Виктор Франкл. Сказать жизни "Да!":психолог в концлагере
Книга произвела сильное впечатление, особенно несколько мест из нее.
Для начала если коротко, то эта книга не о героях или мучениках, это история обычного человека, попавшего в лагерь. И ты начинаешь чувствовать его, вернее, самое главное, что есть в нем. А это, казалось бы, простые вещи. Его книга, рукопись, дело всей жизни, которую он хочет закончить, она важнее всех ужасов войны. Его любовь, любимая жена, им суждено было пробыть вместе недолгое время, но оно было наполнено таким счастьем, которое перевесило все плохое. Его престарелые родители, поддержать которых он остается (хотя мог бежать в США), несмотря на грозящий арест, концлагерь... Вот его смысл, вот благодаря чему он жил.
Находясь в концлагере, Франкл убедился, что, когда отнято все, когда перестаешь понимать, кто ты, и нет уверенности даже в следующей минуте, "в самой тяжелой из всех мыслимо тяжелых ситуаций, когда уже невозможно выразить себя ни в каком действии, когда единственным остается страдание, - в такой ситуации человек может осуществить себя через воссоздание и созерцание образа того, кого он любит". Он представлял свою жену, ее улыбку, ее ободряющий взгляд, и этот взгляд сиял ему ярче, чем всходившее в те минуты солнце. "Впервые в жизни я смог понять, что подразумевают, когда говорят, что ангелы счастливы любовным созерцанием бесконечного Господа".
А этот случай, описанный в книге, особенно запал в душу. В один скверный вечер после тяжкой работы смертельно усталые, голодные и раздраженные люди в бараке начали рассуждать о своем безвыходном положении, о том, что каждого ждет один конец, что все бессмысленно. И меньше всего в тот момент хотелось говорить Франклу: ему, так же как всем, было тяжело. Но он начал говорить и...
"На каждого из нас, - говорил я, - в эти часы, которые, может быть, для многих уже становятся последними часами, кто-то смотрит сверху требовательным взглядом - друг или женщина, живой или мертвый. Или - Бог. И он ждет от нас, что мы его не разочаруем, что мы не будем жалкими, что мы сумеем сохранить стойкость и в жизни, и в смерти..." Он говорил и говорил об этом последнем смысле их существования, о том, что даже сама смерть может иметь смысл. "Внезапно под одной из балок вновь вспыхнула электрическая лампочка, и я увидел моих товарищей, собравшихся вокруг моих нар, - немощных, в жалких отрепьях. И я увидел на их глазах слезы".
Из книги выходит, что когда отнято все, остается самое главное, и это и есть то, ради чего стоит жить, тот самый смысл. И его всегда можно найти, если по-настоящему искать, потому что он есть у каждого человека...
Есть там еще одна глава, хочу привести ее дословно, она того стоит
Психология лагерной охраны
Прежде чем мы обратимся к психологической характеристике последней фазы психологических реакций заключенных фазы освобождения, зададим отдельный вопрос, занимающий психологов вообще и, в частности, тех из них, кто сам пережил лагерь: вопрос о психологии лагерной охраны. Как это возможно, чтобы обычные люди, из плоти и крови, могли делать с другими людьми то, что они делали? Да и те, кто впервые слышал о трагедиях концлагерей, спрашивали: возможно ли это чисто психологически? Чтобы ответить на этот вопрос, не входя в подробности, надо сказать следующее: во-первых, среди охранников в лагере были безусловные садисты, в строгом клиническом смысле этого слова.
Во-вторых, таких садистов специально отбирали, когда было нужно составить очень жестокую команду. Мы уже говорили о том, что в огромной массе заключенных в более выгодном положении оказывались крайне эгоистичные, жестокие личности, побеждавшие в борьбе за выживание, становившиеся помощниками помощников, слугами палачей. К их негативному отбору в лагере добавлялся еще естественный отбор садистов.
