У России есть два основных социальных "энергетических" состояния: "в завязке" и "в развязке". "В завязке" Россия спит, "в развязке" - буйствует. На перевале второго года войны Россия начала "развязываться". Пока это только анонс того состояния, которое в самом ближайшем будущем, возможно, станет определяющим. В полную силу оно развернется как раз в момент кульминации так называемого "транзита власти", то есть формальной пролонгации легитимности правящего клана на следующие несколько лет.
Россия "в завязке", то есть Россия, набравшая в рот воды и молчаливо исполняющая любые преступные прихоти режима, зрелише не из приятных. Россия "в развязке", то есть с перекошенным от крика ртом, зрелище страшное. Собственно, настоящий трэш поэтому еще, скорее всего, только впереди. И это несмотря на то, что в целом, с чисто внешней стороны, все выглядит для Кремля безоблачно.
Русским людям в значительном их числе война очевидно "зашла". Дело оказалось не таким ужасным, как многим представлялось. В огромной стране один погибший или покалеченный на войне механически плюсуется в массовом сознании к десяти умершим и покалеченным от паленой водки, наркоты, ДТП и просто в драке по пьяни. Трагедии особой в том, что война унесет 100, 200 и даже миллион человек "глубинный народ" не видит. Этот феномен птенцы гнезда Суркова, похоже, просчитали верно. Отряд, так сказать, не заметил потери бойцов, а вдовью печаль закидали шубами. Экономика АП тем более не волнует с тех пор, как известный мем "лишь бы не было войны" оказался заменен в массовом сознании мемом "лишь бы не было 90-х", власть чувствует себя более чем уверенно на экономическом фронте. 90-х пока никто не ожидает.
Но есть нюансы. Война, решая одни проблемы, создает из ничего другие. Она меняет природу человека внутренне, и эта внутренняя, поначалу не очень бросающаяся в глаза перемена оказывается миной замедленного действия, заведенной под фундамент режима. Котлован под этот фундамент рыли не одно десятилетие. Бетон, которым его заливали, замешан на страхе смерти и стимулировании гнусных инстинктов толпы. Но в большей степени на страхе. Страх этот по большому счету врожденный, унаследованный от предыдущих поколений, переживших массовые репрессии. В этом смысле Путин не столько сам является Сталиным, сколько паразитирует на памяти о Сталине и сталинизме. Дело, однако, в том, что война убивает страх смерти, и все сразу становится намного сложнее.
После объявления мобилизации война начинает массово производить людей, привычных к мысли о смерти, живущих с ней бок о бок месяцами. Это меняет природу политического процесса. Одно дело иметь дело с людьми, для которых возможность погибнуть от полицейского произвола есть непреодолимое препятствие, другое дело с людьми, у которых инстинкт самосохранения разрушен войной. Сегодня русское общество "развязалось". Вот СМИ сообщают, что в одном из прифронтовых областных центров доброволец-контрактник, предположительно "вагнеровец", бил по лицам пытавшихся урезонить его росгвардейцев. Суд приговорил его к штрафу в несколько десятков тысяч рублей, приняв во внимание "хорошую характеристику". И это в той самой России, где срока получали за то, что метнули в сторону полицейских пластиковый стаканчик (чем нанесли последним непоправимый психологический ущерб). То ли еще будет, ой-ой-ой, как пела ныне не любимая теперь Алла Пугачева.
Уже в конце текущего года Кремль может столкнуться с протестами несколько иного рода, чем те "восстания хомячков", к которым он привык, воюя с либерально настроенной интеллигенцией крупных городов. Ни внятных технологий подавления этих новых протестов, ни людей, способных их подавлять, у Кремля нет. Те, кто должен будет бить протестующих, могут оказаться из одного окопа с протестующими, причем не в переносном, а в прямом смысле слова.
