Так долго он метался по тоннелям жуткого Безвременья, что успел состариться духом и по правде сказать, стал подзабывать дорогой образ, чтобы предъявить его встреченным в пути незнакомцам- не вспомнят ли они, не подскажут ли.
Иногда он оказывался в пространстве смутно ему чем-то напоминавшем о чём-то далёком и родном до болезненного покалывания где-то в той области, где были, как он ещё предполагал, его глаза.
И только омертвевшие чёрные обломки чего-то великого прежде плыли по орбите, иногда сталкиваясь друг с другом и порождая плазменный вихревой турбуленс так режущий его память.
Он летал в дальних мирах. Настолько фантастических, что не хватало его мозгового воображения постичь их сущность.
Но, как ни странно, его там понимали. И он понимал тех, кто с ним общался.
И даже не удивлялся их внешней оболочке. Он просто общался. И всегда думал о той, что осталась где-то далеко. Так далеко, что он уже не мог вспомнить где это происходило.
Но он точно знал: Это было не во сне. Она была реальной.
Он помнил её памятью сердца.
И это её сердечное изображение показывал во всех мирах, встреченных ему на пути великого путешествия.
Но все, кто бы ни взглянул на неё, отводили в сторону свои чувственные образы и кратким молчанием давали ему понять, что нет, не видели и не знают в какой стороне её искать.
Так долго он метался по тоннелям жуткого Безвременья, что успел состариться духом и по правде сказать, стал подзабывать дорогой образ, чтобы предъявить его встреченным в пути незнакомцам- не вспомнят ли они, не подскажут ли.
Иногда он оказывался в пространстве смутно ему чем-то напоминавшем о чём-то далёком и родном до болезненного покалывания где-то в той области, где были, как он ещё предполагал, его глаза.
И только омертвевшие чёрные обломки чего-то великого прежде плыли по орбите, иногда сталкиваясь друг с другом и порождая плазменный вихревой турбуленс так режущий его память.
