Она помнила свое рождение: был жар, свет, веселый огонь, и она сама, переполненная чувствами, сияла, как маленькое солнце. Потом она осознала свою чистоту и красоту. Остывала, думала о том, что она - прекрасна, рождение - удивительно, а обретение формы - сродни волшебству.
Несколько странным было то, что она - не одна такая. Вокруг - такие же красавицы, так же чисты, так же молоды. Если они пережили то же, что и она, то как могут быть такими холодными, равнодушными? О, еще и толкаются...
"Ничего страшного. Форма - еще не все, важна внутренняя суть, главное - это не то, чем ты кажешься, а то, что у тебя внутри", - догадалась она, как только ее внутренний мир наполнился чем-то, что оценить она не могла.
Как ты оценишь саму себя? Нужен другой. Тот, кто узнает тебя, выпьет по капельке, скажет:
- О, моя дорогая, ты лучше всех!
Или:
- Ты - как все. Все вы одинаковые...
Если бы встретить того, кому ты нужна! Если бы он оказался хорошим человеком! Не надо принца на белом коне, пусть о нем дурочки мечтают. Но неужели не найдется просто интересный, достойный мужчина, которому можно довериться?
А подружку выбрал какой-то мрачный тип с трехдневной щетиной.
А другая покорно отдалась лысому, толстому, низенькому и в кепке. Говорит, юрист.
А вполне интеллигентный молодой человек почему-то захотел сразу двоих. Это настораживает. Хочется быть единственной. Или хоть не знать, что нас у него двое...
А когда все случилось, она так испугалась, что и не заметила, как оказалась у него дома. Ее смутил шаткий стол, дребезжащий холодильник, плохо вымытая чашка, но он не дал ей долго осматриваться, вот уже его руки на ее шее, и ясно только, что он - знает, что делать, а ей лучше - слушаться. И слушать. И пытаться его понять.
Да что тут поймешь? Все время звонки.
"Нет, почему... Не мешаешь, просто я сейчас немного занят..."
"Да, привет. Все нормально. Не сержусь. Я вообще не сержусь. Я перезвоню".
"Слушаю. Когда? А я тут при чем? Занимайся. Понятно. Понятно! Как только - так сразу! Лыжи только надену и приеду..."
Она наслаждается. Он ей нравится. "О, мой суровый... О, как ты всех строишь... И я - тебе, такому независимому, - нужна... Удивительно, удивительно... Только что-то мне не по себе. Хоть бы сказал - как я тебе? Любишь меня? Долго ли мы будем вместе? Только - чем же мне тебя удержать? У меня больше ничего нет. Что было - я тебе отдала, было же тебе хорошо? Не бросишь меня теперь? Подожди, подожди, куда ты? Почему я должна уходить?"
Водка выпита, бутылка выброшена. Стоит у мусорных баков, падает на нее снежок. Так вот ты какая, любовь... Вот оно как бывает... И что теперь? Ждать, что подберет кто-то? Так кому мы нужны, пустые-то. Говорят, когда-то за нас 20 копеек давали, отмывали, второй раз использовали. Второй раз? Ха-ха. Нет уж, спасибо... Второй раз всю себя отдать, второй раз быть выброшенной. Хватит.
Стоит бутылка в снегу, думает: "Вот придет прекрасное дитя, возьмет меня домой, обогреет, розу поставит, и буду я - ваза... Вот ведь вранье, вот ведь сказки. Не придет дитя с розой. Грязный старик придет и нальет в меня жидкость от клопов. Была бы я редкая, красивая, а мой мужчина - юный романтик, может, он бы меня на память оставил... Хотя тоже, что хорошего, видеть, как он с другими-то... Ничего уже не будет хорошего".
Заплакала и покатилась, и разбилась, а осколки подмел дворник, машина увезла их на свалку, а свалка сползла в море. Море выбросило хлам на другие берега, берегов-то у моря много, а бутылочные осколки оставило себе. Гоняло их туда-сюда, швыряло о камни, о розовые ракушки, играло, шумело да и забыло на песке. Пришла девочка с красным ведерком, копала ямку, нашла белое, уже не прозрачное, а жемчужно-матовое стеклышко, влюбилась в него, принесла домой и бросила рыбкам, в аквариум. Живи теперь тут, бутылочное сердечко.
