Антоныч, вне всякого сомнения, был настоящим актером, с большой буквы!
Родись он в другом месте и времени, возможно, весь мир восхищался бы его ярким драматическим или даже комедийным талантом.
Но судьба уготовила ему скромную миссию: директорство в стареньком ДК - главном оплоте провинциальной культуры.
Увы, время для полноты раскрытия артистического таланта Антоныча оказалось не самым подходящим. В те годы над сценой пятилетками висели кумачовые плакаты с емкими, как тост, и навечно актуальными брежневскими лозунгами:
"Экономика должна быть экономной" и "Миру мир!".
Ну, а на самой сцене силами труппы местечкового любительского театра ставились архаичные, зато идеологически выдержанные пьесы Александра Островского.
Эра телевидения еще только осваивала эфирные просторы, и аншлаг на спектаклях был всегда обеспечен.
Горожане свой маленький театр обожали, втайне гордясь его существованием, позволяющим говорить:
"Нет, сегодняшний вечер у меня занят! Иду, знаете ли, на премьеру спектакля!"
Театр был любимым детищем Антоныча, где он совмещал актерство с функциями режиссера-постановщика, гримера, костюмера и прочая... прочая...
Внешность Антоныча была самой, что ни на есть сценической: эдакая смесь Попандопуло из фильма "Свадьба в Малиновке" и пана Владека из "Кабачка 12 стульев".
С такой фактурой любое амплуа подвластно!
И он блистал на сцене, личным примером доказывая, что даже ничтожная роль второго плана при грамотной подаче может оказаться знаковой.
Годы в провинциальном городке текли плавно и безмятежно. Антоныч тихо старел и, уже почти смирившись с действительностью, уныло плыл по жизненному руслу к пенсионному причалу.
Традиционным местом проведения масштабных партийных собраний был концертный зал ДК.
К таким мероприятиям готовились загодя и тщательно: производилась генеральная уборка, на сцене устанавливали гипсовый бюст Ильича, непременную трибуну с гербом СССР и президиумные столы, которые покрывались красной бархатной скатертью.
Так было и на этот раз...
Утром в ДК начал работу районный партактив. Но едва первый докладчик встал к микрофону, как в зале начались смешки и перешептывания.
Товарищи из президиума жестами и постукиванием карандаша по графину, призывали партийцев к порядку, но эпидемия смеха уже пошла гулять по рядам.
Кто-то из зала догадался послать в президиум записку, прочтя которую, председатель собрания немедленно вышел из-за стола и, осмотрев спереди бархатную скатерть... объявил пятиминутный перерыв.
Скатерть заменили и актив продолжился.
А вечером, расстроенный после разноса Антоныч, проводил среди персонала служебное расследование на тему: кто осмелился осквернить сцену?
В ходе разборок выяснилось, что в роковой вечер кто-то из гостей музыкантов, под шумок уединился на сцене с подружкой. Вероятно там, за закрытыми кулисами, и состоялось торжество пылкой любви, следы которой вызывающе запечатлелись на праздничной скатерти...
В райкоме отреагировали быстро: Антоныча в срочном порядке проводили на пенсию, торжественно вручив почетную грамоту и нагрудный знак "За многолетний вклад в развитие культуры".
Вскоре наступила эпоха Горбачева с ее гласностью, пустыми прилавками и продовольственными талонами.
И случилось в городке небывалое махровым цветом расцвело беспредельное дачное воровство! Причем воровали всё подряд и в наглую.
Налетчиков не смущало даже наличие хозяев, оставшихся с ночевкой в своих дачных домиках. Блокировав входную дверь каким-нибудь дрыном, незваные гости тащили с участка все подряд, а хозяевам цинично рекомендовали проявить благоразумие и не высовываться, пока они не уйдут.
В связи с этими событиями знакомые Антоныча попросили его безвыездно пожить несколько недель на их даче, пока сами не соберут свой урожай, пообещав обеспечить его продуктами и даже "суточными" на бутылочку самогона для храбрости.
Самогоном торговали рядышком в неприметном, увитым виноградом домике в конце дачной улочки.
Дачная жизнь несказанно полюбилась Антонычу! Он буквально слился с природой, рано просыпался, встречая нежно-желтые рассветы, и зачарованно провожал живописные закаты. Последние дни бархатного августа были щедро напоены теплом и звенящей цикадной тишиной.
Райская благодать!
Копая компостные траншеи под будущие огуречные грядки, Антоныч между делом общался с соседями, а вечерами совершал традиционный променад за бутылочкой самогона.
Несмотря на дешевизну, самогон был превосходен!
Настоянный на дубовой коре, зверобое и Богородской траве, напиток обладал благородным коньячным цветом и гаммой непередаваемых вкусовых оттенков.
Под отварную картоху и овощной салатик Антоныч экономными глотками смаковал этот дивный "дачный бальзам".
Отужинав, он устанавливал перед домиком уютное кресло и до сумерек перечитывал произведения любимых классиков, время от времени отрываясь от книжки, чтобы полюбоваться красками угасающего заката.
