Жнивье, овины и школьницы с "Луи Виттон"
Катя росла девочкой умненькой, хорошо училась, и я как-то была спокойна по поводу ее интеллектуального развития. Но в один прекрасный день она пришла и обратилась ко мне за помощью. Было это не то в шестом, не то в седьмом классе. Надо было ей выучить срочно стих про Родину, ну, не только ей, всему классу дали такое задание. Я немного посидела, подумала и полезла в книжный шкаф, откуда извлекла толстый том Лермонтова. "Вот, - сказала я. - Самый знаменитый стих про Родину. Учи и будешь в полном порядке".
Катя и пошла учить, память у нее отличная, так что где-то через минут сорок она меня попросила послушать, как она читает вслух. Что тоже было странно, она обычно никогда ко мне с такими просьбами не обращалась. А я что ж? С радостью! Зашли мы в гостиную, и я начала слушать. Катя как-то уныло пробубнила прекрасные строки, уставилась на меня, и некая безнадежность затаилась в ее взоре. А я ж актриса. Расстроилась, что моя дочь так стихи плохо читает, и начала "работать", объясняла ей про эмоциональность и идею автора. Попробовали еще раз, потом еще... Бесполезно. Катя заунывно бубнила, глядя в правый угол потолка. Я отчаялась и даже разочаровалась в способностях своей ненаглядной дочери.
А потом у меня мелькнула догадка, и я спросила: "Катя, а ты вообще понимаешь, про что Лермонтов пишет?" - "Ничего не понимаю, ни единого слова", - горестно сообщила она. Я прямо растерялась. "А что же тебе непонятно конкретно?" О! Моей дорогой шестикласснице было непонятно примерно следующее: овины, жнивье, обоз и даже "чета белеющих берез". Но это я малую часть перечислила. Я была потрясена и впервые почувствовала пропасть между поколениями. Я помню, мы откуда-то знали все эти слова, никто нам не объяснял, что такое овин, как-то само собой было понятно, что это сельскохозяйственная постройка.
Я вздохнула и стала рассказывать. Катя недоверчиво слушала мои объяснения. Не доверяла она мне, а, может, я плохо объясняла. В тишине я прочитала ей лекцию и спросила: "Поняла теперь?" Дочь кивнула, но и кивок был какой-то неискренний. Она помялась и совсем меня ошеломила следующим вопросом: "А что такое "избы, крытые соломой"?" А я-то еще успела пожить в такой избе в своем раннем детстве у бабушки в подмосковной деревне и со знанием дела рассказала: "Это теперь крыши в деревнях покрывают железом или черепицей, а раньше крестьяне покрывали их соломой, понятно?"
Дочь помолчала задумчиво, что-то там у нее не складывалось в ее головке, и выдала мне: "А зачем они покупали такие дома?" - "Кто?" - "Крестьяне эти?"
Похоже, она и про крестьян не знала, просто стеснялась уже меня спросить. А ведь она на тот момент была почти отличницей... Что ж там у них за учебники такие, в школах современных? А каждая школа учила детей по своим учебникам, как правило, их писал кто-то из родственников или деловых партнеров школьного начальства, учителя сами плакали от этих учебников, но против приказов начальства не попрешь, как говорится.
"Бедные они были, крестьяне эти. Давай, Кать, другой стих искать". Потому что Катя мне все равно не поверила, что человек, имеющий загородный дом, даже и "крытый соломой", может быть уж таким бедным. У нас-то загородного дома не было.
А дальше непонимание между мной и моей дочерью стало расти и шириться. В седьмом классе она вдруг стала говорить про какую-то "элиту". Я заинтересовалась. Оказывается, элитой 7 "Г" класса считалась группа девочек, и "элитность" их заключалась в том, что они каждый день ходили в школу в разных дорогих брендовых нарядах и меняли сумки "Луи Виттон", и поэтому все хотели с ними дружить, а они только выбирали, с кем им общаться. Предпочитали они мальчиков из старших классов, которых все боялись, потому что те были "безбашенные кавказцы". (Прошу не обвинять меня в национализме, я просто описываю, как было. Например, один буян бил всех ему неугодных и при этом кричал: "У меня папа - главный прокурор Москвы! Я тебя убью, в асфальт закатаю, и мне ничего не будет!" Вот элитные семиклашки решили сделать его своим рыцарем.)
Тут все возмутилось во мне, и я, нервно куря, стала с жаром объяснять, что менять одежду и сумки - совсем не может быть признаком элитности, что гордиться надо умом и талантом, добротой и честностью. Ну, и тому подобное, чему меня учили в моем советском детстве и о чем я в книжках читала.
