Тронул этот рассказ о милосердии в страшное голодное время блокады Ленинграда... Правы и героиня--- и автор рассказа в том, что надежда, милосердие, делающие человека человеком-- спасут даже в самых, казалось бы, безвыходных обстоятельствах!
(c)В январе 1943 года одна ленинградка, Зинаида Епифановна Карякина, слегла. Соседка по квартире зашла к неи#774; в комнату, поглядела на нее и сказала:
- А ведь ты умираешь, Зинаида Епифановна.
- Умираю, - согласилась Карякина. - и знаешь, Аннушка, чего мне хочется, так хочется - предсмертное желание, наверное, последнее: сахарного песочку мне хочется. Даже смешно, так ужасно хочется.
Соседка постояла над Зинаидои#774; Епифановнои#774;, подумала. Вышла и вернулась через пять минут с маленьким стаканчиком сахарного песку.
- На, Зинаида Епифановна, - сказала она. - Раз твое такое желание перед смертью - нельзя тебе отказать. Это когда нам по шестьсот граммов давали, так я сберегла. На, скушаи#774;.
Зинаида Епифановна только глазами поблагодарила соседку и медленно, с наслаждением стала есть. Съела, закрыла глаза, сказала: "Вот и полегче на душе", и уснула. Проснулась утром и... встала.
Верно, еле-еле, но ходила.
А на другои#774; день вечером вдруг раздался в дверь стук.
- Кто там? - спросила Карякина.
- Свои, - сказал за дверью чужои#774; голос. - Свои, открои#774; те.
Она открыла. Перед неи#774; стоял совсем незнакомыи#774; летчик с пакетом в руках.
- Возьмите, - сказал он и сунул пакет еи#774; в руки.- Вот, возьмите, пожалуи#774; ста.
- Да что это? От кого? Вам кого надо, товарищ?
Лицо у летчика было страшное, и говорил он с трудом.
- Ну, что тут объяснять... Ну, приехал к родным, к семье, привез вот, а их уже нет никого... Они уже... они умерли! Я стучался тут в доме в разные квартиры - не отпирает никто, пусто там. Что ли, - наверное, тоже... как мои... Вот вы открыли. Возьмите. Мне не надо, я обратно на фронт.
В пакете была мука, хлеб, банка консервов. Огромное богатство свалилось в руки Зинаиды Епифановны. На неделю хватит однои#774;, на целую неделю!.. Но подумала она: съесть это однои#774; - нехорошо. Жалко, конечно, муки, но нехорошо есть однои#774;, грех. Вот именно грех - по-новому, как-то впервые прозвучало для нее это почти забытое слово. И позвала она Анну Федоровну, и мальчика из другои#774; комнаты, сироту, и еще одну старушку, ютившуюся в тои#774; же квартире, и устроили они целыи#774; пир - суп, лепешки и хлеб. Всем хватило, на один раз, правда, но порядочно на каждого. И так бодро себя все после этого ужина почувствовали.
- А ведь я не умру, - сказала Зинаида Епифановна. - Зря твой песок съела, уж ты извини, Анна Федоровна.
- Ну и живи! Живи! - сказала соседка. - Чего ты... извиняешься! Может, это мой песок тебя на ноги-то и поставил. Полезный он, сладкий.
И выжили и Зинаида Епифановна, и Анна Федоровна, и мальчик. Всю зиму делились- и все выжили.
Ольга Берггольц, фрагмент из книги "Говорит Ленинград"