Однажды, спасаясь от ночной духоты, Антоныч устроил себе лежбище в компостном ровике, постелив на травяное ложе старенькое солдатское одеяло.
И в ту же ночь ему открылось еще одно дачное чудо!
Лежа на спине, можно было любоваться звездным небом, мысленно путешествовать по Млечному пути, а если повезет, то увидеть падение небесных светил.
Антоныч старался не пропускать бесплатные сеансы небесного планетария, немного досадуя, что, прожив жизнь, он умудрился не замечать этой фантастической красоты!
В одну из таких ярких ночей Антоныч незаметно для себя крепко заснул в своем "планетарии" и очнулся лишь от металлического лязга.
Осторожно выглянув из ровика, он увидел, как два молодых здоровенных мужика, нисколько не таясь, с азартом выкапывают картошку на вверенном ему участке.
Свет полной луны позволял дачным воришкам сноровисто выполнять свои, судя по всему, привычные ночные делишки.
Мелкими клубнями копатели пренебрегали, поэтому достаточно ходко продвигались к ровику, в котором затаив дыхание притаился дачный сторож.
Антоныч понимал, что встреча неминуема, а исход ее непредсказуем воришки могли запросто огреть его лопатой по голове.
Выяснение отношений при любом раскладе не сулило для него ничего хорошего.
От отчаяния Антоныч решился на неординарный поступок: пугнуть непрошеных гостей, сыграв роль мистического "черного монаха".
Накинув одеяло на голову, чтобы тень от "капюшона" падала на лицо, он начал медленно подниматься из своей траншеи.
Боль в затекшей ноге вызвала непроизвольный глухой стон, на который мгновенно отреагировали "копатели".
Выронив лопаты, они в растерянной зачарованности смотрели, как из-под земли медленно вырастает таинственный черный силуэт...
Роста Антоныч был и так немаленького, а, поднявшись на земляной гребень и сильно возвысившись над ночными гостями, тихо, но властно скомандовал театрально поставленным голосом:
На колени, смертные!
У "смертных" тут же сдали нервы, и они, побросав лопатки, не разбирая дороги, ломанулись к забору во все лопатки.
Чтобы усилить эффект Антоныч захохотал утробно и раскатисто.
Смех получился настолько зловещим и демоническим, что у него самого по телу прокатилась ледяная волна щекотливых мурашек.
И тут в Антоныча, будто вселилась нечистая сила, наделив его безрассудной звериной храбростью. Подхватив прислоненные к бочке грабли, "черный монах" пустился в преследование...
Одному из копателей удалось одним махом преодолеть штакетник, зато второй, видимо, зацепившись одеждой за проволоку, судорожно пытался перевалиться через забор.
Культурный инстинкт не позволял Антонычу бить живого человека орудием мирного труда, поэтому он лишь с силой провел зубьями грабель по дрожащей спине напрочь деморализовано противника.
Зубцы грабель, скользнув по футболке, зацепились за резинку спортивных трико и стащили их полностью вместе с трусами...
- Отдай мое сердце! - этой кульминационной фразой вдохновленный Антоныч решил закончить ночную премьеру спектакля.
И единственный из оставшихся зрителей действительно отдал...
Но отнюдь не свое пылкое сердце!..
Одновременно с его диким воплем вначале раздался громкий весьма неприличный звук и...
В воздухе тут же плотно запахло чем-то нефильтрованным и явно недозрелым...
Бедняга отчаянно рванулся и, перевалившись через спасительный забор, ринулся в темноту в чем был, включая прилипшее содержимое своего вмиг опустевшего кишечника.
А немного погодя, Антоныч услышал хлопок автомобильной дверки и звук стремительно отъезжающей машины.
Вскоре все стихло, а произошедшее казалось всего лишь кошмарным сном, от которого в реальности остались пустые и наполненные мешки с картошкой, две трофейных лопаты и ведро.
Через пару дней, покупая у хозяйки неприметного домика "дачный бальзам", Антоныч похвастался ей своим ночным приключением.
Ты, мил человек, никому не рассказывай об этом, попросила дачница. Уже слух хороший прошел, что в здешних местах в полнолуние стала появляться какая-то нежить.
Правда?!
Да!.. И, знаешь, воровство-то как-то сразу прекратилось! А это тебе вот лично от меня премия! За твою находчивость и талант! Ну, ты и артист!
И она с улыбкой поставила на перила крылечка еще две бутылочки "дачного бальзама".
Когда Антоныч рассказал мне историю про "черного монаха", то с гордостью резюмировал, что вряд ли кому-то из актеров когда-либо удавалось довести зрителя до столь явных симптомов "медвежьей болезни".
Тут бы и сам Станиславский воскликнул: "Верю!". Такое "ароматизированное" подтверждение, для меня ценнее любых оваций и букетов! Согласно изречению, что жизнь театр, а люди в ней актеры, получается, что роль монаха у меня заглавной оказалась, констатировал старый артист, добавив, что воровство в том дачном товариществе, и вправду, совсем прекратилось...
Аж до сей поры!..
Алексей Карпов
Ред. А. Бор
