Автобус по первому транспортному запаздывал. Люди на остановке приплясывали от ярого утреннего морозца, кутаясь кто шарфами, кто капюшонами, безуспешно стараясь сохранить хоть немного тепла. Колкий сухой снег залетал за шиворот, щипал лица, и не верилось во всем этом празднике зимы, что хоть когда-то будет снова тепло.
Невдалеке от остановки кто-то вдруг запел звонким голосом:
- Богородице Дева, радуйся-а-а-а!..
Песня разлеталась по улице, по остановке с замерзшими людьми, по колким сугробам, красиво тянулась на одной высокой ноте.
- Васька, юродивый...
- Да, опять поет...
- Неймется ему в мороз..., - почти одновременно заговорили люди на остановке. И хоть они и не были по большей части знакомы друг с другом, Василия, местного чудака, юродивого, знали все. Да и как не знать, если он каждый день бродил по их городку, пел или напевно, быстро, глотая буквы, рассказывал что-то. Иногда по-доброму шутил, постоянно подбирал разную полуживую живность то воробья со сломанным крылом, то кошку без хвоста, то блохастого старого пса со сломанной лапой, лечил в меру сил, подкармливал. Однажды даже змееныша подобрал, у убитой камнем мамаши-гадюки, молоком выкормил и в лесу отпустил.
Жил Василий на чердаке старого дома, бывшем когда-то голубятней. Ел по большей части что бог пошлет, кормился по церквям да базарам, одинаково рад был и краюхе черствого хлеба, и горсти конфет, изредка подсунутой какой-нибудь сердобольной старушкой. Носил одну рубаху, в прорехах и заплатах, старые домашние тапки, протертые на пальцах до дыр, штаны, выцветшие почти до белизны от времени. В мороз, вот как сегодня, кутался в старый вязаный свитер.
Давно не стриженная борода, полуседые волосы, завязанные веревочкой, и открытый доверчивый взгляд ярко-голубых глаз. Казалось, такие глаза должны принадлежать ребенку лет трех, а не взрослому человеку. Хотя свой возраст Василий и сам не знал. Да и зачем ему знать, юродивому.
Запаздывающий автобус наконец подошел. Люди радостно повалили в нутряное тепло автобуса, пахнущее бензином и мазутом. Автобус запыхтел и медленно тронулся, а Василий махал ему вслед руками, улыбаясь. Потом уселся на промерзшую лавку, достал из запазухи краюшку черного хлеба, раскрошил в ладони, аккуратно высыпал на землю. Воробьи и голуби, не веря своему счастью, слетелись на пир.
- Ишь ты, толстяк какой! Большой, а у маленьких отбираешь! Шить, шить на тебя, - приговаривал он, улыбаясь в бороду.
К остановке подошли мальчишки, школьники, в том возрасте, когда любопытство и положение в компании значат гораздо больше, чем совесть.
- О, голуби! - крикнул один из них, рыжий веснушчатый задира, и резко схватил серую крупную птицу под одобрительный хохот ровесников. Голубь бился, и мальчишка крепко сжал его в руках, придавив крылья до хруста.
Василий нахмурился и встал. Тихо сказал, глядя мальчишке в глаза:
- Отпусти ее.
Мальчишка усмехнулся.
- Ща, - и сжал руку еще сильнее. Голубь затих.
Василий замахнулся на мальчишку, то ли пытаясь напугать, то ли отобрать птицу, но неловко поскользнулся и упал.
Мальчишки расхохотались, показывая пальцем на Василия. Какой-то доброхот подобрал глыбу льда.
- На, в рожу ему кинь! Еще указывать тут всякие психи будут!
Рыжий выпустил полумертвого голубя и взял глыбу в руку, замахнулся.
Василий поднял лицо и строго посмотрел на него снизу вверх. И что-то было такое в его взгляде, от чего лед выскользнул из как-то сразу ослабевшей руки и рассыпался у его ног белыми осколками.
Василий поднялся, и остальные мальчишки разбежались врассыпную. Так, наверное, шакалы бегут от большого животного, пусть даже и мирного понимают, что не справятся. А рыжий почему-то остался, молча глядя на юродивого.
Василий, даже не глядя на него, очень осторожно взял в руки голубя, который уже лежал на холодной земле и тяжело дышал, по-птичьему крутя маленькой головкой из последних сил. С невероятной заботой приподнял крыло, погладил атласные пёрышки, тяжело вздохнул и неожиданно заплакал.
Рыжий остолбенел. Он первый раз увидел, как плачет взрослый мужчина.
- Э, ты чего, дядь? Подумаешь, голубь! Да их и так мрет сколько, одним больше, одним меньше, - смущенно проговорил рыжий.
- Ну зачем? Скажи, зачем? Чем она тебе мешала? Летала, хлебушек клевала, птенята у нее может есть, как им теперь без мамки, - сквозь слезы, обиженно, как ребенок, заговорил юродивый, укачивая на ладонях умирающую птицу.
- А ты раз и убил. Как изверг какой, - всхлипнул Василий, и пошел прочь, нянча голубя в руках и пытаясь хоть немного его согреть.
Рыжий долго еще стоял, глядя ему вслед, и почему-то силуэт юродивого расплывался в глазах. Только когда Василий давно ушел, рыжий понял, что плачет. Ему стало вдруг невыразимо жаль птицу, которую он по прихоти своей убил. Он вспомнил, как птица грела руки своим тугим теплом, как быстро и испуганно билось маленькое сердечко, и как он, потехи ради сжимал руки все сильнее.
- Раз и убил. Как изверг какой, - шепотом повторил рыжий. Прости меня, прости, пожалуйста, прости...
Он сам не мог понять, у кого просил прощения, то ли у мертвой птицы, то ли у юродивого. Но одно он понял точно никогда в жизни в не обидит больше ни птицу, ни зверя, ни человека.
Юродивый стоял у паперти,
Блаженно тихо улыбался,
Всё бормотал о Божьей Матери,
К прохожим редким обращался.
"Я утро всё за вас молился,
Храни вас Бог, храни вас Ангелы".
Он рассказать всем торопился,
Как лики на иконах плакали.
Он рассказать всем торопился
О чудесах во славу Божию.
"Да он, видать, совсем напился" -
ворчали редкие прохожие.
Зимой, в рубашке тонкой, порванной,
Лохматый, с бородой до пояса,
Юродивый плясал от холода
Да звонко пел морозным голосом.
А люди шли с глазами скучными
И кутались шарфами теплыми.
Ну и, конечно же, не слушали,
Что им рассказывал юродивый...
Когда я был маленький, я вдруг увидел как голуби как-то неловко скользили и никак не могли сесть на ветку. Это оказывается мальчишки для забавы отрезали им лапки и отпускали.
Образцов рассказывал.
Так далеко забрались, и до сих пор не зарегистрировались!? Вот те на! А ведь многие действия на сайте, в том числе и удовольствие комментировать чужие дневники, могут себе позволить лишь зарегистрированные пользователи! Вот так вот!
