Два дня назад, глубокой ночью, когда все уже спали, я сидела на веранде и всматривалась в синий бархат родосской ночи. Южное небо весомее и ощутимее нашего - оно охватывает тебя всесторонне, как статуэтку в подарочной коробочке сувенира, бережно укрывая от падений, ненужного шума, потрясений и царапин.
Слабеющее в большом необузданном городе зрение приобретает свою былую остроту, как будто кто-то навёл резкость и тщательно заполировал стёкла в твоём долго лежавшем без дела телескопе, навёл его на соседей наших и сказал смотри. Это и есть бездна жизни. Она вспыхивает бусинами молодых голубых гигантов Ориона, переливается пайетками Мирфака и Вазна. Оно бесконечно далёкое и поразительно близкое, твоё, особенное.
Суетливое стрекотание цикад, проносящиеся тени летучих мышей - ничто не может отвлечь от созерцания и взаимного проникновения. Надо только почувствовать, что ты - венец и песчинка, соединив в себе великое и ничтожное.
Я всегда пыталась представить себе бесконечность Вселенной, которая распускает свои необозримые крылья в пространстве и времени. Может быть, мы парим с ней, зависнув в косе сверхкластера Девы, а может - только в своих мечтах. Путешествуем и пытаемся предсказать будущее.
Кто-то в ту ночь дышал со мной одним пряным лавандовым воздухом Родоса, утопая в зелени остролистных олеандров и слушая доверительный шёпот дымчато-топазных волн. Они-то знали, что только сейчас и только тут можно стать счастливым, в безбрежном тягучем покое и размеренности всеобъемлющей томной южной ночи.
Пусть потом будут выжженные травы и уныние вечной суеты. В ту ночь под ногами лежал весь мир.