Что доставляло удовольствие садисту? Вот, к примеру, в сильнейший мороз, совершенно не защищенные от холода своей жалкой одеждой, мы работаем на открытом воздухе, в котловане. Правда, нам разрешено по очереди, примерно раз в два часа несколько минут погреться у походной железной печурки, которую топят здесь же собранными сучьями и ветками. Для нас эти минуты, конечно, большая радость. Но всегда находился какой-нибудь бригадир, надсмотрщик, который самолично запрещал это и пинком сапога отшвыривал в снег печурку со всем ее благостным теплом. И по выражению его лица было видно, какое наслаждение он получает, лишая нас возможности погреться. И если кто-то из эсэсовцев мог считать, что ему не к лицу заниматься чем-либо подобным, то у него всегда находились подчиненные, специализирующиеся на издевательствах, которые делали это совершенно беспрепятственно.
В-третьих, надо заметить, что большую часть лагерной охраны составляли люди, просто отупевшие от тех огромных доз садизма, ежедневными свидетелями которого они оставались годами. Эти закосневшие в своем относительно благополучном существовании люди не были, впрочем, ярыми садистами в своих владениях, но против садизма других они, конечно, не возражали.
В-четвертых, не умолчим вот о чем: и среди наших стражей были "саботажники". Я хочу упомянуть только начальника того лагеря, где я находился в последний период и из которого был освобожден, эсэсовца. После освобождения лагеря выяснились обстоятельства, о которых раньше знал только главный врач, тоже заключенный: этот начальник тратил немалые деньги из своего собственного кармана, чтобы приобретать в аптеке ближайшего селения лекарства для заключенных. Эта история имела продолжение. После освобождения заключенные-евреи спрятали эсэсовца от американских солдат и заявили их командиру, что они выдадут этого человека только при условии, что ни один волос не упадет с его головы. Командир дал им в этом слово офицера, и только тогда ему был представлен этот эсэсовец. Американское командование снова назначило его начальником лагеря, и он организовывал для нас питание и сбор одежды среди населения окрестных деревень.
А староста этого лагеря, заключенный, был более жестоким, чем все эсэсовцы вместе взятые. Он бил заключенных где, когда и сколько мог, в то время как начальник лагеря, насколько мне известно, ни разу не поднял руки на "своих" лагерников.
Из этого следует вот что: если мы говорим о человеке, что он из лагерной охраны или, наоборот, из заключенных, этим сказано еще не все. Доброго человека можно встретить везде, даже в той группе, которая, безусловно, по справедливости заслуживает общего осуждения. Здесь нет четких границ! Не следует внушать себе, что все просто: одни ангелы, другие дьяволы. Напротив, быть охранником или надсмотрщиком над заключенными и оставаться при этом человеком вопреки всему давлению лагерной жизни было личным и нравственным подвигом. С другой стороны, низость заключенных, которые причиняли зло своим же товарищам, была особенно невыносима. Ясно, что бесхарактерность таких людей мы воспринимали особенно болезненно, а проявление человечности со стороны лагерной охраны буквально потрясало. Вспоминаю, как однажды надзиравший за нашими работами (не заключенный) потихоньку протянул мне кусок хлеба, сэкономленный из собственного завтрака. Это тронуло меня чуть не до слез. И не столько обрадовал хлеб сам по себе, сколько человечность этого дара, доброе слово, сочувственный взгляд.
Из всего этого мы можем заключить, что на свете есть две "расы" людей, только две! люди порядочные и люди непорядочные. Обе эти "расы" распространены повсюду, и ни одна человеческая группа не состоит исключительно из порядочных или исключительно из непорядочных; в этом смысле ни одна группа не обладает "расовой чистотой!" То один, то другой достойный человек попадался даже среди лагерных охранников.
Лагерная жизнь дала возможность заглянуть в самые глубины человеческой души. И надо ли удивляться тому, что в глубинах этих обнаружилось все, что свойственно человеку. Человеческое это сплав добра и зла. Рубеж, разделяющий добро и зло, проходит через все человеческое и достигает самых глубин человеческой души. Он различим даже в бездне концлагеря.
Мы изучили человека так, как его, вероятно, не изучило ни одно предшествующее поколение. Так что же такое человек? Это существо, которое всегда решает, кто он. Это существо, которое изобрело газовые камеры. Но это и существо, которое шло в эти камеры, гордо выпрямившись, с молитвой на устах.
Могу сказать только одно, прочитав книгу еще раз убеждаешься, что действительно есть две расы людей - люди порядочные и люди непорядочные, в любой обстановке, в любых условиях. Привожу эту главу дословно потому что может быть кому-то она просто поможет...
↳
↳