По вере вашей будет Вам... Про деньги.
Потрясающая душу повесть Э. Гера, друзья. Привожу в сокращении отрывок, который был выцеплен моим прицельным вниманием. Он про деньги и про веру... Хотя повесть в целом и о другом совсем. Просто тема денежного потока в жизни моей как-то вышла на первый план... Именно с философской - не с утилитарной - точки зрения. Начните читать... Понравится повесть Гера - прочтете целиком сами и насладитесь, нет - просто пойдете дальше.. Или задумаетесь о чем-то, что тоже бывает полезно...
... Но Кома не собиралась сдаваться: пусть никудышная мать, пусть отступница, но инстинкты работали, механизм закрутился. Когда-то она уже вытаскивала его на себе, вытащит и на этот раз, только бы найти деньги...
Она пошла по друзьям и знакомым из прошлой жизни, но прошлую жизнь как отрезало. Телефоны либо молчали, либо отвечали чужими незнакомыми голосами. Как-то разом поменялись все номера...
А еще она поняла, что разучилась читать по лицам. В прежние времена никогда не читала в метро ни книг, ни газет, вокруг было столько лиц, и каждое как открытая книга. Теперь же со всех сторон ее обступали твердокаменные щеки, непрошибаемые лбы, непроницаемые глаза: то ли пришельцы, то ли пришлецы, то ли просто tabula rasa. Вот только нищих меньше не стало. И никуда не делась безумная полуголая старуха в переходе на Пушкинской, когда-то назвавшая ее сестрицей. Кома, боясь попасться кликуше на глаза, проскочила за спинами...
Из институтских да типографских удалось выцепить по телефону только Альперта, бывшего правдинского метранпажа. Семен как будто даже не удивился ее звонку, загадочно хмыкнул и сказал "приезжай". Кома подхватилась и понеслась в Битцу, на другой конец города. Альперт в буквальном смысле слова сидел на чемоданах: в запущенной разоренной квартире на другой день он уезжал в Израиль...
Она рассказала про умирающего в общаге Лешку... ... Альперт порылся в сумках и сунул ей в кулак несколько гладких купюр.
- Все, чем могу, сказал он с интонацией генерала из "Горячего снега". - Прости меня, Комка.
- Спасибо, Семушка. И ты меня прости.
Она смахнула побежавшие по щекам слезы. Потом Альперт вызвал такси и проводил до машины. Они попрощались. Только в общаге, отвернувшись от Лешки, Кома сумела тайком пересчитать деньги. Пятьсот долларов дал ей Семка из своих отъездных.
- Дай Бог ему долгой жизни..., подумала Кома.
Лиха беда начало. На следующий день она спустилась в метро и пошла по вагонам просить милостыню. Никакой специальной одежки не потребовалось. "Помогите на операцию сыну!" взывала Кома, заходя в вагон, доходила до середины и еще раз взывала, пытаясь перекричать грохот состава. Подавали плохо, особенно поначалу, пока боялась встретить кого-нибудь из знакомых. Не было гладкости и опрятности, чувствовалась огорошенная горем непрофессионалка. Седые космы выбивались из-под платка, глаза колючками впивались в лица, отталкивая колеблющихся. Кома напоминала недобрую оголодавшую птицу: такой подашь, а она клюнет в руку.
В первый день, за два часа хождения по вагонам, она выпросила триста двадцать рублей и вымоталась из сил совершенно. На следующий даже меньше: двести семьдесят с медяками. На третий день Кома поняла, что сходит с ума. Никогда, никогда ей не набрать на операцию такими темпами. Вместо того, чтобы ходить за сыном, говорить с ним, подстерегать желания она швыряла свое горе в толпу, разбивала на медяки, превращала в подземную мистерию с ужимками и личинами, почти что в фарс, променяла искаженное болью лицо Алешки на гладкие лбы, пустые глаза пассажиров. Она вышла на площадь поведать миру скорбную весть и провалилась под землю, в грохот и перестук вагонов, которые кричать-не-перекричать. Словно стремилась забежать наперед, раньше Алешки уйти из мира живущих. Не было в этом проку, одно отчаяние. И отчуждение от людей, видевших в ней профессиональную нищенку.
Все понимала Кома, но остановиться не могла завертело. В тот день она набрала четыреста с мелочью.
