В кабинете заведующей Цветаева интересуется, как живут "сироты". Услышав от заведующей, что Аля - не по годам развитый, "исключительный ребенок", она расцветает от гордости. Ее Ариадна, ее любимая Аля, скорее увидеть ее...
С тех пор Цветаева начала говорить Ариадне, что скоро заберет ее домой. Аля, по их с Мариной по договоренности, в письмах обращается к ней по имени, как к крестной: "Висят иконы Иисуса и Богородицы. Все время в глазах и душе Ваш милый образ. Ваша шубка на меху, синие варежки. Ваши глаза, русые волосы. Мне приятно вспоминать про Вас. Рядом со мной два окна, счастлива, что пишу..."
Ирину забрать домой Цветаева не обещала, а в дневниках отзывалась о младшей дочери пренебрежительно.
Заведующая рассказала, что двухлетняя малышка постоянно кричит, а в записной книжке Цветаевой появились слова: "Ирина, которая при мне никогда не смела пикнуть. Узнаю ее гнусность!" Работница приюта заметила, что привезенным сахаром Цветаева угощает только Ариадну и попросила дать хоть немного Ирине, а мать лишь разозлилась: "Господи! Отнимать у Али!"
Ирину в приюте не любят. Потому что беспокойна, потому что все время плачет, потому что у нее не выработались навыки опрятности. Водопровод отключен, воды горячей нет, приходится по нескольку раз в день стирать простыни и пеленки за Ириной. Старшая Аля не опекает младшую сестренку. Девочка даже раздражает Алю, которая в письмах к матери жаловалась: "Ирина сегодня ночью обделалась за большое три раза! Ирина отравляет мне жизнь".
Еще Аля пишет матери, что в приюте есть ребенок такого же возраста, как Ирина, но который ест сам и просится в туалет: "другой ребенок гораздо умней Ирины. Он говорит, просится, сам чудно ест..."
Брошенная всеми Ирина начала без конца повторять одни и те же слова, могла упасть на пол и кричать. Глядя на это во время визитов, Марина даже не пыталась ее поднять. А еще Цветаева поняла, что в приюте детям нисколько не лучше, чем дома: кормят какой-то пустой похлебкой, на дне тарелки - капустный лист, да чечевицей; врача в приюте нет, как и лекарств.
Аля пишет матери в декабре 1919 года: "Ирину и меня остригли. Я оставила прядь из моих волос Вам на память. Написала уж письмо к Рождеству. Ирина выучила одно слово: "Не дадо"- не надо".
Представьте, выучила слово - "не надо", не "мама", "не дай", а "не надо". В своем дневнике Аля, которую положили спать в одну кровать с младшей сестрой, зло напишет: "Ирина ворочалась, толкалась. А я ей отвечала безумными гримасами..."
А потом равнодушно- безразличное: "Теперь у нас набирается порядочно маленьких детей. За Ириной я не смотрю..."