Дочь слушала меня без интереса. "Да, я не могу покупать тебе каждый день "Дольче и Габбану", потому что я зарабатываю деньги своим трудом, а у нас в стране такие люди никогда не станут богачами". Тут Катя совсем загрустила. Но я и не бедная, и если тебе уж так жизненно необходима сумка "Луи Виттон", я тебе ее куплю, но ты меня сейчас очень расстроила. Ну чем тут гордиться? Девочки носят дорогие тряпки, купленные на родительские деньги? Сами-то они что сделали хорошего? Не рисуют, не поют, никакими талантами не обладают, даже учатся плохо, а ты, например, уже на трех языках говоришь, а испанский сама решила изучать, по собственному желанию. Я вот, например, этим горжусь. Катя, ты поняла, о чем я сейчас с тобой говорила?" Дочь кивнула и скрылась в своей комнате. Через 20 минут она вышла оттуда с очень серьезным видом и торжественно сказала: "Мама, я поняла. Мне жизненно необходима сумка "Луи Виттон"".
Эта несчастная сумка была куплена, когда мы поехали с ней в Германию, и не очень-то она и дорогая оказалась. Катя походила с ней месячишко и забросила: неудобно с ней было ходить, учебники не помещались. Элитницы-то на уроки без учебников ходили. А потом моя дочь поехала на месяц в международный лагерь в Германию (она тогда была увлечена немецким языком) и вернулась совершенно другим человеком. ""Луи Виттон" носят только русские, и над ними все смеются. Подростки из других стран не носят дорогих брендов, это дурной тон". И ее качнуло в другую сторону: она наотрез отказалась покупать, как ей казалось, дорогие вещи и этим создавала мне некоторые неудобства, потому что, например, никак я не могла купить ей пальто. "Нет, это дорого", - категорически заявляла она и уходила из магазина. А я уважала ее новые принципы.
P. S. Кстати, как мне потом донесли всезнающие мамаши, "Дольче Габбаны" и "Виттоны" элитных девочек были куплены в подземных переходах, т. е. не очень-то их родители обладали средствами на гламурную жизнь. А хотелось. Да и разницы они особой не видели между настоящими и поддельными вещами, они, как правило, приехали покорять Москву из разных регионов и решили, что покорили. Что стали элитой. Что тут скажешь? Остается только повторить изумительные слова великого Михаила Юрьевича: "Люблю Отчизну я, но странною любовью..."
P. P. S. А парень тот, "прокурорский сынок", был очень несчастливым. Папаша его и в самом деле занимал какой-то пост, только семью он свою бросил и объявлялся только для того, чтобы жестоко наказать сына, когда на него из школы жаловались. Это мы уже после окончания школы узнали. Мы - мамаши в смысле. Конечно, от его несчастливости ни избитым ребятам, ни их родителям легче не стало, но дело обстояло именно так.
Татьяна Догилева (c)
Катя и пошла учить, память у нее отличная, так что где-то через минут сорок она меня попросила послушать, как она читает вслух. Что тоже было странно, она обычно никогда ко мне с такими просьбами не обращалась. А я что ж? С радостью! Зашли мы в гостиную, и я начала слушать. Катя как-то уныло пробубнила прекрасные строки, уставилась на меня, и некая безнадежность затаилась в ее взоре. А я ж актриса. Расстроилась, что моя дочь так стихи плохо читает, и начала "работать", объясняла ей про эмоциональность и идею автора. Попробовали еще раз, потом еще... Бесполезно. Катя заунывно бубнила, глядя в правый угол потолка. Я отчаялась и даже разочаровалась в способностях своей ненаглядной дочери.
А потом у меня мелькнула догадка, и я спросила: "Катя, а ты вообще понимаешь, про что Лермонтов пишет?" - "Ничего не понимаю, ни единого слова", - горестно сообщила она. Я прямо растерялась. "А что же тебе непонятно конкретно?" О! Моей дорогой шестикласснице было непонятно примерно следующее: овины, жнивье, обоз и даже "чета белеющих берез". Но это я малую часть перечислила. Я была потрясена и впервые почувствовала пропасть между поколениями. Я помню, мы откуда-то знали все эти слова, никто нам не объяснял, что такое овин, как-то само собой было понятно, что это сельскохозяйственная постройка.
Я вздохнула и стала рассказывать. Катя недоверчиво слушала мои объяснения. Не доверяла она мне, а, может, я плохо объясняла. В тишине я прочитала ей лекцию и спросила: "Поняла теперь?" Дочь кивнула, но и кивок был какой-то неискренний. Она помялась и совсем меня ошеломила следующим вопросом: "А что такое "избы, крытые соломой"?" А я-то еще успела пожить в такой избе в своем раннем детстве у бабушки в подмосковной деревне и со знанием дела рассказала: "Это теперь крыши в деревнях покрывают железом или черепицей, а раньше крестьяне покрывали их соломой, понятно?"
