Древнее добро древнее зла..
Не знаю..всем ли зяглянувшим в здесЬ,
надобно прочестЬ..
=
Смотри же на него — какой урод, какая отвратительная рожа. Мы думаем продаться подороже. Он предпочёл бы жить наоборот.
На свете тьма различных дураков, когорта малахольных. Он — дурнее, он клоунский колпак, он ахинея, но весело ему и широко.
Не копит деньги, не выносит хлам, на берегу раскуривает трубку. Ему ещё воздастся по поступкам, ему ещё воздастся по делам. Смотри же лучше — упаси Господь ввязаться с ним в вечернюю беседу. По вторникам он шастает к соседу — излюбленную чушь свою пороть:
***
История обыденна. Моя семья купила дом. Убитый, старый. Над черепицей — облаков отары. В саду полуистлевшая скамья.
Дверь дома запиралась на замок. Открыть замок труда не составляло. Везде лежала пыль, как одеяло.
Светильник коротнул и занемог. Две ночи мы спокойно провели. На третью, правда, стало не до смеха. Сначала шкаф вдоль плинтуса поехал. Потом из стен полезли ковыли. Какой-то незнакомый голос звал. По лестнице в средневековом стиле
мы, прихватив фонарики, спустились — куда, куда, естественно, в подвал.
Пока не знали, что там за улов, хотя различный версий было много: от паровых машин до осьминога, от зеркала до ведьминых котлов. Подвал не украшало серебро, сокровища, галантность перламутра. Зато нашли напёрсток, и наутро нас поглотило древнее добро.
Проснулись мы от запаха блинов, от хрипа раритетного винила. Тревога руки нам соединила, а ноги — тяжелее валунов. Конечно, сразу поняли — пушной
зверёк, увы, подкрался незаметно. Не оценили красоту момента. Прошли по коридору тишиной.
На кухне сизый дым стоял столбом. Бригада упырей месила тесто. Производя подобие зюйд-веста, гордился самовар железным лбом. В углу шишиги штопали носки — плелась бесперебойно паутина. Довольно пасторальная картина, извечное лекарство от тоски.
Над этим чудом — скатерть с бахромой, котлеты, запеканки и биточки — парила мегабабушка в платочке, неистово бравируя тесьмой. Великая наставница внучат, валькирия борща от нефиг делать, сама и госпожа себе, и челядь. А мы боялись — нас разоблачат, а мы залюбовались на жука, постигшего премудрость альпинизма. На книжки наши детские, на письма
огромным бородатым мужикам — да будет к ним лояльнее пурга, психованной не будет Терпсихора.
История внезапная. Как хоррор.
Мы пробудили древнее Ага. Сквозняк гуляет, лестница скрипит,
зато стабильно в шапках и поели. Настолько музыкальные капели —
стабильно в чарты попадает бит на радио счастливого числа.
Под яблонями гномы, пруд с лососем. И заяц — никогда его не бросим.
И древнее добро древнее зла.
***
Смотри же на него — какая жуть. Так выглядит безумие, ребёнок. Он кормит возле пристани болонок, а ты перчи похлёбку. И кунжуть. Не заикайся здесь про волшебство, иначе человек большого слова возьмёт в князья кого-нибудь другого. Возьмёт во власть кого-нибудь того. Смотри же — вот болтун и сибарит, отдельный случай, простота святая.
Но бабушка летает и летает. Но он всё говорит и говорит.
(Р.С)
надобно прочестЬ..
=
Смотри же на него — какой урод, какая отвратительная рожа. Мы думаем продаться подороже. Он предпочёл бы жить наоборот.
На свете тьма различных дураков, когорта малахольных. Он — дурнее, он клоунский колпак, он ахинея, но весело ему и широко.
Не копит деньги, не выносит хлам, на берегу раскуривает трубку. Ему ещё воздастся по поступкам, ему ещё воздастся по делам. Смотри же лучше — упаси Господь ввязаться с ним в вечернюю беседу. По вторникам он шастает к соседу — излюбленную чушь свою пороть:
***
История обыденна. Моя семья купила дом. Убитый, старый. Над черепицей — облаков отары. В саду полуистлевшая скамья.
Дверь дома запиралась на замок. Открыть замок труда не составляло. Везде лежала пыль, как одеяло.
Светильник коротнул и занемог. Две ночи мы спокойно провели. На третью, правда, стало не до смеха. Сначала шкаф вдоль плинтуса поехал. Потом из стен полезли ковыли. Какой-то незнакомый голос звал. По лестнице в средневековом стиле
мы, прихватив фонарики, спустились — куда, куда, естественно, в подвал.
Пока не знали, что там за улов, хотя различный версий было много: от паровых машин до осьминога, от зеркала до ведьминых котлов. Подвал не украшало серебро, сокровища, галантность перламутра. Зато нашли напёрсток, и наутро нас поглотило древнее добро.
Проснулись мы от запаха блинов, от хрипа раритетного винила. Тревога руки нам соединила, а ноги — тяжелее валунов. Конечно, сразу поняли — пушной
зверёк, увы, подкрался незаметно. Не оценили красоту момента. Прошли по коридору тишиной.
На кухне сизый дым стоял столбом. Бригада упырей месила тесто. Производя подобие зюйд-веста, гордился самовар железным лбом. В углу шишиги штопали носки — плелась бесперебойно паутина. Довольно пасторальная картина, извечное лекарство от тоски.
Над этим чудом — скатерть с бахромой, котлеты, запеканки и биточки — парила мегабабушка в платочке, неистово бравируя тесьмой. Великая наставница внучат, валькирия борща от нефиг делать, сама и госпожа себе, и челядь. А мы боялись — нас разоблачат, а мы залюбовались на жука, постигшего премудрость альпинизма. На книжки наши детские, на письма
огромным бородатым мужикам — да будет к ним лояльнее пурга, психованной не будет Терпсихора.
История внезапная. Как хоррор.
Мы пробудили древнее Ага. Сквозняк гуляет, лестница скрипит,
зато стабильно в шапках и поели. Настолько музыкальные капели —
стабильно в чарты попадает бит на радио счастливого числа.
Под яблонями гномы, пруд с лососем. И заяц — никогда его не бросим.
И древнее добро древнее зла.
***
Смотри же на него — какая жуть. Так выглядит безумие, ребёнок. Он кормит возле пристани болонок, а ты перчи похлёбку. И кунжуть. Не заикайся здесь про волшебство, иначе человек большого слова возьмёт в князья кого-нибудь другого. Возьмёт во власть кого-нибудь того. Смотри же — вот болтун и сибарит, отдельный случай, простота святая.
Но бабушка летает и летает. Но он всё говорит и говорит.
(Р.С)
