Объехал нынче я полмира,
где только не был и не жил,
но имя нежное Глафира
с собою в сердце я носил.
С поры, когда глухом посёлке,
где на окраине мой дом,
где фабрика шпалопропитки,
тогда в посёлке была том
и где молоденькая Глаша-
ничья покуда не жена,
пропитывала креозотом
шпалы на фабрике она.
С рабочей гордостью Глафира,
над ухажёрами смеясь,
шла до общаги и месила
своими кирзачами грязь.
А штоб за сиськи не хватала
её посёлкская шпана,
то мазать сиськи креозотом
тогда придумала она.
А Глашке я дарил ириски,
и семечки ей покупал
и даже как то раз потрогал,
а после руки отмывал..
Но один парень в униформе,
которую носил везде
и у которой на погонах
три буквы было ЭрЖеДе,
с такой презрительную рожей,
с какой на сраной на козе,
не подъезжают,-звать Сережей
смог охмурить её уже..
Сумел романтикой дороги
заставить Глашу заболеть,
болтал про стрелки, семафоры,
и про контактную про сеть
И как вопще с такой вот мордой
он говорил про буфера, про буксы
сцепки и реборды
мог заливать ей до утра?
Ей больше не дарил ирисок
забила Глашка в сердце кол-
тогда лишь только формы ради
служить я в армию пошел..
Ох, лучше б я пошел в милицию...
покинула Глафира нас и
слышал стала проводницею
на поезде Москва-Миасс
И слышал, пьёт как будто горькую,
когда от рейсов выходной,
когда особо грустно на сердце,
невмоготу когда одной...
А тот Сережа ведь обходчик,
всего то навсего то был,
а форсу как у машиниста
и девке голову вскружил...
И заболотилася тиной
судьбы Глафириной река...
Девчонки, будьте осторожны,
когда серёжи есть пока!