На четвертый ее окликнула по имени-отчеству пассажирка в беличьей шубке. Кома не сразу ее узнала. Беличья шубка вцепилась в нее сухонькой лапкой и, не отпуская, потрясенно твердила:
- Комэра Георгиевна, это вы?! Что случилось? Что с вами?
По выговору вспомнила: сестра Елена из нагатинской сотни, бывшая балерина...
- Беда, потрясенно прошептала бывшая балерина. - Но все равно так нельзя, голубушка. Знаете что, а давайте сходим к отцу Александру. Тут недалеко, на Даниловском кладбище... Вы же знаете отца Александра?
Отца Александра определили при местном Святодуховском храме то ли сменным батюшкой, то ли кем-то еще, балерина рассказывала по дороге, но Кома прослушала. Раньше Кома его любила: батюшка был блондинистый, прямой и резкий, сочетание редкостное. Уйдя из братства, он как-то потемнел, пожелтел и выцвел одновременно. Осаврасился, подумала Кома...
- И что хорошо подают? спросил отец Александр, выслушав сбивчивый рассказ Комы.
- Так себе, призналась она.
- Поверь мне, Комэра Георгиевна я в этом деле кое-что понимаю: так ты никогда не наберешь сыну на операцию.
- Да, Кома кивнула. - Наверное.
- Так в чем же дело? Иди к сыну, ходи за ним, укрепляй, молись там ты нужнее. О деньгах не думай.
- Как не думать, отче? Я с ним двадцать часов в сутки, даже при нем только о них и думаю.
- Не о деньгах ты думаешь о себе. Это в тебе гордыня пенится, бес тщеславия, мелкий большевичок старой закалки. Сама-то давно к причастию ходила?
- Давненько, призналась Кома.
- Сходи обязательно, лучше прямо сегодня. Исповедуйся, причастись. Кем ты у нас в святцах записана?
Кома замялась, потом ответила, что никем: Комэра и Комэра.
- Нет у нас в святцах такой святой пока что, уверенно заявил отец Александр. Нет и вроде не будет.
- Некрещеная я, призналась Кома.
Батюшка от удивления аж пожевал губами.
- Я же русская, батюшка! Значит православная...
- У Бога нет русских, Кома! сурово оборвал ее отец Александр. И потом: ты же молишься, крестик носишь, к причастию ходишь... Какой остолоп допустил тебя к причастию?
- Не хожу я к причастию, угрюмо призналась Кома.- И на исповеди никогда не была.
Отец Александр замолчал, задумался, потом кивнул:
- Креститься надо, Комэра Георгиевна.
- Поздно мне, отче, хмуро отреклась Кома.- Так помру.
- Несерьезно это, Комэра Георгиевна. Несерьезно и стыдно... сын крещеный, а мать некрещеная христарадничает в метро. Оттого и не подают тебе, что ложь чувствуют. Будешь креститься?
- Буду, сказала Кома.
Отец Александр назначил ей три дня поста и молитв, на четвертый велел быть к утренней службе... На следующий день Лешка прямо с утра сел за компьютер, до обеда работал, потом уснул; Кома читала молитвослов и учила наизусть символ веры. Едва перестал выть компьютер, как закралась мыслишка, что можно на пару часиков отлучиться, выклянчить хотя бы триста рублей. Иди к людям, поделись горем, подмывал бес; время самое подходящее, народу в метро немного.
Возмутившись, Кома превозмогла искушение: поди прочь, я не такая. Не спасут эти гроши Лешку. Сотворю-ка я лучше супчик по Фридиному рецепту, живительный овощной супчик на рыбном бульоне. Так оно будет спасительнее для всех.
И поплелась вместо метро на кухню.
- "Три дня постом"! сварливо передразнила она батюшку. Да у меня тринадцать месяцев в году пост, толстопузый! Последнее по отношению к отцу Александру было настолько несправедливо, что Кома удовлетворенно хмыкнула.
А вечером пришла Катя Вахрушева.
- Копила на мебель, но вам нужнее, сказала Катя, протягивая пухлый конверт. - Я ведь тогда не знала про квартиру, Комэра Георгиевна, мне потом рассказали. Так что я перед вами в вечном долгу, сами знаете.
В конверте Катином оказалось сто пятьдесят тысяч рублей. Кома ошеломленно смотрела на деньги, потом заплакала. Женщины обнялись...(с).
Эргали Гер. Кома. (отрывок)
Было изменено: 12:31 10/08/2012.
