Киоск открывался по чётным и по нечётным. По данной системе работал четыре века.
И если же он был закрыт - то какого чёрта, а если открыт - то для каждого человека.
В киоске трудился седой починитель кармы. Ему не сиделось на месте. По крайней мере, случалось - его замечали в районе Камы, в излучине Волги. Однажды вообще в Кемере.
Хотя описания внешности не совпали. Одни говорили - ремонтник похож на хиппи. Вторые твердили - он лысый монах в Непале, а третьи - что он подкопчённый загаром шкипер. И те, и другие, естественно, были правы, поскольку единственной правды никто не понял. Сверкали весёлые звёзды, звенели травы, катали детей по манежу смешные пони.
Играли оркестры по пятницам и субботам, урчали мопеды, шумели листвой платаны. Адептам скупого причастного оборота хотелось земного причастия или тайны. Хотелось веселья желающим потолпиться. Шуты отличались умом и высоким ростом, пока не явился охотник стрелять по птицам, пока не случился умевший стрелять по звёздам.
Довольно застенчив, да что там - ужасно робок. Ужасно уставший - пытался прогнать химеру. Хранитель нетленной коллекции винных пробок, давно, на чужом берегу потерявший веру.
И всё-то ему незначительно, всё незримо, и всё не подъехать к нему на кривой кобыле. Киоск закрывался в десятом часу по Риму. В тот раз не закрылся. Дела у киоска были.
Не знаю, что там приключилось. Никто не знает. А может, что тоже бывает, и знать не надо. Но полночь стояла, античная, как Даная, чему удивлялись фонарные ретрограды.
Ремонтник душевного бака любил сюрпризы. Тельняшку таскал иногда. Щеголял в саронге.
Ходил по косе колесом, наслаждался бризом, своим долгожданным гостям выбирал дороги. Одни говорили, что он хулиганский ветер, вторые - что чешский алхимик, а третьи - Шива.
А кто-то охотника встретил. Угрюм, но светел. И звёзды, естественно, светят. И птицы живы.
Да нет, ничего ему, кажется, не простилось. Прощение ближнего - подвиг особой чести. Собаки брехали, коровы жевали силос.
А в море охотник на птиц утопил винчестер, поклявшись себе перед ликом святой матроны, что станет жонглёром в каком-нибудь Лиссабоне.
Но если мы снова подкинем ему патроны - никто из живущих не выживет в этой бойне.
(Р. С.)
