Арисаковость кайфолио с уссационностью.
Шла я, шла в сторону Серова и заблудилась.
Понимаете, тайга везде одинаковая: елки, палки, барсучий помет, клюква и языческие капища Чернобога, путеводитель врал, приборы не работали.
Но я не пала духом, не давала маху, нет. Я пела песенку из репертуара Женской Женщины Люки: "Трещали морозы, дорога виляла полоской, вы любите розы за то, что на них срал Маяковский".
Я поспала на мху, поела мох. Потом вспомнила, что у меня же с собой жареная курица в газете! Жизнь налаживалась.
Когда я дожевала и проглотила последнюю курячью косточку, то начала облизывать газету, обдумывая, сейчас ее сжевать или оставить на потом.
И тут надо мной кто-то вежливо кашлянул.
Я подпрыгнула и тут же сделала вид, что не облизываю газету, а внимательно ее читаю.
Надо мной стоял Истоонетс и разглядывал, шевеля бровями.
-Милое дитя, что ты ты тут делаешь? - с состраданием спросил меня Истоонетс.
-Газету ем! То есть, читаю! -выпалила я.
-Пойдем ко мне, у меня есть еда и чтение- он взял меня за руку и мы пошли.
Я почувствовала великое воодушевление и всю дорогу рассказывала про Артефактного Словесника, его привычку жениться, Серова, о том, что фамильоны просят огня, что я следопыт и охотница за головами. Истоонетс слушал, особенно ему понравилось про Катлетку и ее разнузданность, он даже переспрашивал и уточнял. Просил показать на себе, но я тут напряглась и замолчала.
Оказалось, что живет Истоонетс в замке. Вокруг канава, мостик поднимающийся, в курдонёре бегали рыцари, ржали кони. Я остро заскучала по коню Юре и украдкой вытерла куриной газетой слезу.
В огромном рыцарском зале горел очаг, все было завешано оружием, шкурами животных, оленьими рогастыми головами и новогодними гирляндами. Истоонетс знает толк в интерьерных украшениях!
Мы сели за круглый рацарский стол, уставленный яствами и романтическими свечами.
И тут внутренний голос мне шепнул: Риорита, еда может быть отравлена!
И я не ела.
А Истоонетс, напротив, ел, подливал вино в кубки и бровями шевелил.
Потом не выдержал и говорит:
-Милое дитя, если ты не голодна, то насильно никто тебя кормить не будет. Но без еды не стоит столько пить! Мне не жалко, три бутылки шампанского, так три. А нет, четыре. Пей на здоровье. Но, может, стоит все же хоть чем-то закусить?
Тут-то я и дала слабину, пала духом, дала маху: взяла с серебрянного блюда овсяную печенюшку, хрумкнула и мир вокруг начал темнеть, темнеть, размываться.
Я упала под стол на медвежью шкуру.
Как чуяла - отравлена печенюшка!
Понимаете, тайга везде одинаковая: елки, палки, барсучий помет, клюква и языческие капища Чернобога, путеводитель врал, приборы не работали.
Но я не пала духом, не давала маху, нет. Я пела песенку из репертуара Женской Женщины Люки: "Трещали морозы, дорога виляла полоской, вы любите розы за то, что на них срал Маяковский".
Я поспала на мху, поела мох. Потом вспомнила, что у меня же с собой жареная курица в газете! Жизнь налаживалась.
Когда я дожевала и проглотила последнюю курячью косточку, то начала облизывать газету, обдумывая, сейчас ее сжевать или оставить на потом.
И тут надо мной кто-то вежливо кашлянул.
Я подпрыгнула и тут же сделала вид, что не облизываю газету, а внимательно ее читаю.
Надо мной стоял Истоонетс и разглядывал, шевеля бровями.
-Милое дитя, что ты ты тут делаешь? - с состраданием спросил меня Истоонетс.
-Газету ем! То есть, читаю! -выпалила я.
-Пойдем ко мне, у меня есть еда и чтение- он взял меня за руку и мы пошли.
Я почувствовала великое воодушевление и всю дорогу рассказывала про Артефактного Словесника, его привычку жениться, Серова, о том, что фамильоны просят огня, что я следопыт и охотница за головами. Истоонетс слушал, особенно ему понравилось про Катлетку и ее разнузданность, он даже переспрашивал и уточнял. Просил показать на себе, но я тут напряглась и замолчала.
Оказалось, что живет Истоонетс в замке. Вокруг канава, мостик поднимающийся, в курдонёре бегали рыцари, ржали кони. Я остро заскучала по коню Юре и украдкой вытерла куриной газетой слезу.
В огромном рыцарском зале горел очаг, все было завешано оружием, шкурами животных, оленьими рогастыми головами и новогодними гирляндами. Истоонетс знает толк в интерьерных украшениях!
Мы сели за круглый рацарский стол, уставленный яствами и романтическими свечами.
И тут внутренний голос мне шепнул: Риорита, еда может быть отравлена!
И я не ела.
А Истоонетс, напротив, ел, подливал вино в кубки и бровями шевелил.
Потом не выдержал и говорит:
-Милое дитя, если ты не голодна, то насильно никто тебя кормить не будет. Но без еды не стоит столько пить! Мне не жалко, три бутылки шампанского, так три. А нет, четыре. Пей на здоровье. Но, может, стоит все же хоть чем-то закусить?
Тут-то я и дала слабину, пала духом, дала маху: взяла с серебрянного блюда овсяную печенюшку, хрумкнула и мир вокруг начал темнеть, темнеть, размываться.
Я упала под стол на медвежью шкуру.
Как чуяла - отравлена печенюшка!