Дочь помолчала задумчиво, что-то там у нее не складывалось в ее головке, и выдала мне: "А зачем они покупали такие дома?" - "Кто?" - "Крестьяне эти?"
Похоже, она и про крестьян не знала, просто стеснялась уже меня спросить. А ведь она на тот момент была почти отличницей... Что ж там у них за учебники такие, в школах современных? А каждая школа учила детей по своим учебникам, как правило, их писал кто-то из родственников или деловых партнеров школьного начальства, учителя сами плакали от этих учебников, но против приказов начальства не попрешь, как говорится.
"Бедные они были, крестьяне эти. Давай, Кать, другой стих искать". Потому что Катя мне все равно не поверила, что человек, имеющий загородный дом, даже и "крытый соломой", может быть уж таким бедным. У нас-то загородного дома не было.
А дальше непонимание между мной и моей дочерью стало расти и шириться. В седьмом классе она вдруг стала говорить про какую-то "элиту". Я заинтересовалась. Оказывается, элитой 7 "Г" класса считалась группа девочек, и "элитность" их заключалась в том, что они каждый день ходили в школу в разных дорогих брендовых нарядах и меняли сумки "Луи Виттон", и поэтому все хотели с ними дружить, а они только выбирали, с кем им общаться. Предпочитали они мальчиков из старших классов, которых все боялись, потому что те были "безбашенные кавказцы". (Прошу не обвинять меня в национализме, я просто описываю, как было. Например, один буян бил всех ему неугодных и при этом кричал: "У меня папа - главный прокурор Москвы! Я тебя убью, в асфальт закатаю, и мне ничего не будет!" Вот элитные семиклашки решили сделать его своим рыцарем.)
Тут все возмутилось во мне, и я, нервно куря, стала с жаром объяснять, что менять одежду и сумки - совсем не может быть признаком элитности, что гордиться надо умом и талантом, добротой и честностью. Ну, и тому подобное, чему меня учили в моем советском детстве и о чем я в книжках читала.
Дочь слушала меня без интереса. "Да, я не могу покупать тебе каждый день "Дольче и Габбану", потому что я зарабатываю деньги своим трудом, а у нас в стране такие люди никогда не станут богачами". Тут Катя совсем загрустила. Но я и не бедная, и если тебе уж так жизненно необходима сумка "Луи Виттон", я тебе ее куплю, но ты меня сейчас очень расстроила. Ну чем тут гордиться? Девочки носят дорогие тряпки, купленные на родительские деньги? Сами-то они что сделали хорошего? Не рисуют, не поют, никакими талантами не обладают, даже учатся плохо, а ты, например, уже на трех языках говоришь, а испанский сама решила изучать, по собственному желанию. Я вот, например, этим горжусь. Катя, ты поняла, о чем я сейчас с тобой говорила?" Дочь кивнула и скрылась в своей комнате. Через 20 минут она вышла оттуда с очень серьезным видом и торжественно сказала: "Мама, я поняла. Мне жизненно необходима сумка "Луи Виттон"".
Эта несчастная сумка была куплена, когда мы поехали с ней в Германию, и не очень-то она и дорогая оказалась. Катя походила с ней месячишко и забросила: неудобно с ней было ходить, учебники не помещались. Элитницы-то на уроки без учебников ходили. А потом моя дочь поехала на месяц в международный лагерь в Германию (она тогда была увлечена немецким языком) и вернулась совершенно другим человеком. ""Луи Виттон" носят только русские, и над ними все смеются. Подростки из других стран не носят дорогих брендов, это дурной тон". И ее качнуло в другую сторону: она наотрез отказалась покупать, как ей казалось, дорогие вещи и этим создавала мне некоторые неудобства, потому что, например, никак я не могла купить ей пальто. "Нет, это дорого", - категорически заявляла она и уходила из магазина. А я уважала ее новые принципы.
P. S. Кстати, как мне потом донесли всезнающие мамаши, "Дольче Габбаны" и "Виттоны" элитных девочек были куплены в подземных переходах, т. е. не очень-то их родители обладали средствами на гламурную жизнь. А хотелось. Да и разницы они особой не видели между настоящими и поддельными вещами, они, как правило, приехали покорять Москву из разных регионов и решили, что покорили. Что стали элитой. Что тут скажешь? Остается только повторить изумительные слова великого Михаила Юрьевича: "Люблю Отчизну я, но странною любовью..."
P. P. S. А парень тот, "прокурорский сынок", был очень несчастливым. Папаша его и в самом деле занимал какой-то пост, только семью он свою бросил и объявлялся только для того, чтобы жестоко наказать сына, когда на него из школы жаловались. Это мы уже после окончания школы узнали. Мы - мамаши в смысле. Конечно, от его несчастливости ни избитым ребятам, ни их родителям легче не стало, но дело обстояло именно так.
Татьяна Догилева (c)
