Неосторожно попалась ему в коридоре.
Круто конечно, когда паровозу вообще не надо времени чтобы разогнаться.
Колюще-режущий взгляд мгновенно опрокинул меня куда-то в младшешкольный возраст - наверное, хотя и не помню там страха вообще. Он ничего не говорил, а только смотрел, и стало ясно, что той лошади, которую балерина убивает ногой, можно просто позавидовать. Меня убивали чем-то другим.
Я не успела пережить первый ужас, как он схватил меня за руку, протащил с стойке администраторов, поставил перед ними. Указывая на меня, почти закричал - спросите ее, почему она не ходит на мои занятия.
Вскочившие администраторы смотрели на меня вытаращенными, перепуганными глазами и наверняка я смотрела на них такими же. По их лицам было видно, что они поняли только, что я ужасная преступница, но масштаб преступления пока не укладывался у них в голове. Я желала превратиться в мышь и уйти по плинтусу. Внутри все дрожало.
Не дожидаясь пока администраторы отомрут, я пролепетала первое, что пришло в голову.
Tus clases se acaban demasiado tarde. Debo estar en casa.
Он продолжал смотреть, давая время осознать всю глупость сказанного, после пригвоздил презрением, сделал величественный жест и ушел как со сцены. Зрители остались в онемении.
Я опомнилась быстрее всех и стала теребить дверь. убежать хотелось как можно быстрее и как можно дальше. Ужас, наполнивший меня с головы до ног гнал меня из этого места куда глаза глядят. Они оцепенело смотрели как я выламываю ручку, но сообразить нажать кнопку открывания не могли.
Правда была не то что непереводима, а невысказываема.
"Мне очень нравятся твои занятия, но ты немножко тиран и можешь закопать всю группу, если один человек вдруг не улыбается. А мне сейчас не улыбается совсем".
Да, у нас так. Еще никому не удалось ответить на вопрос " почему у тебя ТАКОЕ лицо" без тяжелых последствий для всех.
Все это время я отсиживалась в классах I. I, c разметавшейся косой, буквально выкармливала меня божественной иллюзией тотального женского всемогущества. Мне всегда казалось что она встала утром с постели, подошла к зеркалу в зале, и больше не смогла от него отойти, зная что пока она смотрит на людей через зеркало, в мире идет прогресс.
Я фигела от того, насколько человек вообще может владеть музыкой, ритмом, пространством, своими руками, ногами и головой. Ее взгляд через зеркало был подобен танку, который двигает тебя вне зависимости от твоих представлений о своей готовности.
Ужас убежал вместе со мной, и терзал меня всю дорогу домой, жестоко скручивая мышцы, до судорог, и было невозможно сделать вид что со мной все в порядке. Я знала, что не в порядке, я чувствовала, что меня ранили, но что же это было, прости Господи... что это за х рень, с которой я никогда раньше не сталкивалась.
До самой ночи я пыталась отгрызть с души кусочек страха, который на нее налип, и ругала себя и пилила, как я вообще ПОСМЕЛА испугаться его в тот момент, и не могла себе простить пять минут желания превратиться в мышь.
Немного большим, чем ужас, было понимание того, что фламенко - про все. Значит и про самый тотальный, самый глубинный ужас тоже, про все что скрыто так глубоко, что никто и никогда туда не добирается, а если и добирается, начинается безумие.
Я не чувствовала в себе сил изучать природу этого ужаса, но он вернулся через неделю. А потом еще. И еще. Раз за разом возвращались ситуации, когда я не то что танцевать, я не могла дышать, и столбенела, забывая вообще все на свете, не то что хореографию..
Я знала, что однажды пойму и что моя задача - лишь только чувствовать как можно полнее.. и по возможности сохранять сознание. Они ТАКИЕ сильные, а это только лишь оборотная сторона силы..
Концентрация эмоций в этом танце иногда превосходит допустимые пределы, и они сами выбирают, когда открыться тебе.
Наконец это случилось, относительно быстро и милосердно и развязка наполнила всю грудь теплом.
Я еще не смогу поймать ужас и вернуть его зрителю, но я теперь точно знаю, что если ни в какой момент (в тьентосе) зритель не почувствовал страх, это было плохое фламенко.