А завтра я был уже в Венеции.
В четверг меня достал дождь. Этот гнусный нескончаемый дождь поливал город уже три дня подряд. Он начался во вторник утром, и с тех пор я так и не видел облаков с поджаренными солнцем краями, словно корочки испеченного хлеба. Помнится, было темно. В городе стало совсем хмуро, на стенах домов отпечатывались контуры соседних зданий контуры серых своих собратьев. Я запомнил лишь блики фонарей, отраженные в лужах. Лужи с отраженным светом, словно океан омывали мои лакированные ботинки. Забавно было наблюдать, как свет фонарей, отраженный в мутной воде плавно перетекал на лоснящиеся бока моих туфель, и им становилось светлее.
И вот я снова в китайском квартальчике. Крошечные глиняные домишки теснятся на грязных покатых улочках. Казалось, что жизнь остановилась и спряталась в бороде проходящего мимо пожилого китайца с неудобной корзиной в руках. "Картошки мне, картошки!" причитал его внутренний голос.
Я вошел в массажный салон. Не знаю, что привело меня туда, и я осознал, куда пришел только тогда, когда рука судорожно вцепилась в дверную ручку, однако та пыталась сопротивляться и сразу не поддалась моим взбалмошным движениям. Короткая борьба пальцев и ручки завершилась очень скоро победой первых, и дверь, скрипнув, приоткрылась... Робкая тайка задернула занавеску и еле слышно улыбнулась. "Я никто, я с пляжа", - отрывисто бросил я: "Детка, поиграй с моей гордостью в прятки". "Сё!" все также улыбаясь отозвалась девушка, и ее робкие пальчики забегали по моей нетерпеливой спине. Через некоторое время мне вдруг почудилось, что её лицо покрывает маска, а руки, крепко обнимающие мое мужское естество, пахнут керосином. И тогда я решил рассуждать вслух: "Я видел сотни старых городов, самодовольных бояр и уличных женщин. Во мне кипит кровь индейца, я дикий странник с берегов Эгейского моря".
"Но стеклянные радости не для меня, и вообще, здесь слишком много глаз", - ответила тайка, и груди ее поднялись как пирамидки.
- Тогда позвольте же увести вас на воздух, на волю, - не мог успокоится я: "Мы сможем видеть дождь и очертания повешенной лошади где-то вдали. Я расскажу вам грустную историю о вечном".
- Пойдемте, - робко отозвалась она, и в тот же миг мы очутились на улице.
- Хочешь, девочка, я поведу тебя в центр города, туда, куда тебя всегда не пускали родители и твой жизненный опыт. Я покажу тебе самый красивый рекламный плакат, и неоновый свет будет нашим союзником. Смотри, меня уже нет. Ты думаешь, я вру? Видишь вон ту букву "А" на этой глупой вывеске? Это я. А на земле только мои ботинки...
Тебе уже светлее? Ты уверена? Мне не нужен твой массаж, мне нужна только твоя улыбка. Что по сравнению с ней все эти вывески?
И я поцеловал её холодную ладошку. Она робко облокотилась на моё плечо и тихо вздрагивала. И тут я увидел, что она плачет, очень тихо, почти неслышно...
- Значит, и ты знаешь, что такое музыка?... Не плачь, девочка, завтра мы пойдем с тобой в странные гости, я потом мы отправимся на пристань, и белый корабль увезет нас туда, где не бывает дождей, - утешал я её, вдыхая пряный запах волос тайки. А пока, возьми вот твои деньги, ты заработала их, - и я протянул ей купюры. Спасибо тебе.
И вот я снова в китайском квартальчике. Крошечные глиняные домишки теснятся на грязных покатых улочках. Казалось, что жизнь остановилась и спряталась в бороде проходящего мимо пожилого китайца с неудобной корзиной в руках. "Картошки мне, картошки!" причитал его внутренний голос.
Я вошел в массажный салон. Не знаю, что привело меня туда, и я осознал, куда пришел только тогда, когда рука судорожно вцепилась в дверную ручку, однако та пыталась сопротивляться и сразу не поддалась моим взбалмошным движениям. Короткая борьба пальцев и ручки завершилась очень скоро победой первых, и дверь, скрипнув, приоткрылась... Робкая тайка задернула занавеску и еле слышно улыбнулась. "Я никто, я с пляжа", - отрывисто бросил я: "Детка, поиграй с моей гордостью в прятки". "Сё!" все также улыбаясь отозвалась девушка, и ее робкие пальчики забегали по моей нетерпеливой спине. Через некоторое время мне вдруг почудилось, что её лицо покрывает маска, а руки, крепко обнимающие мое мужское естество, пахнут керосином. И тогда я решил рассуждать вслух: "Я видел сотни старых городов, самодовольных бояр и уличных женщин. Во мне кипит кровь индейца, я дикий странник с берегов Эгейского моря".
"Но стеклянные радости не для меня, и вообще, здесь слишком много глаз", - ответила тайка, и груди ее поднялись как пирамидки.
- Тогда позвольте же увести вас на воздух, на волю, - не мог успокоится я: "Мы сможем видеть дождь и очертания повешенной лошади где-то вдали. Я расскажу вам грустную историю о вечном".
- Пойдемте, - робко отозвалась она, и в тот же миг мы очутились на улице.
- Хочешь, девочка, я поведу тебя в центр города, туда, куда тебя всегда не пускали родители и твой жизненный опыт. Я покажу тебе самый красивый рекламный плакат, и неоновый свет будет нашим союзником. Смотри, меня уже нет. Ты думаешь, я вру? Видишь вон ту букву "А" на этой глупой вывеске? Это я. А на земле только мои ботинки...
Тебе уже светлее? Ты уверена? Мне не нужен твой массаж, мне нужна только твоя улыбка. Что по сравнению с ней все эти вывески?
И я поцеловал её холодную ладошку. Она робко облокотилась на моё плечо и тихо вздрагивала. И тут я увидел, что она плачет, очень тихо, почти неслышно...
- Значит, и ты знаешь, что такое музыка?... Не плачь, девочка, завтра мы пойдем с тобой в странные гости, я потом мы отправимся на пристань, и белый корабль увезет нас туда, где не бывает дождей, - утешал я её, вдыхая пряный запах волос тайки. А пока, возьми вот твои деньги, ты заработала их, - и я протянул ей купюры. Спасибо тебе.
