*Наследство*
Я вырос в признанном нормой дефиците всего. Стоит ли удивляться, что нынче я иногда удивляюсь. Когда плачу немаленькие деньги за перелет, и в вылетевшем с обычным опозданием самолёте - вдруг приносят приличный перекус. Пару добротных кусков ветчины со свежей, без намёков на увядание веткой зелени. Чесслово, я благодарен стюардессе без намёков на увядание так, как будто она сама вырастила эту ветку.
А в поезде - не удивляюсь. Когда за громким названием "сырное ассорти" прячутся устало растекшиеся по тарелке пластинки российского и голландского якобы сыра. Вместо минимально приличных для этого блюда бри и сулугуни, например. Подумаешь. Мало ли чего в моей стране как не было, так и нет. Важнее, что теперь у меня появился шанс. Заплатив - получить. Ведь раньше можно было рассчитывать разве что на статью УК.
Я удивляюсь трезвым охранникам типа-элитного подъезда. Впрочем, нет. Таких. Не успели ещё удивить. Но я жду и надеюсь. А пока - не удивляюсь гаишникам. Посетив недавно одно МРЭО..
В беспощадно-голом бетонно-асфальтовом дворе без единой скамейки, под 33-мя градусами в тени, при отсутствии последней - жарилось несколько десятков человек. Двухэтажное здание имело 3 наглухо запертых металлических двери. Ни расписания приема посетителей, ни звонков, ни ручек. Для надежности, видимо. Слуги государевы оборону держат глухо и профессионально. Только со второго этажа, через приоткрытую над кондишином форточку - долетают басовитые смешки, да обрывки анекдотов. Не удивительно. Я же вырос в стране дефицита. Уважения к человеку. Поинтересовался у подпирающего стенку деда - давно здесь сидим? Третий час, - ответил дед, и выжал пот из носового платка. Я достал мобильный. "Мой" гаишник ответил весело и сразу. Попросил подойти за угол, к черному входу. Там, с обратной стороны здания - служебная парковка. Неудивительно, что самое дешевое авто на ней - кроссовер от Ниссан. Низкозарплатные чиновники жили лучше цеховиков и четверть века назад.
Из прохладных сумерек здания вывалился "мой". Деловито пересчитал деньги, отдал документы, и откланялся. Идти обратно через оплённо-ожидающий двор, чесслово, было стыдно. Как уже гаишнику, у которого всё ещё не ампутировали совесть.
Впрочем, двор не удивлялся.
И я не удивлялся, когда в хаосе рухнувшего после взрыва расписания поездов стоящий на вокзале ТВ радостно сообщал новости про восстановленное движение между Москвой и Питером. А люди на вокзале штурмовали справочное и дежурное, кричавшие на них голосами утомленных "напрасным" людским волнением железнодорожных жаб "У МЕНЯ НЕТ НИКАКОЙ ИНФОРМАЦИИ, ЛЯ!!". И маленькие дети спали на газетах под мамиными кофточками и курточками. На перроне, в проходах зала ожидания, вдоль заплеванных бомжами урн, на гранитных лестницах переходов. Я не удивлялся. Что, устраивая знакомых в "зал для официальных делегаций" - не обнаружил там ни души. На широких кожанных диванах, перед огромной плазмой ТВ-экрана, с комфортной температурой помещения. Что удивительного в том, что незнакомые с вокзальными чинушами дети спали прямо за дверями этого зала, и далее везде? Ничего. Моя страна втолковывала мне это и двадцать лет назад. Вот я и не удивляюсь.
Так же, как и тому, что летящий со мной рядом сенатор слюняво предвкушает завтрашнюю покупку мерседеса R-класса. И, крякая от водки, между воспоминаниями о разворованном госрезерве - пытается вспомнить выепанную в Гамбурге то ли полячку, то ли француженку. Ему хорошо, он только что открыл то ли третий свой, то ли пятый уже завод. Мне противно, но протест мой - лишь незаметно-вызывающая трезвость. Конечно, в конце полёта мы обмениваемся визитками.
Твои возможности часто формируют чужие люди. Редко - хорошие.
А вдруг их тоже иногда мучает совесть?!
Я бы с удовольствием этому удивился.