Соленый огурец Иннокентий жил спокойно. Большая банка полная рассола, свобода без последствий. Что может быть прекрасней?
Сидя здесь, так рядом с Чесночинкой, он смотрел на её челюсть, которая методично пережёвывала очередной ломтик... чего?
Да, он вспомнил, Чесночинка любила шоколад, да почему любила спросил он себя и нашел ответ сразу, не задумываясь - она любила шоколад и сейчас, сидя и пережевывая... Там, далеко... и в то же время так близко.
Она сидела где-то близко - во времени - может быть завтра, а может год назад... Он надеялся что сейчас, в этот момент она не одна. Он знал, что она чувствует его мысли, через рассол как через проводник, да, возможно в другой банке, так что ж...
К ней придет её любимый, они будут говорить о своем, а потом он возьмет её руку и замолчит... И закружатся звезды, и любовь не будет просто словом, любовь будет любовью. Жизнь имеет смысл только когда любишь.
Когда любишь и знаешь что эта любовь - это действительно любовь. Интересно, ты сначала дожуешь, а только потом сделаешь глоток, или сделаешь глоток и будешь смешивать языком шоколад и... что же ты пьешь?
Иннокентий не задумывался - это излишне, открытая и полупустая бутылка коньяка стояла рядом с его банкой рассола, отражая в себе творящийся на дверце холодильника беспорядок из коробочек с лекарствами и ампул.
Невозможно читать почту не в комнате, не в самолёте, не сидя на скамейке в парке, невозможно, но он читает у себя дома - на полке холодильника. Значит она сидит там, на стуле, который помнит каждую нитку её рваных джинс, на стуле, который скрипел вчера, когда её любимый был с ней и она касалась его голой кожей, стулом, которым как-то разбивала стекло витрины или окно, чтобы стало не так душно. Иннокентию хочется, чтобы она разбила этим стулом его банку. Уютную и привычную, вдруг ставшую настолько душной. Он хочет чтобы она говорила с ним, читала то, что он ей напишет, чтобы не фыркнула, а поняла не слова, а его мысли, поняла лучше чем понимает он сам.
Иннокентия начинает точить злоба, он чувствует, что она не стала бы читать его дурацкие буквы и не стала бы с ним говорить. Она ждет, когда придет тот, другой.
Ему кажется что когда то он был вне банки, кажется так отчетливо, словно это сон. Он чувствует каждой прожилкой свое сморщенного зеленого сюртука, даже внутри чувствует. Кажется он сидел на скамейке - нет, нет... он вспомнил - банку открыли алкаши в парке и поставили на газетку - так аккуратно, нежно, не разбив.
Алкаши наклюкались и ушли, а они с Чесночинкой лежали на дне банки. Улица, полу погасшие фонари, разлапистые черные ветви тополей и небо, темное и далекое, небо, которое еле-еле светится звездами, небо которое так-же как и мы далеко, очень далеко.
Странный вид, интересно сколько там звезд, в луже которая рядом? Наверно их меньше там чем на небе? Или столько же, просто за скудостью своего зрения Иннокентий не мог их все увидеть и осознавал иронию зрения.
В голове крутились вопросы того далекого вечера, которого никогда и не было. -А если я знаю что они там есть но их не вижу к чему бы это?
Да... мне нравится эта мелодия... "-Я тебя ненавижу... Я тебя ненавижу...", и потом сразу "-У меня есть счастье, я тебе отдам..., половинку, половинку его". Я не умею петь - тебе это тогда было все равно.
Чесночинка в фальшивом воспоминании Иннокентия продолжала жевать. Смешивать языком коньяк и шоколад и бессмысленно смотреть в даль. Куда она смотрит? Она смотрит и что-то видит. Ее глаза так похожи на те глаза, которые он мечтал увидеть. Ее руки так же нежны, и она так же смеется. Но она молчит. Сейчас она молчит, но это совершенно не вызывает неловкости или нарушить тишину.
Миллиарды импульсов тока бегут по ее глазным нервам, достигают мозга и расцветают за тысячную долю секунды озаряя черноту комнаты закрытого в её теле мозга картиной реальности..., Реальности которой возможно нет.
Она жует, смешивает. Ее язык, он наверно такой упругий, там за стройным рядом белоснежных зубов, которые крушат беззащитный шоколад, растирают его в сладкий порошок... Смотрит, ресницы делают движение, чем-то похожее на взмах крыла стрекозы. Хотя откуда такие сравнения. Он только дважды видел стрекозу, когда был еще совсем юным, висящим на веточке за листиками? Стрекоза так быстро машет крыльями, а ее ресницы двигаются так медленно. Звезды, куда они делись? Эти мерзкие тучи закрывают его и её звезды. Звезды были их собственными, личными и вдруг их не стало. А в луже они все еще есть. Странно? В луже не звезды а камушки, они лежат на дне и олицетворяют собой звезды. А еще они поблескивают. Так что они делают, олицетворяют, или поблескивают? Может это ложные каменные звезды в луже? Или звезды - это ложные камушки в небе?
