Это была холодная война. У настоящей холодной войны, по флангам чуть теплее. Естественно теплее, там, где не проходит линия огня. Это была холодная война между мной и тобой. На флангах, на холодных гостиничных простынях, как в землянках. На простынях, тяжело дыша, смотришь в глаза - понимаешь, доживем до утра.
- Не любишь?
- Нет!
- А ты?
- Иди ко мне...
Почему ты меня не любила? Не знаю...
А я? Я никогда не понимал женщин. Вдохновлялся, но не понимал. Не влачился. Не любил. Не старался. Брал. Удачно ходил в атаку. Не любил, из-за любви к своей объективности, короче.
Пойми - я солдат. Я не плейбой. Слишком много общего у плейбоя и плебея. Плебей, раб - не может быть солдатом.
И знаешь, зачастую в жизни матерого ветерана, самый яркий момент, это всего лишь отрезок войны. Он помнит его посекундно. Он помнит его как сейчас. Он плохо уже помнит, как его самого звать, его сознание подобно сумеречному чулану, заваленному ветхими корзинами, полусгнившими ватниками и обязательно ржавым велосипедом. Это видимо, что-то из детства...
Знаешь, а я люблю тебя. Это было достойно. Это было честно. От жара наших дыханий застывали, сковывались, покрывались инеем слова любви, которые так стыдно потом вспоминать. Стыдно при отступлении. Тебе кричат их вслед. Мне нечего крикнуть тебе в след. Мы разошлись, смотря глаза друг другу. Просто растворились в питерской поземке.
Я люблю тебя мой противник.
Я даже скучаю по тебе, как только может скучать броня мемориального танка у развилки. Выкрашенная броня, об которую свадьбы разбивают недорогое теплое шампанское, по шипящим и прожигающим кумулятивным снарядам.