-Блин, Флинт, мать твою, ты где витаешь?
Физиономия Палыча побагровевшая от ярости не предвещала никаких приятностей. Он брызгал слюной и яростно матерился.
-Мля, третью тренировку просираешь, т р е т ь ю. На фих ты вообще тогда сюда приходишь? Нервы мне мотать? Пошел вон отсюда. И не приходи больше.
Палыч был суровый мужчина, прошедший чёрти чо по жизни, потерявший куда больше чем приобрёл. Тренировал он нас жестко, не давая ни одной слабины, до такой степени, что тот кто не вползал в раздевалку на карачках, шёл отжиматься и приседать (иногда с Палычем на плечах) до потери пульса. Но была и халява, когда Палыч, в течении дня изрядно накирявшийся портвейшком, не вылезал из каптёрки вспоминая свои военные баталии и ратные подвиги. Иногда он, на покачивающихся ногах, подхихикивая выползал из своей берлоги, и, пытаясь хмурить брови, долго вглядывался в наши занятия. Потом подходил к груше и начинал хреначить её с такой силой, что на следующий день появлялась новая груша, а Палыч неделю после был сухой. В один из таких дней, я такого больше никогда не видел, но Палыч, еле стоящий на ногах, нанёс по груше удар такой силы, его кулак, пробивший обшивку снаряда, по локоть погрузился во внутренности 100 килограммовой груши.
Еще через несколько лет Палыча не стало. Его тело нашли около подъезда его дома, с прострелянным затылком, в кулаке он сжимал бутылку портвейна.
На его похоронах было очень тихо, не было женских слёз и причитаний, вообще женщин не было, только суровые мальчишечьи лица, потерявшие своего кумира, и не понимающие как такое вообще могло произойти. Мы не знали тогда, есть ли у него жена или дети, может быть подруга. Но на похоронах были только молодые ребята, отчаянно пытающихся скрыть блеск в глазах и украдкой вытирая уголки глаз, ссылаясь на ветер или попавшую пылинку.
Но тогда? Тогда, я переминаясь с ноги на ногу, ждал Палыча у выхода из зала.
-Флинт! Чего тебе?
Я мямлил извинения, обещал сосредоточится, что мол больше такого не повторится и опять извинялся. В тот вечер Палыч расчувствовался совсем и, приобняв меня за плечи, немного повиснув, спросил:
-Чо, Флинт, баба чтоли? Аааа, знаю я. Сам, думаешь не был молодым? Да, понимаю я всё.
Вот что я тебе скажу Флинт. Хотя, один фих, молодой ты, не вкуришь, сделаешь всё по своему.
Но серьёзно надо относиться к друзьям, к своему делу, к работе, к спорту. Серьёзно надо относиться к приказам и сам, отдавая приказы, брать ответственность за тех, кому приказал. Но к бабе? К бабе серьёзно относиться нельзя. Она, как почувствует, насколько ты серьёзен, сразу тебе на шею прыгнет. Баб же их великое множество. И эта у тебя не последняя, надеюсь и не первая. Так что, давай улыбайся. Портвешка дёрнешь?
Палыч, оторвался от меня, чуть отклонился, ударил меня по спине и снова повис на мне.
-А к их словам? Если к ним серьёзно относится, так у тебя башню снесёт. Не стоит. Они же языком метут, иногда даже не понимают, что говорят. И самое, что интересное, они ведь даже потом никогда не задумываются, что же они такое сказали. Так, что, поверь мне, старому вояке, даже не вникай в то, что они говорят. Как правило это смысла не имеет.
Не то, что бы я тогда сильно задумался над словами Палыча, но я запомнил их. Тогда, я больше боялся не тренироваться, мне пришлось выкинуть из головы весь мусор и погрузится в тренировки. А та девушка? Она долго еще пыталась понять, что же произошло и почему я больше не вёлся на её ухищрения. Ей невдомёк было, что я просто не хочу потерять свой спорт и своё, как мне тогда казалось, призвание.
Спустя много лет, стоя за штурвалом своего судёнышка, я вспоминал Палыча и его слова. Его элементарную мудрость, до которой было так бесконечно далеко в те юные годы. И уходя в очередной поход, с легкостью и беззаботность, оставляя серьёзность отношения с женщиной на берегу, среди воющих баб и беззаботных матросов, я с остервенением Палыча ору молодым матросам:
-Поднять грот-стаксель. Да пошевеливайтесь. Не спите, мать вашу. Слышь, ты, Шурик, я тебя сейчас за борт выкину, если витать в облаках не перестанешь.
И прихлёбывая из горлышка первосортный односолодовый виски, улыбаясь ветру и солёной воде, горланя любимую песенку.
↳
↳