Иннокентий не точно помнил когда первый раз увидел звезды. Он помнил точно что когда был маленький и поздно ночью за шорохом листвы видел сквозь листву рядом растущего дуба звезды - сразу начинал думать о смерти. Его бесила мысль о том, что смерть неизбежна и он не мог понять куда денутся его мысли, мысли, мысли... мысли не о чем и не про что, те мысли которые просто сами собой крутятся в голове как вечный снегопад, которые мошкарой вокруг лампы на террасе бьются о стенки понимания, бьются, и не могут найти лазейку к светящейся и смертельно раскаленной ните. А если бы нашли - то сразу погибли.
Тогда он подумал, что наверно всё очень просто, огурцы погибают тогда, когда им удается достигнуть того что они хотят? Он так хотел вырваться с той ветки, посмотреть мир, может в чем то даже понять. Но наверно нет - то что он хочет - как горизонт, и этот процесс поиска лазеек наверно безграничен, и даже умирая никто из его знакомых нисколечко не приближался ни к чему и никуда. Взмах стрекозы. Наверно она сейчас что-то скажет. Нет, молчит. Почему иногда так ценят тишину и иногда так ревностно и безудержно тараторят? Имеют ли смысл мысли, которые не были высказаны, и которые повисли внутри, засушенные и расправленные, препарированные как сухие жучки в коробке? Они иногда так красивы, так лаконичны, иногда странны, но их спичечные коробки с ватой никому не нужны. Они закрыты там, и нет никакого желания рассматривать их вновь. Все так хаотично в этом мире, хаос и энтропия.
Иннокентий не знает физику и не любит ее. Но он слышал от тех алкашей на полянке одно умное слово "Второй закон термодинамики".
Звучит.
Также Иннокентий не умел петь и понимал это - но её это не беспокоит. Он встретит её и поразит в самую её чесночную душу своим пониманием второго закона термодинамики. Он проникнет в её мысли и ей от этого будет приятно сидеть рядом и махать своими стрекозиными крыльями.
С грохотом и скрежетанием рушатся колоссальные блоки неизвестного вещества. Откалываются большие и маленькие осколки и летят вниз, в них врезаются сто тысячетонные белые клинья, чуть неровные на торцах, блестящие как из белого базальта. Они с грохотом сходятся и на безумной скорости локомотивом без пара и прожекторов в кромешной черноте пещеры за базальтовым сводом проносится гигантский угорь или хвост дракона, докрасна налитый кровью, весь в пупырышках размером с дом, и уносит остатки разрушенной скалы куда-то внутрь... Шоколадка закончилась. Даже без агонии.
Звезды так близко.
Ложные камни все еще закрыты тучей, но становится светлее - время... Время оно... Иннокентий когда-то думал о смерти, когда был совсем маленький, а потом поставил блокаду, не сам, он сам не знал как, и перестал. Только мошкара все время кружит у раскаленной лампочки и иногда пытается пролезть поближе к теплу и свету, за стекло банки, бьется и все по новой... Жизнь, это что? Это сегодня, сию секунду, или сию секунду, сегодня и завтра? Или еще и послезавтра? Или может жизнь - это вчера, сегодня, завтра?
А год назад это жизнь? А год вперед?
Два хвоста дракона сцепились в жуткой схватке. Сто тысячетонные базальтовые глыбы яростно пролетают рядами, непонятно как не задевая друг друга, и очень близко, иногда сталкиваются, но снова восстанавливают порядок и все продолжается в шуршащем грохоте трущихся хвостов... Глаза - они такие маленькие по сравнению со вселенной и при этом, чисто теоретически они могут увидеть всю вселенную, пусть не такой какая она существует в реальности а с запаздыванием,... Видимая вселенная - это то какой она были миллиарды лет назад, и значит миллиард лет назад - это и есть жизнь.
А раз друг друга все видят с отставанием на триллионную долю секунды, но все равно с отставанием, значит жизнь - все таки понятие со знаком минус от времени настоящего?
Получается - всё происходящее предугадывание, никто не влияет на то, что произойдет! Отводя судьбе ничтожный процент в рассмотрении действительности, теша самолюбие тем, что вроде бы имеется возможность менять...
Но как можно изменить прошлое? Или то, что видится - не жизнь? Тогда что это? Наверно это ложные камни в небе, которых уже снова не видно, хотя нет туч... Просто слишком светло... Слишком светло чтобы видеть так далеко в прошлое.
Иннокентий смотрел на триллионную долю секунды назад... Сидел и ждал... Сейчас она что-то скажет...
