Сказочники... терпеть их не могу, ибо никогда не вру, а если что кому-нибудь из слов моих и кажется неправдоподобным, так только потому, что скучна и бедна ваша жизнь, да-да, бедна и скучна, и грызите в отчаянии ручки кресла, пытаясь ее разнообразить.
Впрочем, нет, не нужно портить мебель, послушайте-ка лучше мою сказочку, в которой что ни слово - то чистая правда.
В одной комнате, похожей на общагу, на обшарпанной стене, исписанной всякими глупостями сотней рук, висели часы. Краска на них облупилась, механизм проржавел насквозь. Они висели на грязной стене, закрывая здоровенную дыру, которую, по преданию, когда-то пробил своей чугунной башкой бедный пьяный студент, которого не пускали к подруге, такой же бедной и пьяной студентке. Испортил стену и раскаялся, и застеснялся, и принес в подарок терпеливой подружке старые часы, которые упер у своей старой бабки, что изредка навещал. Студент ходил к студентке, маятник качался - вправо-влево, туда-сюда.
Вправо: "Я люблю его, это по-настоящему, мне больше никто не нужен. Провались они пропадом. Хочу только его, все будет хорошо, все наладится", влево: "Чтоб он сдох, урод, ненавижу его, НЕНАВИЖУ! Не хочу ходить с ним по одной земле, видеть не могу, думать о нем не могу!". Потом - чуть вправо: "Не, он не плохой, просто ему тяжело сейчас, он и сам мучается, и меня измучил, но я потерплю", потом чуть влево: "Устала. Сколько можно тащить его на себе, вытаскивать его из его же дерьмища, утешать, жалеть, возвращать. Пусть делает что хочет". Потом - тишина. Маятник замирал внизу, успокаивался, молчали часики: "Все равно мне. Мне все равно. Все равно".
Потом весенние сквозняки разгоняли хандру и пыль, дергали часы за маятник, и он потихоньку начинал раскачиваться снова. Вправо-влево, "Люблю" - "Ненавижу", "Самый лучший" - "Скотина чертова". Потом часы молчания, дни, реже месяцы: "Ничего не хооочется..., идите вы все...". А потом опять все снова. Тик-так, вправо-влево, туда-сюда. В такт старым часам скрипела в комнате старая койка, билось сердце, сбивалось дыхание, часы задавали ритм движениям тела и души, дергался беспокойный маятник, мотал из стороны в сторону, из огня да в полымя, изредка давая передых, заливая огонь истерик тупой апатией, что всегда приходила на смену веселым студенческим пьянкам.
А потом часики сломались. Заткнулись, наконец, и не тревожили больше. Студентку из универа отчислили за неуспеваемость и из общаги выгнали, а куда сгинул студент - никто не знал.